Юлия Латынина - Клеарх и Гераклея Страница 9

Клеарх пил больше других и смеялся над Метоном, который надеется через раздел имущества, которое ему не принадлежит, добиться власти, которой он не достоин.

- Нет, - говорил Клеарх собравшимся благонамеренным гражданам, никакой разницы между управлением хозяйством и управлением полисом. Таков уж закон положен городу: тот, кто хочет быть могучим, должен меньше тратить и больше приобретать.

Только справедливо нажитое идет впрок, а желание поживиться добром граждан никогда не ведет к гражданскому миру. Справедливое же приобретение бывает тогда, когда греки, оставив внутренние распри, нападают на врагов и захватывают их добро, ибо добытое в честном бою по праву принадлежит победителю.

- Клянусь Зевсом, - воскликнул спартанец Бион, - вот великий человек, способный разорить всю Фригию, а то и Лидию! А этот мерзавец Метон хочет продать нас, словно мы варвары! А правда ли, юноша, что тебе известен не только язык персов, но и тайны магов?

Клеарх, улыбаясь, отвечал, что поддержка людей основательных могущественней варварских таинств, но улыбка его была как-то нехороша, и сердце Стилокла, впервые видевшего друга после долгой разлуки, облилось кровью: не таких, признаться, речей о справедливом стяжании ждал он от Клеарха.

А брат его, Тимагор, нахмурился и сказал:

- Не так, Клеарх, говорили мы в Академии о государстве, устроенном наилучшим образом. Там полагали мы, помнится, что в подобном государстве должно быть устранено соревнование о большем и меньшем, и тогда равенство имущества и простой образ жизни, одинаковый для всех, воспитают в гражданах чувство самоотречения и обеспечат внутренний мир. Очевидно, при общности имуществ исчезнет и вражда между гражданами, возникающая вследствие развращающего изобилия у одних и нехватки в необходимом у других. Исчезнут сами собой зависть и недоброжелательство, ссоры, сплетни, козни, пропадут воры и сутяжники - кто же станет воровать или судиться из-за общего? Что ж ты молчишь?

Честные гераклеоты, сидевшие вокруг, с беспокойством посмотрели на Клеарха, ибо на далекий Ахерусийский полуостров не проникла еще благодетельная философия и граждане по простодушию своему полагали, что тяжбы происходят вследствие того, что такова уж природа человека, а не из-за отсутствия общности имущества, ибо по опыту знали, что вещи, находящиеся в совместном владении, вызывают тяжбы и распри чаще всего.

Клеарх улыбнулся с некоторым беспокойством и сказал:

- Что ж, Тимагор! Будь предлагаемое тобой государственное устройство наилучшим, оно было бы где-нибудь осуществлено.

Т и м а г о р. Однако и Платон, и Фалес, и Гипподам, и многие, если не все, рассуждающие об общественном устройстве, придерживаются такой точки зрения. И разве мало законодателей действовало в этом направлении? Разве Залевк не запретил перепродажу товара с целью наживы? Разве Филолай не запретил занимать должности тем, кто занимался делами на рынке? Разве не наблюдали по приказу Периандра, чтобы никто не тратил больше заработанного? Разве, наконец, Ликург не уничтожил пагубу частной собственности и с ней вместе раздоры и распри, так что вся Спарта стала как бы единым военным лагерем, и не является ли она до сих пор благодаря этому счастливейшей страной, избавленной от терзающих всю Элладу потрясений?

Тут одни стали соглашаться, другие - возражать братьям, я же считаю, что лучше нам тут не касаться этого предмета, нежели излагать его вскользь: ведь герой нашего повествования не Платон, а его ученик, Клеарх.

А Клеарх чрезвычайно досадовал на неуместный разговор.

Говорить он умел и любил, но твердо знал, что истинный властитель распоряжается не словами, а жизнями. Не с философами и не на пирах собирался он вести речи. Подобно толпе, был он равнодушен к истице; в отличие от толпы, жаждут господства, а не подчинения и предпочитал причинять несправедливости, нежели терпеть их.

- Что ж ты молчишь? - повторил Тимагор.

Клеарх засмеялся и, как будто играя в коттаб, плеснул вино из чаши в чашу, поднял ее и сказал:

- Во здравие Гераклеи!

Т и м а г о р. Ты, однако, избегаешь моего вопроса!

К л е а р х. Скажи, друг мой, одобряешь ли ты тиранию?

Т и м а г о р. Думаю, никто не будет отрицать, что среди общественных устройств это - наихудшее.

К л е а р х. Однако Дионисий в Сицилии стал тираном, обещав народу прощение долгов и раздачу земель и делая то, что нужно для устроения твоего идеального государства.

Т и м а г о р. Дионисий заботился не о справедливости, а о том, чтоб граждане стали надежными стражами власти, поступающей несправедливо.

К л е а р х. Несомненно. Однако согласись, что никто еще, разделив землю, не возродил золотого века, однако многие, разделив землю, обрели власть. И что тираны в своем могуществе опираются на ненависть народа к богатству, которую одобряешь и ты.

Тут Стилокл воскликнул:

- Это нечестно, Клеарх! Брат мой говорит не о нынешних людях, чья природа выродилась и извратилась, но о порядке наилучшем, царившем в золотом веке Тебя спросили: "Если ты должен разделить четыре яблока на восьмерых, сколько достанется каждому?" - а ты отвечаешь: "Я ни с кем не буду делиться яблоками!" Клянусь, это ответ мальчишки или варвара, и недаром, оказывается, ты по своей воле изучил их язык!

К л е а р х. Не странно ли, однако! Ты хвалишь порядки варваров и упрекаешь меня за то, что я знаю их язык?

Тимагор рассердился за брата и громко сказал:

- Великий Фемистокл по постановлению народного собрания казнил эллина, переводчика Ксеркса, за то, что тот использовал язык свободных людей для передачи слов варвара!

К л е а р х. Что ж! Боги великодушнее Фемистокла. даже оракул в Дельфах говорил со мной по-персидски!

Т и м а г о р. Помилуй, что же персидского в его ответе?

К л е а р х. Слово "властитель". Это ведь не греческое слово, не "базилевс" и не "тиран".

Т и м а г о р. Я встречал его у Гомера.

К л е а р х. Именно. И как часто у Гомера, это слово чужеземное. У персов "каран" значит повелитель, "kara", a "kara" значит "народ и войско". Каран - это был титул Кира, пока тот от имени царя, а на самом деле самовластно управлял всей Малой Азией, пока не решился на мятеж и не погиб.

Тимагору было очень досадно, что Клеарх намекает, будто Гомер заимствует слова у варваров, и он воскликнул:

- Клянусь Зевсом, этот оракул скверен во всех отношениях!

Многие засмеялись.

У Клеарха в руках бьша тонкая серебряная чаша, из которой он пил здоровье Гераклеи. Клеарх сжал эту чашу с такой силой, что сплющил ее и расплескал вино по столу. Он вскочил, чтоб отряхнуться, и вдруг сказал:

- Что ж, Тимагор! Я не персидский царевич и не упущу свой случай! Что же, однако, ты попросишь у меня, когда я буду, как Кир, распоряжаться судьбами Азии и Европы?