Евгений Филенко - Бумеранг на один бросок Страница 64

Зато маленькая бухта, которую на подробных картах острова обозначали как Грьета — «трещина», а на официальных не обозначали вовсе, была свободна. Наверное, потому, что добраться туда было сложнее всего. Как бы невзначай, в узком скальном проходе к бухте я обронил свою майку. Для любого обитателя острова это было лучше всякого стоп-сигнала.

Мы спустились по крутым ступенькам, вырубленным в камне неизвестными доброхотами, к самой воде. Грьета не подходила для компаний — на песчаном пятачке, куда не захлестывали волны, могло с комфортом разместиться не больше двух-трех человек. Нас это устраивало. Мы перевели дыхание, выдули половину запасов альбарикока и фресамадуры, молча слопали по банану.

— Отвернись, — деловито сказала Антония, минут двадцать без перерыва шуршала сумкой за моей спиной и наконец позволила глядеть.

На ней был глухой гидрокостюм кислотно-зеленого цвета с белыми флюоресцирующими полосками, по всей видимости — с подогревом, в каких хорошо, наверное, погружаться в холодных северных водах.

— Где ты это взяла? — спросил я потрясенно.

— Подарили в пансионате «Аманатар», — пояснила она. — Это в Ирландии.

— А-а… — протянул я. — Но у нас теплое море.

— Не думаю, — сказала она строго.

Спорить было бесполезно. Я достал из своей сумки бранквии — две пластичные, почти прозрачные губки. Бесцветные, как я предпочитал, хотя можно было взять и цветные, и расписные и размалеванные совершенно ужасающим образом.

— Это такая фиговина, которая заменяет человеку жабры и делает его рыбой…

— Знаю, — остановила меня Антония. — Просто там, где я жила раньше, они назывались иначе. Я умею этим пользоваться.

— И где же ты ныряла?

— В бассейне.

— А-а… — снова протянул я, совершенно озадаченный. — Но здесь не бассейн.

— Не думаю.

Я стянул шорты и пристроил бранквию на нос, оставив рот открытым.

— С этой нашлепкой ты похож на морского слона, — иронически заметила Антония, вертя свою бранквию в руках.

Она явно преувеличивала свой опыт в обращении с ней.

— Ну что ж, — сказал я, отнял у нее бранквию, слегка помял, чтобы оживить, растянул и сотворил некое подобие обычной маски. — В этом ты будешь похожа на девушку в гидрокостюме, собравшуюся понырять.

Антония вознамерилась было произнести какую-нибудь колкость, но я прихлопнул бранквию ей на лицо, лишив способности шевелить губами.

— Дай руку, — сказал я. — И старайся не отплывать далеко.

— Бу-бу, — ответила она из-под бранквии, недовольно дергая плечиками.

Я завел ее в море, как маленького ребенка. Антония ступала в накатывающие струи, будто это была не соленая вода, а раскаленная магма. Все ее худенькое тело напряглось от дурных предчувствий, скрюченные пальцы впились ногтями в мою ладонь…

Вода поднималась с каждым нашим шагом, его гул нарастал… я-то знал, что за этим последует, я здесь был не впервые, и мне хотелось устроить ей маленький сюрприз — но похоже, этот сюрприз оказался не из приятных.

Море с грохотом ворвалось в узкое пространство Трещины и слопало нас с головами, даже не поморщившись. Только что мы стояли, сцепившись руками, видели ослепительно-синее небо, видели краешек белого солнечного диска из-за нависавших над бухтой скал — и вот между небом и нами несколько метров зеленой упругости, и ноги не достают до дна… Я увидел полные ужаса глазищи Антонии, ее раскрытый в безмолвном крике рот под помутневшей бранквией. Девчонка бешено и бестолково молотила конечностями… но, похоже, плавать, как и разборчиво выводить руками буквы, она тоже не умела.

Мы пробками вылетели на поверхность — вернее, я вытолкнул ее наверх, как пробку, а сам выскочил следом. До берега было метров двадцать, не меньше. «Тону!» — прочитал я по ее губам, и крикнул ей в ухо:

— Никто здесь не утонет! Ты не можешь утонуть! Ведь ты — рыба!

Мне даже пришлось легонько тряхнуть ее, чтобы привести в чувство. Она лежала в своем дурацком гидрокостюме на моих руках, затравленно глядя в небо и всхлипывая. Я отлепил бранквию с ее губ, чтобы Антония могла свободно дышать и говорить. Но она молчала, словно смертельно и несправедливо обиженный ребенок.

Я все сделал не так. Я все испортил своим идиотским сюрпризом. Нужно было соображать, когда и над кем учинять рискованные приколы. Теперь она ненавидела всех и вся. Ненавидела море за сыгранную с ней злую шутку. Ненавидела меня за мою эхайнскую тупость. Ненавидела себя за внезапное и постыдное проявление слабости. Тут ничего нельзя было поправить, оставалось одно — плыть к берегу и возвращаться в Алегрию тропой разочарований…

— Что это? — вдруг спросила Антония шепотом.

— А? Где? — промямлил я, поглощенный унылыми раздумьями.

— Меня кто-то толкнул… снизу.

Я закрутил головой. Неужели снова притащился давний мой приятель тюлень-монах?

Но это было нечто иное. Это было неизмеримо лучше. И это было мое спасение.

Его звали Гитано — «цыган», и уже никто не помнил, почему именно так. Может быть, за любовь к пляскам на волне? От других афалин, что заплывали в прибрежные воды Исла Инфантиль, его отличало светлое пятно неправильной формы посреди куполообразного лба. Кроме того, он был крупнее всех остальных самцов, размером с добрый ялик. У Гитано была подруга, которую звали, разумеется, Кармен, но людей по каким-то непонятным причинам она сторонилась. Похоже, этот здоровяк вообразил себе, что бедная девочка вот-вот утонет, а я и пальцем не пошевелю, чтобы ее спасти, и теперь старательно выталкивал Антонию на поверхность.

Антония в полном потрясении перевернулась на живот и теперь лежала раскинувшись на его широченной спине, как этакая тощенькая Европа на этаком быке… Разумеется, Гитано в два счета отбуксировал бы ее к берегу, но его смущало мое поведение. Он никак не мог взять в толк, почему же я-то не хватаюсь за его плавник и не плыву следом, шумно выражая благодарность за неожиданную и эффективную помощь. Он даже вынырнул из-под Антонии (та, против ожиданий, не испугалась, не ударилась в панику, а зависла в воде столбиком, вполне толково, хотя и по-лягушачьи, перебирая конечностями) и отплыл в сторону, недоуменно поглядывая на нас блестящими глазенками и поскрипывая на своем языке. Мол, а ты-то понимаешь, что им нужно, этим неуклюхам, Карменсита?.. Я огляделся. Подружки нигде не было видно.

— Это дельфин, — вдруг объявила Антония абсолютно спокойным голосом.

— Как ты догадалась? — машинально съехидничал я.

— Он меня не укусит?

— Не думаю. Ты же вся в резине, а дельфины резину не жуют.