Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник) Страница 89

Как долго он подбирается… Спросил бы сразу.

– То есть, ты не уверена? Ну, о чем ты говоришь? Какой флирт? По делу надо. Клянусь. Ладно. Перезвоню. Спасибо, Томочка, целую в щечку. А? В левую, всегда в левую.

Лёва положил трубку, помотал головой, будто отгонял назойливую муху, взглянул на мою вытянувшуюся физиономию и буркнул:

– Через десять минут. Она поднимет кое-какие личные дела. Вроде знает эту Иру, но не уверена.

Я кивнул, и десять минут мы разговаривали о ерунде. Я больше следил за движением минутной стрелки на электрических часах, висевших над дверью, чем за Лёвиным рассказом не помню о чем.

Когда стрелка дернулась в десятый раз, я кивком показал – пора, и Лёва, с сожалением прервав нечто интересное на середине предложения, поднял трубку.

– Ирина Анваровна Маликова, – нарочито бесстрастным голосом сообщил он, – тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года рождения, младший научный сотрудник Института экономики.

Сделав паузу, добавил:

– Не замужем. Детей нет.

Разведена? Я не задал этот вопрос. Встал и пошел к двери.

– Да что с тобой сегодня? – спросил Лёва за моей спиной. – Ира… ты ее знал раньше?

Я взялся за ручку двери.

– Это моя жена, – сказал я и вышел, прежде чем Лёва успел задать следующий вопрос.

Вечер прошел как обычно. Лиля рассказывала, что вытворяли ученики на уроках, о чем говорили в учительской на переменах, куда поедет летом отдыхать завуч Игорь Дмитриевич, почему Стелла Джафаровна (а это еще кто?) не может похудеть, хотя соблюдает строжайшую диету… Я не то чтобы не слушал, я все слышал и даже кивал в нужных местах, но мыслями был далеко, не в нашей реальности.

Я слушал Лилю и вспоминал, как мы с Ирой познакомились. Это воспоминание я пронес через всю жизнь, даже в день смерти… я плохо, конечно, соображал, больничная палата расплывалась перед глазами, и все в мире выглядело уже нереальным, но день нашего знакомства я неожиданно вспомнил (вспомнил сейчас о том, что вспомнил тогда – интересная аберрация памяти!). Я бежал за автобусом и махал – может, водитель увидит меня в зеркальце и притормозит. Меня водитель не увидел, но обратил внимание на девушку, вышедшую на проезжую часть и вставшую на пути автобуса. Резко затормозив, водитель открыл дверь, и я подумал, что девушка войдет, но она вернулась на тротуар и сделала мне приглашающий жест: садитесь, мол. «Коня на скаку остановит», – пришла мне в голову строка, и я махнул водителю: поезжай. Тот недовольно погудел и рванул машину, будто наверстывал упущенное время.

Я подошел к девушке и сказал:

«Спасибо».

Она была чуть ниже меня ростом, с носом, выглядевшим слишком большим на ее лице, но странным образом ничуть ее не портившим, скорее наоборот. Должно быть, я слишком пристально ее разглядывал, потому что она опустила голову и сказала:

«Я думала, вы сесть хотели».

«Хотел, – согласился я. – Но…»

Я не знал, что сказать дальше, не умел знакомиться с женщинами.

«Вообще-то, мне сорок второй нужен, а его долго нет», – сказала девушка, тоже, видимо, не знавшая, как поступить: продолжить ничего не значивший разговор или помолчать, дожидаясь своего автобуса.

«Сорок второй редко ходит, – сообщил я истину, известную всему городу. – Вам в микрорайон?» – спросил я.

«Нет, я до Монтина».

«Живете там?» – вырвалось у меня. Не знаю, что на меня нашло, обычно я и слова не мог выдавить, когда оказывался один на один с незнакомой женщиной, тем более такой… красивой?.. нет, но что-то в ее лице казалось удивительно привлекательным.

«Да», – сказала она и подняла на меня взгляд. Глаза у нее оказались голубыми с темным окоемом вокруг радужной оболочки: точно такие, как у меня. Это показалось мне поразительным, и я не удержался:

«У вас глаза, как мои».

«Да, – сказала она, – я обратила внимание».

И оба мы одновременно сказали:

«Меня зовут Миша».

«Ира».

Она окончила Институт иностранных языков, работала переводчицей в Институте экономики, хорошее место, интересная работа, приятный коллектив… Я в деревне оттрубил по распределению, сейчас во-он там, в физическом…

Подошел сорок второй, забитый под завязку, но мы влезли и стояли, прижавшись друг к другу, глаза наши были так близко… казалось, что и мысли перетекали из головы в голову.

Мы вышли на ее остановке и распрощались, обменявшись номерами телефонов, но тут же договорились встретиться в субботу в пять в Губернаторском саду.

– О чем ты думаешь весь вечер? – спросила Лиля, замолчав посреди рассказа о том, как Юлий Вазонов из десятого «б» сбил с ног математичку Любовь Константиновну, и, похоже, не случайно, как он уверял…

– Что? – не сразу выплыл я из воспоминания, которое на самом деле не могло быть моим, хотя именно моим и было. – Ты говорила о Вазонове.

– Я помню, о чем говорила, – раздраженно сказала Лиля. – А ты думал о другом.

– Почему ты так решила? – пробормотал я, на что жена пожала плечами и встала, давая понять, что уж мои-то мысли для нее секретом не являются, и думал я, конечно, о рентгеновских галактиках, а не об ее учебных делах.

Ну и ладно.

Ночью, когда я уже засыпал, мне вспомнилось, как мы с Ирой ездили в Копенгаген, это было много лет спустя, на грани тысячелетий, мне исполнилось пятьдесят (пятьдесят? возраст показался мне невозможно далеким), и мы решили сделать себе подарок. Денег, конечно, всегда не хватало, но я купил тур, разбив выплаты на двенадцать платежей по «визе».

Я не знал, что такое «виза». То есть, знал, конечно, мое знание-незнание каким-то образом интерферировало в сознании, и я уснул, понимая и не понимая, зная и не зная, но определенно чувствуя, что наступило время больших перемен.

Утром, без пяти девять, я стоял у входа в здание Академии, где на четвертом этаже располагался Институт экономики, и следил за входившими сотрудниками. Надо было прийти раньше; я не знал, когда Ира приезжает на работу – может, она уже вошла, и я пропустил? Но почему-то мне казалось, что она немного опоздает – она всегда немного опаздывала, именно немного, минуты на две-три, никак у нее не получалось ни прийти раньше, ни опоздать сильнее.

Она вошла в холл три минуты десятого. Каштановые волосы до плеч, нос… по носу я узнал бы Иру за километр. Не потому что нос у нее длинный, а просто… это был ее нос, только ее, ни у кого на свете не было такого носа, который я любил целовать в самый кончик, всегда холодный, как у здоровой собаки.

Не отдавая себе отчета в том, что и почему делаю, я шагнул вперед, заступил Ире дорогу, посмотрел в глаза (голубые! с темным окоемом вокруг радужной оболочки) и представился:

– Михаил Бернацкий, если вы меня помните.