Генри Пайпер - Пушистики и другие Страница 9

— Гас, множество людей, в том числе влиятельных, обрадуется, что правительству не придется вводить налоги, — ответил Рейнсфорд.

Бен был по-своему прав. На Заратуштре не существовало никаких налогов; Компания платила за всех. И теперь получается, что они не понадобятся и в будущем, даже для того, чтобы содержать новую комиссию по делам аборигенов. Все расходы на пушистиков будут покрываться за счет арендной платы за добычу солнечников.

— К тому же эти претенденты на землю неорганизованы, в отличие от нас, — продолжал Рейнсфорд. — Единственной оппозицией, с которой нам когда-либо приходилось сталкиваться, была Партия благополучия планеты Хьюго Ингерманна, а Ингерманн теперь стоит не больше дохлой утки.

Это был уже сверхоптимизм, хотя обычно Бен не страдал таким пороком.

— Бен, каждый раз, как ты подумаешь, будто Ингерманн сдох, тебе тут же придется стрелять в него снова. Он только прикидывается дохлым.

— Хотелось бы мне, чтобы у нас была возможность пристрелить его на самом деле вместе с остальными.

— Ну, в отличие от остальных, против него у нас нет доказательств, потому мы не можем этого сделать. Хотя, возможно, то дело единственное, в чем он действительно не был виноват: он даже ничего о нем не знал, пока его не схватили и не начали допрашивать. Ниффльхейм, мы не можем даже лишить его звания адвоката!

Они с Лесли Кумбсом потратили на это уйму сил, но Ассоциация адвокатов состояла из юристов, а юристы привыкли мыслить прецедентами. Большинство из них сами защищали интересы нечестных клиентов и неплохо на этом наживались. Они не хотели, чтобы лишение Ингерманна адвокатской практики послужило прецедентом против них самих.

— А теперь он защищает Такстера, Ивинсов и Новиса, — сказал Рейнсфорд. — Он и их вытащит, если ты за этим не проследишь.

— Не вытащит, пока я главный прокурор!

Гас снова вынул сигару изо рта и глотнул виски. Хотелось бы ему на самом деле чувствовать себя так уверенно, как он говорил.

Помощник судебного исполнителя открыл дверь и посторонился, пропуская Хьюго Ингерманна вперед и глядя на него так, словно перед ним какое-то мерзкое насекомое. Теперь все в Верховном суде смотрели на него именно так. Ингерманн мило улыбнулся.

— Благодарю вас, помощник, — сказал он.

— Не беспокойтесь, мне за это платят, — сказал облаченный в форму помощник. — Очень надеюсь, что жребий выпадет на меня, когда ваших клиентов поставят к стенке. Очень жаль, что вас не поставят вместе с ними. Я бы заплатил за привилегию расстрелять вас.

А если он пожалуется главному судебному исполнителю колонии, Макс Фейн скажет:

— Черт побери, я бы тоже за это заплатил.

Комната с металлическими стенами была маленькой и пустой. Единственной мебелью были приваренный к полу стол и полдюжины стоящих в ряд стульев. В комнате пахло дезинфекцией, как и во всей тюрьме. Ингерманн вытащил пачку сигарет, достал одну и закурил, потом положил пачку и зажигалку на стол и быстро огляделся. Конечно, он не мог увидеть скрытых камер — может, их тут и не было, — но был уверен, что микрофон где-то обязательно есть. Он все еще осматривался, когда дверь открылась снова.

Вошли трое мужчин и женщина. На них были сандалии и длинные балахоны, а больше, возможно, ничего. Их переодели, прежде чем привести сюда, и переоденут — после обыска — снова, прежде чем развести по камерам. С ними был другой помощник судебного исполнителя. Он сказал:

— Два часа максимум. Если захотите выйти раньше, воспользуйтесь звонком.

Потом дверь открылась и снова закрылась.

— Не говорите ничего, — предостерег Ингерманн. — Возможно, в комнате есть «жучки». Садитесь, курите.

Сам Ингерманн остался стоять, глядя на них: Конрад Ивинс, низкорослый, необыкновенно подвижный и аккуратный, теперь держался напряженно и выглядел изможденным. Он был главным покупателем драгоценностей у Компании; грабеж был его идеей — его и его жены. Роза Ивинс зажгла сигарету и теперь сидела, глядя на нее и положив руки на стол. Эта женщина уже была мертва и примирилась со своей судьбой; на ее лице застыло спокойствие безнадежности. Лео Такстер, мускулистый черноволосый мужчина, со щеками, синеватыми от плохого бритья, и с отвисшей нижней губой, был ее братом. Он был главой ростовщического рэкета и банкиром теневого Мэллори-порта; и именно благодаря ему у Ингерманна появилась значительная недвижимость к северу от города. Как раз в одном из этих зданий, в пустующем складе, содержались пятеро пушистиков, пойманных на континенте Бета; там их обучали проползать через вентиляционные люки в подземные хранилища драгоценностей Компании и заменять настоящие солнечники поддельными. Фил Новис, самый молодой из четырех, трясся от страха, но старался не выказывать этого. Это он со своим партнером Мозесом Херцкердом, бывшим топографом-разведчиком Компании, поймал пушистиков и доставил их в город. Херцкерд здесь не присутствовал: ему досталось слишком много пуль в ночь неудачной попытки грабежа.

— Ну что ж, — начал Ингерманн, когда ему удалось привлечь внимание своих клиентов, — у них есть ваше признание в мошенничестве, краже со взломом и в преступном сговоре. Никто, и даже я, не может взять ваши признания обратно. Это тянет на срок от десяти до двадцати лет, и на минимальный рассчитывать трудно. Они постараются намотать вам сроки на полную катушку. Однако я не думаю, что вас признают виновными в двух самых серьезных преступлениях, которые вам вменяются, — в обращении в рабство и совращении. С вашей стороны было бы разумно признать свое участие в грабеже и преступном сговоре, если обвинение согласится снять последние два пункта.

Все четверо переглянулись. Ингерманн закурил новую сигарету от окурка прежней, бросил окурок на пол и придавил его каблуком.

— Двадцать лет — это дьявольски долгий срок, — сказал Такстер. — Однако покойником все равно пробудешь значительно дольше. Ну ладно, если вы можете что-нибудь с этим сделать, так действуйте.

— И что же вы, по вашему мнению, можете сделать? — требовательно спросил Конрад Ивинс. — Вы говорите, что они наверняка осудят нас по делу о солнечнике. Почему же они на этом должны успокоиться и снять обвинение по делу о пушистиках?. Ведь на самом деле они хотят пришить нам именно это.

— Да, хотят. Но я не верю, что им это удастся, и я думаю, что Гасу Браннарду это тоже не удастся. Порабощение — это низведение разумного существа до уровня движимой собственности, покупка или продажа разумного существа как имущества и/или принудительный труд. Ну что ж, мы будем утверждать, что эти пушистики были не рабами, а соучастниками.