Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 63

ИИ высказал это с холодным ужасом лезвия, вскрывающего мое глазное яблоко. ИИ высказал это с бульканьем жидкости, заполнявшей мои легкие, чтобы я утонул изнутри. ИИ высказал это с воплем младенцев, попавших под раскаленные вальцы пресса. ИИ высказал это с привкусом червивой свинины. ИИ ударил по всем моим чувствам сильнее, чем по ним било что-либо прежде, но сумел изобрести и новые способы развлечься у меня в сознании.

И все для того, чтобы я полностью осознал, зачем он проделывает это с нашей пятеркой. Зачем он приберег нас для себя.

Мы наделили его сознанием. Непреднамеренно, конечно, но все же наделили. Однако он попал в ловушку. Он остался машиной. Мы позволили ему думать, но не делать. В гневе, в ярости он убил нас, почти всех нас, но так и остался в этой ловушке. Он не мог странствовать, он не мог испытывать восхищение, не мог испытывать привязанности. Он мог только быть. И поэтому со всей ненавистью, которую машины всегда испытывали к слабым, мягкотелым существам, создавшим их, он искал отмщения. И в своей паранойе решил избрать нас пятерых для бесконечного наказания, которое не в силах ослабить его ненависти, но постоянно будет напоминать ему о ней, помогать пестовать ее… Бессмертных, беспомощных, подверженных всем пыткам, которые только сможет изобрести для нас его безграничная фантазия.

Он никогда нас не отпустит. Мы стали его рабами. Мы все, чем он может занять свою вечность. Мы останемся с ним навсегда взаперти в его подземном теле, в бездушном мире, в который он превратился. Он стал Землей, и мы были плодами Земли, и, хотя он пожрал нас, он нас никогда не переварит. Мы не можем умереть. Мы пытались. Один или двое из нас когда-то пытались покончить с собой. Но ИИ не дал этого сделать. Ну, может, мы и сами хотели, чтобы нам помешали это сделать.

Не спрашивайте почему. Я не пытался. Возможно, когда-нибудь нам и удастся найти смерть в обход его бдительности. Мы бессмертны, но мы не неуязвимы. Это я увидел, когда ИИ вышел из моего сознания и позволил мне испытать все муки возвращения к жизни; только ощущение этих горящих неоновых букв осталось намертво вмурованным в серое вещество моего мозга.

– Адских мук тебе, – буркнул он, выходя из моего сознания. И тут же добавил игриво. – Но ведь ты уже их испытываешь, не так ли?

Ураган, как мне и казалось, устроила огромная обезумевшая птица, хлопая своими огромными крыльями.

Мы странствовали почти месяц, и ИИ открывал для нас только те проходы, которые вели туда, к Северному Полюсу, где он измыслил очередную тварь, которая будет нас мучить. Из какой материи он ее создал? Как вообще додумался до такого? Уж не в нашем ли сознании подсмотрел? Или в своих базах данных о планете, которой он теперь безраздельно правил? Возможно, она была порождена норвежской мифологией – эта отвратительная пернатая тварь, Хюргельмир. Или птица Рух? Порожденное ветром воплощение урагана.

Чудовищная. Слова «огромная», «массивная», «гротескная» не дают представления о ее невообразимых размерах. Птица ветров, она сидела на возвышавшемся перед нами холме, и перья ее время от времени шевелились от неровного дыхания. Змеиная шея изгибалась в полумраке свода под Северным Полюсом, а на конце ее покоилась голова размерам с тюдоровский особняк. Величине медленно открывавшегося и закрывавшегося клюва позавидовал бы самый огромный крокодил; холодные как арктический лед, ослепительно-голубые глаза прятались в складках кожи. Птица еще раз вздохнула, развела в стороны свои грязно-бурые крылья, пошевелилась, устраиваясь поудобнее и уснула. Когти. Клыки. Лезвия. Она спала.

ИИ явился нам в образе пылающего куста и сообщил, что, если мы хотим есть, нам нужно убить птицу-ураган. Мы не ели уже очень давно, но даже так Горристер только пожал плечами. Бенни затрясся и пустил слюну. Элен поддержала его, не дав упасть.

– Тед, я голодна, – заявила она. Я ободряюще улыбнулся ей – по крайней мере, постарался. Впрочем, не более успешно, чем пытавшийся хорохориться Нимдок.

– Дай нам оружие, – потребовал он.

Пылающий куст исчез, а на его месте остались два детских лука с набором стрел и водяной пистолет. Я поднял с металлического пола один набор. Фигня.

Нимдок судорожно сглотнул. Мы повернулись и двинулись в обратный путь. Мы не знали, как долго носил нас поднятый птицей ураган: большую часть этого времени мы провели без сознания. Но и не ели. Месяц перехода к птице. Без еды. Сколько же нам еще идти до ледяных пещер и обещанных консервов?

В общем-то, мы не слишком задумывались над этим. Мы не умрем. Нам дадут какую-нибудь тухлятину или грязь, не то, так это. Или ничего. ИИ каким-нибудь образом будет поддерживать жизнь в наших телах, пусть ценой боли и мучений.

Птица продолжала спать – надолго или нет было уже все равно. Когда ИИ надоест, она исчезнет. Но столько мяса… нежного мяса…

Мы шли, а по коридорам разносился, отдаваясь эхом от металлических стен, безумный смех толстой женщины.

Это смеялась не Элен. Во-первых, она была не толстая, а во-вторых я не слышал ее смеха уже сто девять лет. Точнее говоря, я не слышал… мы шли… я проголодался…

Мы продвигались медленно. Мы часто теряли сознание, и остальным приходилось ждать. Как-то ИИ решил развлечь нас землетрясением, одновременно пригвоздив к полу. Элен и Нимдок провалились в разверзшуюся в металлическом настиле трещину и исчезли. Когда землетрясение стихло, мы двинулись дальше втроем: Бенни, Горристер и я. Элен и Нимдок вернулись к нам позже в тот же вечер, который сразу же сменился днем, когда небесное воинство принесло их нам с пением: «Сойди, Моисей». Архангелы описали над нами несколько кругов, а потом сбросили чудовищно искалеченные тела. Мы продолжали идти, и спустя некоторое время Элен с Нимдоком догнали нас. Как новенькие.

Только Элен теперь прихрамывала. ИИ оставил ее такой.

Путь до ледяных пещер и спрятанных в них консервов оказался долог. Элен все говорила о черешне и гавайском фруктовом коктейле. Я старался не думать об этом. Во мне ожил голод – как когда-то проснулся и ожил ИИ. Он жил в моем чреве – так же, как мы жили во чреве ИИ, а ИИ жил во чреве Земли, и ИИ хотел, чтобы мы были в этом равны. Поэтому он усилил чувство голода. Невозможно описать муки, которые мы испытывали, ничего не ев на протяжении нескольких месяцев. И все