Вячеслав Назаров - Дороги надежд (сборник) Страница 65

Я ожидал услышать в этом хоре голос Силы и не ошибся: за ее подписью появились две трескучие статьи «Матери требуют защиты» и «Слово к невестам», где со своей жестокой непоследовательностью женской логики смешались в кучу наивность и холодный расчет, убежденность и отсутствие доказательств.

Я пытался узнать через редакцию ее адрес. Все мои три письма остались без ответа.

Было бы логично, если бы я стал в ряды активных пацифистов. Но штатский костюм лишил меня и этой возможности — я избегал многолюдных митингов, стеснялся выступать по телевидению, страшился печатного слова. Я только выращивал еще больше цветов и еще щедрее дарил их. Но цветы не помогли. Пакт о создании войск ЗОА-Звездной Оборонительной Армии-был принят.

Cкоро на улицах снова появились военные. Теперь у них была новая форма, новые звания и новый устав. Все остальное осталось прежним.

Я снова переживал кризис, более глубокий, чем первый. Мой милый друг ничем не мог помочь мне-он не знал, что такое смерть оптом и чем пахнут окопы после боя. Он пошел из солидарности со мной на высшую доступную жертву — отказался от «Песков Марса» и только вздыхал, проходя мимо магазинных витрин.

Кончилось все тем, что я получил письмо от сына единственное в моей жизни. Оно было написано тайком от матери. Это сумбурное послание я храню как талисман-оно примирило меня с планетой и одновременно ожесточило.

В нем была исповедь. Сын, оказывается, всем своим еще не очерствевшим сердцем жалел меня, жалел мою «загубленную жизнь». В странной исповеди была вся демагогия материнского тщеславия, но было и нечто, заставившее Юла утаить свой поступок. Сын жаждал всегалактической справедливости и всепланетного добра, не понимал, что подлость и справедливость, зло и добро-понятия, рожденные на Гее, и лишь для Геи пригодные. Тем не менее он хотел немедленного, насильственного воцарения этих понятий во всей доступной Вселенной, снова забывая, что насильственное добро-самое тягчайшее из зол. Единственным инструментом для своих целей он считал армию. Я не мог, не имел права оставить его заблуждение в силе. Я командовал в свое время тысячами таких вот преданных идее юнцов-и я знаю, какие безмерные гнусности порой совершались их чистыми руками, какую мерзость защищали они своими чистыми сердцами.

У меня был один путь борьбы-снова надеть мундир. Только мундир мог вернуть мне ту силу, которая взорвет изнутри очарованное царство Устава и спасет моего сына.

Так я оказался на Рубере — на той самой Рубере, название которой так часто мелькало в статьях, призывающих усилить оборону Геи.

Армия-особый мир, где обычные нормы и методы бессильны. Но я этот мир знал, как свою собственную биографию, и поэтому действовал безнаказанно и не вызывая подозрения.

Я ждал сына на Рубере, уверенный, что нам не разминуться, и дождался его. Но об этом позже.

Из всего личного состава я чувствовал определенную симпатию к 3истору Либеру. Он привлекал меня своей крепкой и гибкой костью-такого не сжуешь за раз. Армию он знал так же хорошо, как и я, так же, как и я, не был приспособлен к мирной работе, так же, как и я, боролся с жертвами ветряных мельниц доступными ему приемами. Вся разница состояла в том, что он делал это ради собственной персоны, а я — ради моего мальчика.

Вряд ли Кол Лйбер догадывался об этой симпатии: я ревностно следил за ним и строго карал каждый промах, поддерживал его тонус, как у беговой лошади хлыстом.

Был на Базе еще один человек, перед которым я едва не раскрылся и который дал мне хороший урок сохранения тонуса, как я-зистору Либеру. Он показался мне неисправимым чудаком, влюбленным в науку, ученым той редкой породы, который не замечает во что одет-были бы под руками его любимые игрушки. Я недоверчив, и поэтому устроил ему не один строгий экзамен, прежде чем довериться. Сим Бибиоз выдержал их на «отлично».

Я стал даже подумывать, что не совсем прав в своем апостольском рвении сломать армию изнутри, что под руководством сугубо штатских людей науки она постепенно потеряет свое разрушительное жало.

Я все больше и больше передоверял цид-биологу функции управления базой, одновременно пытаясь сблизиться с ним духовно, мне был так необходим если не союзник, то хотя бы нейтрал, перед которым можно выговориться в трудную минуту.

Но Бибиоз принимал мои подачи чуточку поспешнее, чем делал бы человек, за которого он себя выдавал. Это насторожило меня — интуицией почувствовал я крупного игрока, сдающего крапленую колоду. Но подозрения еще не есть доказательство — они могут быть вызваны перенапряжением души, уставшим мозгом, заселяющим реальный мир угрожающими фантомами.

Требовалось время, чтобы раскусить и обезвредить Бибиоза. Жаль, что этого не случилось. День тридцать третьего мюона заставил Сима раскрыться раньше, чем я подготовился к атаке.

Ох, этот день.

Скоро мы оба предстанем перед военным трибуналом — я и Юл, отец и сын. Юл — за то, что выстрелил без приказа, я — за то, что утаил сие обстоятельство в рапорте командованию. Это-дело рук Бибиоза, бесцельная месть неизвестно за что. Трибунал вряд ли грозит нам чем-либо серьезным-проступок невелик, Устав нарушен только формально.

Меня беспокоит другое. Как Юл вообще смог нажать красную кнопку? Даже если бы я приказал-как он смог?

События тридцать третьего мюона окончательно ожесточили меня, порвав последнюю паутинку надежды. Когда-то, в эпоху войн, говорили, что наука на службе армии-явление позорное и крайне опасное. Один день тридцать третьего мюона на планете Рубера показал, что армия на службе науки-явление не менее позорное и не менее опасное. Армия может диктовать условия, решать вопросы она не в состоянии. Вопросы решает жизнь, а не смерть.

Мне остается добавить к моей исповеди немного. Ничто уж не изменит того, что случилось. Но на Рубере осталось больше половины Летучих Баз, которые не вышли на орбиту после сигнала общего отступления. Мы не знаем, что с ними. Я вправе предполагать худшее.

Комиссия, которая проверяла состояние дел на Рубере и трое суток провела на моей базе, состояла из трех членов МСК и двух генералов войск ЗОА. Общее руководство осуществлял кварт-секретарь Лиги Старейших Сент Энцел. Ученые, в основном, имели дело с Симом Бибиозом, генералы-со мной. Генералы были довольны: «добрые старые порядки» на ЛБ-13 пришлись им по душе, а. мелкие погрешности вроде подпольного пьянства Овера Киля стали тем необходимым объектом для критики, без которой можно было бы усомниться в целесообразности генерального инспектирования.

Утром тридцать третьего мюона мы все собрались вместе в моей рабочей каюте для подведения окончательных итогов.