Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник) Страница 8

Из опасения запутать всю тормозную систему Айт отстрелил ущербный строп и дал команду втянуть в отсек остальные парашюты. Не исключено, полный их выброс придется повторить.

Ощетиня теплоотдающую чешую, завывая дюзами, флай падал почти вертикально, с умеренной стабилизированной скоростью. Из-под чешуи интенсивно парил охладитель — неописуемое зрелище, когда в столбе пара и пламени на планету рушится врезающийся в атмосферу на полном тормозном режиме космический корабль! Ох, и натура была бы верующим предкам для картины Судного дня!

Пять тарелок перестроились для новой атаки. Сбоку наплывали ещё шесть.

Лайка в своем коконе тоскливо взвыла.

— Что, Румочка, плохо наше дело? Охраняют Куздру, как личную собственность! Ладно, не трусь. Хотели бы уничтожить, давно б уж чем-нибудь шарахнули!

Тарелки уравняли скорость и падали вместе с флаем, на том же уровне, не выше, не ниже. Кольцо замкнулось.

Айт отключил тормозные дюзы. Гром уплотненного кораблем воздуха перешел в режущий уши свист. Тарелки отстали лишь на долю мгновенья, тут же догнали, заняли горизонт. Пилот тормознул и выбросил парашюты. Но инопланетян не обманул. Без малейшего усилия, действуя как хорошо отлаженный механизм, они «подождали», вновь изнизались на сигару корабля. Диаметр кольца сузился.

И тогда пилот пошел на таран. Втянув парашюты, дав пусковую команду на противометеоритную пушку, Айт внезапно «положил» флай на экваториальный виток, благо высота ещё позволяла. Дважды коротко пролаяла пушка. Но оказавшаяся по курсу тарелка взмыла за миг до залпа, проглотила разделяющее корабли расстояние и зависла буквально в метре над рубкой.

Айту стало неуютно, он кожей почувствовал, какая хрупкая скорлупа отделяет его от чужой бездумной и бездушной машины, от вакуума. Любая неточность — и корабли швырнет друг в дружку, броня флая сомнется от удара. Боясь шелохнуться, он насторожил эйгис, загерметизировал силовой скафандр на Руме. Экран показал ещё шесть тарелок. «Семнадцать планетян на сундук мертвеца!» — мысленно выругался Айт. Теперь они с Румой точно бессильны.

Придется убираться восвояси.

Но он не успел. Пришельцы так же неожиданно, как и первая тарелка, со всех сторон одновременно прыгнули к флаю, сжали в невидимых тисках. Нет, обшивка корабля не лопнула, не заскрипела, не промялась внутрь. Просто флай взял да и потерял скорость. Разом. Всю, какую имел. Стих гром и свист атмосферы. Тело охватила невесомость. Перестал вращаться далеко внизу шар планеты, поверхность её начала неестественно медленно надвигаться.

Интуитивно Айт глянул на индикатор гравитационного поля. Гравитации не было! Семнадцать двигателей инопланетян размыли след похитителя, превратили его в обширное туманное пятно. Но компьютер «не забыл» прежнего направления, держал линию четко и прямо. Стражи Куздры просто-напросто уводили флай с маршрута, ни больше, ни меньше! Облепив флай, как муравьи гусеницу, и все же не касаясь его, уравновесив его массу, они плавно приземляли незваного гостя — спасибо, совсем не выставили! — на каменистой безжизненной местности, окруженной цепями гор. След же похитителя, если не обманывал индикатор, упирался в горную лощину южнее точки предстоящего приземления флая. Айт дал предельное увеличение. Лощина источала желтые дымы, полыхала извержениями вулканов, вбирала в себя и сама рождала лавовые потоки. В общем, уютной её назвать трудно.

