Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник) Страница 91

– Не думай глупостей, Миша, – пальцы ее напряглись в моей ладони. Она, как всегда, понимала мои мысли раньше, чем я успевал их додумать. – Я хочу сказать… ты это хотел знать, верно?.. Однажды утром…

– Когда?

– Шестого сентября две тысячи тридцать второго. Я встала… с трудом, сильно болели ноги, но, в общем, терпимо… пошла в комнату к Вите…

Наш младший внук.

– Вдруг все закружилось перед глазами. Наверно, я упала, но этого уже не помню. Стало темно, а потом вспыхнул ослепительный свет, и голос Женечки сказал: «Мама, не уходи». А ты…

– Я?

– Это определенно был твой голос. Ты сказал: «Мы с мамой будем опять вместе».

– Я так сказал?

– Я ничего не поняла. Не успела. А когда сегодня утром вспомнила… так ясно, будто это было вчера… странно… почему вчера, когда… В общем, это был…

– Последний момент, – пробормотал я. – Больше в памяти ничего не могло сохраниться.

– Ты тоже… – сказала Ира.

– Да. Тот день… ты помнишь…

Она упрямо покачала головой.

– Не хочу и не буду вспоминать. Не хочу. Не буду. Не хочу.

Она так бы и повторяла раз за разом, я оборвал эту цепочку словами:

– Я вспомнил вчера. Ты вспомнила сегодня. После того, как увидела меня. Значит, это всегда было в нашей памяти.

– Я ничего не понимаю, Миша, – Ира отняла пальцы и прижала их к щекам. – Ничего этого не было. Я сегодня впервые тебя увидела. Как я могу помнить две тысячи какой-то год?

– Но ты помнишь.

– Ты женат, Миша? – спросила она отчужденным голосом.

– Да, – сказал я, помедлив, будто это имело смысл скрывать.

– Расскажи о ней, – потребовала Ира, сцепив пальцы так, что побелели костяшки.

– А… ты? – спросил я и не закончил фразу.

Она поняла.

– Нет. Я одна. Мужчины… были, но… все не то. Я ждала тебя! – вырвались у нее слова, которые, похоже, она произносить не хотела, но они возникли сами, невозможно было не произнести их, хотя еще сегодня утром она ни сном, ни духом…

Я хотел обнять Иру, опустить голову на ее плечо, как было много раз и как не было еще никогда. Я знал, что на левом плече у нее небольшой шрам, она поранилась в детстве, когда упала с горки и напоролась на оставленный кем-то в песке детской площадки перочинный нож с раскрытым лезвием. Все могло кончиться куда хуже, но обошлось. Мне захотелось отвернуть ворот ее блузки и посмотреть… чуть-чуть отвернуть… ненамного, чтобы только… Ира перехватила мой взгляд и сказала спокойно:

– Я не падала с горки, если ты это имеешь в виду, Миша.

Похоже, наши мысли текли параллельными потоками – собственно, как иначе, если воспоминания у нас во многом общие, жизнь прожита вместе…

Трудно к этому привыкнуть. Понять, наверно, и вовсе невозможно.

– Ты не ответил, – напомнила она и демонстративно (или нет, не нарочно?) застегнула верхнюю пуговичку на блузке.

– Да, – сказал я, помедлив и поняв в ту секунду, что не могу, не должен, не имею права скрывать от Иры ни одной минуты, ни одного факта, ни одного события моей жизни. И она ничего от меня не скроет, но я должен начать первый.

Как в холодную воду бросился.

Конечно, я опоздал с обеденного перерыва. Дважды звонила Лиля, как мне сообщил Яшар, делая вид, что не интересуется, где почти два часа пропадал его сотрудник в середине рабочего дня. Что передала?

– Ничего, – пожал плечами шеф и, помолчав, добавил: – Но мне показалось, она чем-то беспокоится.

Яшар прекрасно говорил по-русски, но время от времени, особенно, когда он не задумывался над произносимой фразой, в его речи проскальзывали странные на слух обороты.

Я позвонил домой: Лиля уже должна была прийти с работы.

– С тобой все в порядке? – сухо осведомилась она.

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю… Показалось, наверно.

– А Вова? – спросил я. – Я думал, ты звонила, потому что…

– Вова пошел на плавание, – сообщила Лиля, и я вспомнил: по вторникам с трех до пяти сын ездил в бассейн.

Поговорив еще о чем-то незначительном, мы одновременно положили трубки.

С Ирой мы договорились встретиться завтра после работы – сегодня не получалось, она должна была ехать с матерью и младшей сестрой на день рождения к родственнику. Его звали Октаем, и я не помнил этого человека. У Иры не было родственника с таким именем.

Где не было? В реальности он был, в моей памяти – нет.

Рехнуться можно.

Лёва приехал к нам после лекции на вечернем отделении. Лиля хотела, как обычно, поставить чайник, выставить на стол «что бог послал», но мы, сославшись на подготовку к семинару по философским основам теории относительности, закрылись в моем кабинете – точнее, в комнате, которая была одновременно кабинетом, нашей с Лилей спальней, а еще гардеробной, где в двух шкафах хранилось все, что, по идее, можно было давно выбросить. Я никак не мог преодолеть нежелание жены избавиться хоть от одной старой, давно не налезавшей на нее юбки или от моих джинсов, которые я не надевал лет десять, а то и больше.

– Рассказывай, – Лёва удобно устроился на моем стуле за моим столом, так что мне пришлось сесть на тахту.

Я не знал, что можно рассказать Лёве, а что следует опустить. Мне не хотелось говорить о нашей с Ирой жизни и вообще о том, чего еще не было и, возможно, не будет. Не может быть наведенная каким-то образом память предсказанием реальных событий. Я вспомнил, что в девяносто первом Советский Союз распался, как плохо составленный пазл. Мы в это время были с Ирой и Женей уже в Израиле, девятнадцатого августа слушали радио, дикторы были мрачны, репортеры захлебывались от переизбытка впечатлений, а я, помню, хранил олимпийское спокойствие. «Ерунда, – сказал я Ире, – через пару дней всё устаканится. Какой-то этот путч понарошечный». Так и оказалось. И еще вспомнил, как в декабре Горбачев…

Я тряхнул головой, отгоняя воспоминание. На дворе был восемьдесят шестой год, и Горбачева еще не выбрали генеральным секретарем, хотя Лёва и представлял себе такое развитие событий.

– Понимаешь, – начал я, не зная еще, какие подробности расскажу, о каких умолчу, а каких пока и сам не знаю, потому что не вспомнил, – у меня будто вторая память открылась. Вспоминаю то, чего не могу помнить.

– Бывает, – авторитетно заявил Лёва. – Читал как-то книгу американского психолога Бертона, на английском, ее не переводили и вряд ли переведут, взял в нашей библиотеке в закрытом фонде.

– Почему? – вяло поинтересовался я. – Из закрытого только по рабочей теме выдают.

– По работе и надо было. Писал статью о психологических аспектах в исследовании истории физики.

– Интересно. И что говорит Бертон о второй памяти?

– Наведенная. В результате травмы или после сеанса гипноза. Под гипнозом, там сказано, можно внушить реципиенту воспоминания о событиях, которые с ним не происходили. Или если головой ударишься. В книге описан случай: в Индии девочка упала с довольно большой высоты и после этого стала говорить на языке, которого не знала. Вспомнила события, которые с ней не случались, знакомых в другом штате, которых никогда не видела.