Александр Усовский - Эра негодяев Страница 8

Но и просто пережидать, бумажки перекладывая, на все обращения наших агентов закрывая глаза — не гоже нам, русским офицерам. Бесчестно это, подло. Так что надо нам эту операцию разрабатывать, так скажем, в частном порядке, не тревожа верхних наших верховодов — пусть их забавляются сменами правительств и дефолтами-шмефолтами. Ясно излагаю?

— Да куда уж ясней!

— Ну, вот и я об этом. Все должно быть понятно каждому. Сколько людей знают о наших с тобой, Дмитрий Евгеньевич, частных прожектах?

— Кроме нас с вами — еще трое. Подполковник Крапивин — он держит на связи югов, с полковником Митровичем вопросы решает; у него — вариант физического контакта, у него же связь с Таманцем. Подполковник Румянцев — подготовка и доставка всякой радиоэлектронной музыки; за ним — помехи и сбои систем наведения. В части, его касающееся — майор Маслов — ну, вы в курсе. Минимум, конечно, но о том, что мы офицеров всё чаще на Балканы командируем — он знает; в конце концов, командировочные официальные мы теперь вынуждены через его канцелярию проводить. Конечно, большинство командировок мы стараемся проводить втёмную, но тех офицеров, что из войск откомандированы — отправляем открыто; вы в курсе.

— В курсе. — Генерал снова досадливо поморщился. — Эх, нужно было тогда, в девяносто третьем, своего человека на финансы ставить!

— Товарищ генерал, да как это было бы возможно? Вы же помните, что тогда в Генштабе творилось? Ведь это тогда они нас впервые по-настоящему и обнаружили! Если бы мы не кинули им эту кость — их человека на финансы — они бы нас еще пять лет назад развалили, с песнями и плясками! И то еще хорошо отделались, что передали ему только здешние финансы…

Генерал затянулся, покачал головой.

— Не верю я этому замполиту ни на грош, вот в чем беда. С большинством наших офицеров мне довелось лично хлебнуть дерьмеца большой ложкой; о тех, с кем не успел — имею исчерпывающие рекомендации. А этот… — И генерал досадливо сплюнул.

— Мы постараемся минимизировать участие майора Маслова — насколько это возможно. Легенда у нас уже готова — если что, грушники нам ее обеспечат; втемную, как обычно. В конце концов, не такие уж там большие деньги! В прошлом году почти миллион ушатали на Словакию — хоть бы кто-нибудь почесался. Маслов этот, правда, все бегал, все своими шкодливыми глазками стриг — но пакостей явных от него не было.

— Не было… Эта словацкая история мне до сих пор до конца не ясна. Слишком уж гладко у тех ребяток все прошло, как по нотам. Или они нашу партитуру почитывали? Не знаешь? Вот и я не знаю… ладно, замяли. Какой вариант считаешь наилучшим? Относительно доставки железа?

— Одиссея, безусловно. Ту операцию… Ну, помните, с 'премиксами', — тут подполковник тонко улыбнулся. — Он провел очень красиво. Знал бы парень, что вез через границу!

— А ведь заметь, даже не спросил. Получил 'спасибо', взял ту тысячу, что ему Маслов выписал — и через левое плечо кругом. Чем он потом промышлял, прежде чем лег в свою берлогу?

— А черт его знает! Мы его законсервировали, до лучших времен. Вы же знаете, большинство агентуры сейчас у нас в таком состоянии…

— Знаю. Не сыпь мне соль на раны… А почему думаешь, что справиться?

— Ушлый. Знающий. Ломаный. Не боится ни черта.

— А вот это плохо, что не боится. Я ведь не против, чтоб боялись — я и сам боюсь. Вот чтоб боялся, а дело сделал — вот это да, вот такие нам подходят!

Левченко твердо взглянул в глаза собеседнику.

— Этот — сделает.

— Ну-ну. Слепый казав — побачимо.

Генерал смачно затянулся, остановился, огляделся вокруг.

— Знаешь, Левченко, чует мое сердце — очень скоро что-то в нашем Отечестве произойдет непременно. Шалман этот продержится самое больше год-полтора, это ты мне на слово поверь. Потом все равно другие люди в Кремль въедут — уж не знаю, законным порядком, или на танках — но только лавочка нынешняя закроется. Но ждать, пока что-то изменится — мне лично западло, откровенно тебе говорю. Надо что-то делать! Вон, народец шумит у Думы, флагами машет. Нет у людей ни возможностей, ни сил что-то изменить — а смотри ж ты, бузят; стало быть, желание еще не пропало за Россию постоять. А у нас и возможности, и средства, и силы есть — так что ж, будем сидеть, как крысы?

— Никак нет. Сидеть не приучены. А и рыпаться стоило бы поосторожней, без лишней помпы.

Генерал чуть улыбнулся, махнул рукой.

— Ну, ты еще меня конспирации поучи. Знаешь, как я из Южного-то Йемена уходил? Когда тамошние верховоды меж собой резню учудили и страну свою прохлопали?

— Ворожейкин что-то рассказывал…

— Ворожейкин меня принял на борт сторожевика уже в Массауа, как говориться, на том берегу. Самого интересного он не видел. А бёг я, друг любезный Дмитрий Евгеньевич, в парандже и хиджабе, как самая что ни на есть правоверная мусульманка. И бёг я одиннадцать дён, ровнехонько. Адъютант мой, из местных, Хаджеф, изображал из себя брата, везущего сестренку в жены шейху на север; мое дело было — молчать в тряпочку и изо всех сил сестренкой этой всем встречным-поперечным казаться. Как ты думаешь, что бы было, если бы хоть один из них подозрение выказал?

— Думаю, сегодняшнюю нашу операцию планировал бы другой генерал.

— Вот-вот. А мои бы косточки белели бы сейчас в знойной Аравии. А раз не белеют — стало быть, в конспирации я чуток понимаю.

Ты мне вот что скажи. Одиссея — если мы изберем этот вариант — как будем использовать? 'Стрела-два' на водопроводные трубы что-то не больно похожа…

— Втемную — не будем. Но и всей правды не расскажем. Только в части, его касающейся. Но врать не станем. И о последствиях — которые, в случае провала, могут для него наступить — проинформируем.

— Это верно. Это правильно. Ежели человек идет на особо тяжкое — считай, на пожизненное — значит, должен знать, за что он муку эту, буде выпадет ему херовая карта, будет испытывать. Так ему и скажи — дескать, дружище, не неволим, но если решишь помочь братьям нашим единокровным — знай, что срок тебе за эти железяки добрые прокуроры отвесят по полной. И Родины ты своей ты уже никогда не увидишь.

— Зачем же так трагически? Вы же знаете, мы своих не бросаем…

— Знаю. Но только тогда проникнется он этим делом до самых печенок, до упора. И действовать будет так, как на войне — без допусков. Мы, конечно, его вытащим, но пущай он действует так, как если бы был один-одинешенек на всем белом свете, а против него — весь мир бы ополчился. — Генерал взглянул на часы, досадливо поморщился: — Ладно, заболтался я с тобой — дела стоят. Пойдем потихоньку в контору; а через недельку ты мне подробный расклад — что, как, зачем и почему — предоставь. И к началу ноября будь готов двигать на запад, повидаться с нашим бродягой. Это ведь ты его привлек?