Кирилл Бенедиктов - Война за «Асгард» Страница 8

Поразительно, до чего совершенной оказалась эта система, созданная четыре тысячи лет назад первобытными племенами Шан и пережившая все империи великого Китая. На стеблях тысячелистника, на монетках, на компьютерах гадали миллионы людей по всему тихоокеанско-азиатскому региону. Джеймс научился разбирать послания Книги в Оксфорде, участвуя в семинаре профессора Донелли – тот был фанатиком китайской культуры и ни одного шага не предпринимал, не посоветовавшись с И Цзин. Как-то, года два спустя, он заметил – почти случайно, просто по привычке прокручивать и анализировать события прошедших месяцев, – что большинство предсказаний Книги в той или иной степени сбывается. Более тщательная проверка показала, что многое здесь зависит от изначальной готовности воспринимать ее советы – если вопрошающий пытался подловить Книгу на неточности или вообще уличить ее во лжи, она как будто нарочно давала крайне туманные или откровенно не имеющие отношения к делу ответы. В тех же случаях, когда он советовался с Книгой спокойно и доверительно, выпадавшие гексаграммы действительно многое проясняли. Донелли считал, что Книга не столько предсказывает, сколько высвечивает скрытые стороны реальности. А спустя несколько лет после окончания Оксфорда Джеймс и сам убедился, что будущее во многом зависит от того, как именно мы видим настоящее. Он стер гексаграмму ладонью.

Для защиты примени кожу желтой коровы.

Лишь по окончании дня производи смену.

Поход – к счастью. Хулы не будет.

Речь трижды коснется смены – и лишь тогда к ней будет доверие.

Поход – к несчастью. Стойкость – ужасна!

Владея правдой, изменишь судьбу.

Счастье! Раскаянье исчезнет!

Великий человек подвижен, как тигр.

И до гадания он уже владеет правдой.

Благородный человек, как барс, подвижен, и у ничтожных людей меняются лица.

Поход – к несчастью. Стойкость пребывания на месте – к счастью.

«Доктор Амадеус Ли, ожидающий меня на сорок девятом уровне, – вот к чему первая строка гексаграммы, – подумал Ки-Брас. – Следует ли мне встретиться с ним, если гексаграмма говорит, что великий человек владеет правдой до гадания? И что за шкуру желтой коровы мне советуют применить для защиты?»

Он с неприязнью взглянул на фигурку Дарумы, потом перевел взгляд на мяч для гольфа. В белом войлоке были заметны крошечные угольные точки – пятнышки черной китайской туши. Еще одна загадка впадающего в детство Тонга. Зачем он побрызгал на хороший мяч тушью?

Джеймс повертел мяч в руке, запустил им в стену. Поймал отлетевший обратно войлочный шар и, с силой закрутив, пустил гулять волчком по столику, хранившему полустертые следы гексаграммы «ГЭ».

Шар весело крутился, скользя по малахитовой поверхности столика. Крохотные пятнышки туши сливались в правильный узор. Ки-Брас всмотрелся – и почувствовал, что у него вспотели ладони.

Тонкой черной линией на шаре была прорисована стилизованная латинская буква Z.

Джеймс Дэвид Ки-Брас, начальник Одиннадцатого отдела Агентства по борьбе с терроризмом, подданный Ее Величества Елизаветы IV и джентльмен до мозга костей, выпускник Оксфорда и любимый ученик профессора Донелли, выругался так, что ему позавидовали бы докеры Ливерпуля – длинно, грязно и замысловато.

Три минуты спустя он входил в бар на сорок девятом уровне.

2. ДАНА ЯНЕЧКОВА, РЕФЕРЕНТ ВЫСОКОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СОВЕТА НАЦИЙ

Нью-Йорк, Объединенная Североамериканская Федерация,

25 октября 2053 г.

Дане Янечковой было больно.

Ревитализация всегда сопровождается неприятными ощущениями. Но в швейцарских и аргентинских клиниках ее проводят долго и обстоятельно, растягивая на несколько дней или даже недель, накачивая пациента обезболивающими средствами и перемежая операции сеансами восстановительной терапии. А Дана проходила программу-максимум за четыре часа. В течение этих четырех часов ей полностью удалили верхние слои эпителия (девять-десять микрон), провели лазерное прижигание фолликул волос на ногах, ввели под кожу гиперактивные вещества, извлеченные из южноамериканских лиан и азиатских цветов, подвергли молекулярному массажу, который, если называть вещи своими именами, был настоящим молекулярным изнасилованием, три раза пропустили кровь через озоновые обогатители, убрали из организма накопившиеся в нем со времени последней ревитализации шлаки и токсины, подхлестнули гипофиз и шишковидную железу, прочистили засорившиеся аксоны, пересчитали миллиарды клеток в различных внутренних органах, безжалостно выкинули пораженные и вылечили больные. К тому же на протяжении всего сеанса по сосудам, венам и артериям Даны сновала целая армия микроскопических чистильщиков, сгрызавшая атеросклеротические бляшки и пожиравшая расплодившиеся в ее теле свободные радикалы. По крайней мере, именно так объяснил Дане причину сводящего с ума зуда доктор Голдблюм, похожий на старую грустную обезьяну. «Потерпи, девочка, – сказал доктор. – Эти маленькие собачки очень хорошо тебя почистят, и ты будешь совсем как новая. А потом я покажу тебе этих крошек в микроскоп, конечно, когда они из тебя выйдут, и ты сможешь взять их с собой на память – хоть целую тысячу».

Но Дана не хотела смотреть ни на каких крошек. Она не хотела смотреть на грустную, сморщенную физиономию доктора Голдблюма. Она хотела только одного: чтобы четырехчасовая пытка закончилась как можно скорее.

Это была ее седьмая ревитализация. Во время первой она потеряла сознание – так ей было больно. Впрочем, это было довольно давно, и тогда доктора не научились еще делать процесс омолаживания организма почти безболезненным. Почти. Какое важное уточнение.

Дана, закусив губу, смотрела, как на лицо ее опускается сверкающая черным металлом маска – аппарат для пластической хирургии. Доктора называли его ФМ – фэйсмэйкер, а подруги Даны, ложившиеся под черную маску кто чаще, кто реже, расшифровывали ту же аббревиатуру как «fucking monster». Фэйсмэйкер действительно был одним из самых неприятных инструментов ревитализации. Он безжалостно расправлялся с морщинами, выжигал своими лазерами микроскопические кусочки омертвевшей кожи, уничтожал угри и прыщики. Кроме того, он, не задумываясь, поправлял отличавшуюся от идеала форму носа (что даже в эпоху тотальной анестезии оставалось весьма болезненной процедурой), придавал губам детскую припухлость, ваял правильные подбородки, уменьшал или увеличивал уши – короче говоря, лепил новые лица, как из пластилина. Дане было грех жаловаться на черную маску – носик у нее и так был идеальный, ну а несколько чувствительных уколов в губы, становившиеся после этого очень горячими и похожими на раздувшиеся равиоли, можно было и перетерпеть. Тем не менее она всегда боялась, что аппарат найдет в ее лице что-то неправильное, что-то, что надо непременно исправить, и исправлять это будет ужасно больно. А Дана Янечкова не любила боли.