Последний раз пилот попытался вырваться без объявления войны. За кормой тарелок не было, и он ударил всей мощью планетарных двигателей. Плененный флай сиганул, как сумасшедший. Но тарелок не стряхнул. У одной, правда, попал под выхлоп манипулятор, и она отлипла, пошла вертикально вверх, тряся на лету выпущенными амортизаторами, скручивая и распрямляя длиннющие гибкие штанги или ленты. Но и шестнадцати хватило, чтобы нейтрализовать ходовую мощность флая. Флай увяз, как муха в паутине: приборы показали, что ревущие во все дюзы могучие двигатели, с помощью которых человек покорил уже десятки миров, не в силах одолеть бесшумную гравитационную технику инопланетян. Сначала флай приостановился. А потом снова потек туда, куда влекла его летающая посуда, эти чертовы блюдечки с голубой каемкой! Айт покорился судьбе. Дюзы всхлипнули и захлебнулись.

В нескольких метрах от поверхности тарелки застыли, стравили свой груз вниз. Айт выставил амортизаторы, сбалансировал крен. Почва была твердая, прочная — мечта космонавта!

Вокруг, насколько хватало локаторных «глаз», видны были обожженные валуны.

Небольшие, с пилотское кресло. И крупные, с земной небоскреб. Мелочь, вроде речной гальки, тоже была окатана и обожжена. На это бескрайнее поле, похоже, доставляют падающие на Куздру метеориты. Патрульные отряды перехватывают их в полете. И волокут сюда. На свалку. Или на хранение.

Особенно тщательно оберегают вулканическую лощину.

— Нас с тобой, Румочка, тоже приняли за метеорит. — Айт высвободился, ослабил кокон лайки. — Как думаешь, хорошо это или плохо?

Рума благодарно лизнула ему руку и ничего не ответила. Тарелки, покачав флай и убедившись, что он установлен надежно, с веселым гомоном разлетелись… Про гомон Айт, разумеется, досочинил: переговоров или хотя бы шелеста гравитаторов звукоуловители не фиксировали.

И ещё непривычное: в основании приземлившегося корабля не дымила расплавленная выхлопами дюз почва, не потрескивал, остывая, спеченный в камень песок.

6

Грегори Сотт считал себя везучим человеком. Причину этого везения он находил, главным образом, в своем легком нраве. Зачем судьбе обрушивать на индивидуума неприятности, если индивидуум на подобные штучки не реагирует, а улыбается ещё лучезарнее, ещё беззаботнее спит? В борьбе с ним судьба сдалась первой. И если все-таки кое-что изредка выкидывала, то, скорей всего, по ошибке, ибо всем известно: старуха слепа, как гранитный валун, как ухоногий прилипала с планеты Бэт-Нуар.

Профессию биотехника Грег выбрал по собственной воле, вполне осознанно и без раздумий. Родители подарили ребенку к десятилетию набор «Юный генетик». Ребенок раскрыл коробку — и весь неживой мир перестал для него существовать, поскольку живой предстал таким многообразным, таким переменчивым и таким несовершенным, что так и хотелось немедленно его переделать.

И Грег приступил.

Набор, разумеется, снабжен ограничителями: безрассудным и опасным экспериментам геноконструкторы поставили заслон. Но разве поставишь заслон буйной мальчишеской фантазии? Примерно через неделю на подоконнике Греговой комнаты красовался горшок глазастой герани. То есть «глазастой» в самом натуральном смысле этого слова: вместо листьев к её стебелькам были привиты глаза спаниеля. Жизненные функции растения не нарушились — герань пышно цвела, глаза исправно следили за солнцем, поглощали свет, раскрывались по утрам, закрывались на ночь. Может, о дерзком ботанике-новаторе заговорили бы с восхищением, не будь щенячьи очи такими грустными, не гляди они все разом на людей с немым укором и не лей в жаркие дни после поливки крупные сладкие слезы. Так и так родители долго бы не выдержали. Развязку ускорил тот факт, что ребенок рыдал вместе с геранью ежедневно. Не только тогда, когда подносил к горшку лейку с водой.