Сергей Кузнецов - Полигон Страница 9

Тогда почему этот предел все не наступает?

А ведь если задуматься… Я стою здесь, перед окном, на свету (пусть и не очень ярком) — и представляю собой великолепную мишень не только для снайпера, но и любого не ленивого более или менее меткого стрелка… Так что, пока не проснулся — нужно поберечься.

Итак, за дело. Первое: найти что-нибудь от головной боли. Вряд ли весь аптечный зал подвергся разграблению. Второе: еда. Подкрепить силы (они совсем на исходе) и по возможности запастись провиантом. Третье: постараться разыскать работающий телефон. Четвертое: еще раз обойти залы, заглянуть во все углы, а вдруг удастся найти живых?! Может быть, Лева или Антон…

И последнее. Из супермаркета нужно уходить, как говорил тот сучий Морфеус в трубке. Лезть в город на ночь глядя страшно, если такое происходит в магазине, то что же творится в городе?! Все-таки интересно, что я пропустил: эпидемию? нашествие инопланетян? переворот?

С лекарствами оказалось проще всего: аптечный отдел пострадал мало. Кассу, конечно, изъяли, но лекарства не тронули. Я набрал и рассовал по карманам целую гору антибиотиков, анальгетиков, бинтов и упаковок пластырей. Несколько таблеток принял сразу, запив водой. На пустой желудок лекарства действовали плохо, а вода только обострила чувство голода, и я ринулся к перевернутому холодильнику с нарезками.

Я надорвал сразу несколько — с рыбой, колбасой и мясом; одной рукой набивал рот тонко нарезанными ломтиками, другой засовывал целые вакуумные упаковки в найденный тут же, возле холодильника, пустой грязноватый рюкзачок, бывший некогда тинейджеровской розово-оранжевой ядовитой расцветки. Туда же перекочевали и медикаменты из карманов пиджака и брюк.

Мне казалось, что я ел очень долго. Утолив первое чувство голода и ощутив, что головная боль отступила, сморщившись и засев где-то очень глубоко, почти не мешая, я перевел дух и смог оглядеться совсем другим, как мне казалось, свежим взглядом.

Черт возьми! Что же все-таки происходит?!

Где я?!

В глубине торгового зала, который был прямо передо мной, почудилось шевеление. И звук… Как раз между теми двумя поваленными шкафами для элитного спиртного. Оружие мгновенно оказалось в руке, я закинул рюкзачок со всем содержимым на плечо и двинулся в обход — как знать, а если это ловушка?..

Это не было ловушкой, Это оказался Лева, лежавший неловко и нелепо у одного из шкафов. Он был еще в сознании, несмотря на два огнестрельных ранения — в живот и левое плечо — и, очевидно, большую потерю крови; дыхание было хриплым, а движения ног — почти конвульсивными.

Я подбежал и склонился над ним. Слезы мешали видеть.

Он узнал меня, и гримаса, похожая на облегчение, появилась на бледном, залитом потом лице.

— Живы… — прохрипел он, выгибаясь. — Слава… богу… Вы живы…

— Лева, держись… — лихорадочно шептал я. — Сейчас сгоняю за бинтами, сделаю обезболивающий укол. Я тебя вытащу.

— Бесполезно… Все бесполезно… Вы сами… уходите…

— Держись, держись, парень… Я подгоню машину. Где она? На стоянке нет… Вы ее куда-то отогнали? — Я вскочил. Конечно, это был самообман, но мне казалось, что так нужно.

— Нет… машины… — говорить ему было все труднее. — Ничего… нет.

Я стоял и смотрел, как он умирает. Странное дело: теперь слез не было. Я был почти спокоен. Понимал, что сделать ничего нельзя. Даже облегчить его страдания. Просто стоять и смотреть.

— А Антон… — хрипло сказал Лева и закашлялся. Весь подбородок был в розовой пене. — Он… там… Он… давно…

Я посмотрел в том направлении, Отсюда была видна нога ниже колена в мягкой черной туфле с зауженным мысом. Нога лежала на пивных банках. Ей должно быть неудобно, но она не двигалась. Она была ногой мертвого человека.

— Михалыч… — захрипел Лева. — Был с вами…

Я снова присел к нему.

— Он наверху… Тоже погиб… Ты понимаешь, что это?

Лева смотрел сквозь меня.

— Так должно было… случиться… — только колоссальным усилием воли он мог связно говорить. — И так… случилось. А вы… уходите. Здесь нельзя… Совсем…

Он вдруг изогнулся дугой, а взгляд, полный ужаса и отчаяния, был устремлен куда-то через мое плечо. Он даже начал поднимать руку.

— Береги… Береги…

Я рванулся в сторону и обернулся. Там, куда он смотрел, никого не было.

А когда я вернулся к нему, не было и его. Только остановившийся взгляд удивленных глаз. Как часы: шли-шли, жили-жили… И вдруг встали. Замерли. Навсегда.

Я закрыл ему глаза и поднялся.

Просто для того, чтобы удостовериться, я дошел до Антона. Его тело было изрешечено пулями: я насчитал восемь ран. Зачем я их считал?.. Рядом лежал его «Макаров» со сдвинутым затвором и пустой обоймой. Значит, паренек бился до последнего.

С кем, черт возьми?! Где хоть один из поверженных врагов?!

Крови на полу было много — в разных местах торговых залов. Побродив, я наткнулся еще на два трупа — продавца и менеджера зала. И все. Где остальные? Тут же был бой! Только не говорите мне, что нет, я знаю — был! Где те, кто громил магазин, воевал с моими ребятами?! Где они, живые или мертвые?!

И куда пропали те, кто гнался за мной наверху? Пора бы им уже сообразить, что я спустился вниз…

Сколько я сегодня видел смерти — и все в пределах одного несчастного магазина. Пора расширять кругозор. Набираться новых впечатлений.

Пора на воздух. Даже если меня подстрелят в первые несколько минут.

Запаса еды на первое время хватит… Бинтов, пластыря и анальгетиков — тоже. Граната есть. В одном из залов на полу в осколках обнаружился «узи» на ремне с почти полной обоймой; я поднял автомат и закинул на плечо. Обойму из Левиного «Макарова» забрал, ему ни к чему (в ней осталось пять патронов), а сам пистолет оставил. Во-первых, мне он без надобности, приемами стрельбы по-македонски так и не овладел, хотя Михалыч, царствие ему небесное, когда-то пытался обучать нас, новоприбывших. А во-вторых… Это оружие человека, погибшего в бою. В тот момент мне это показалось важным.

Ну все. Пора идти.

И я пошел по битому стеклу и автоматным гильзам к выходу из супермаркета. За спиной висел куцый рюкзачок с провиантом и медикаментами, на плече — «узи», в кармане — граната, под мышкой, в кобуре — «макар». Плохонький отряд. Да и вооружение наше — так себе. На десять минут продержаться.

В голове звучало «Болеро» Мориса Равеля — красивая и безобиднейшая вещь, написанная почти сто лет назад. Кто-то из музыкальных критиков назвал ее в прошлом веке «Пляской смерти» за повторяющийся ритм, нагнетание, усиление тревоги… Кажется, именно «Болеро» звучало в наушниках американских летчиков, летевших бомбить Хиросиму…