Диана Удовиченко - Знак Потрошителя Страница 11

– Пинцет? – предложил Дан.

– Спасибо, у меня свой.

Мужчина подошел, остановился под фонарем, и стало видно, что он совсем юн – скорее всего, студент, подгулявший в одном из злачных мест. Критически осмотрев лицо проститутки, пренебрежительно бросил:

– Слишком стара. – И отошел, посвистывая.

Она всякого навидалась и наслушалась, но тут почему-то стало обидно.

– Ступай к мамочке, сопляк! У тебя небось еще инструмент не вырос, – выкрикнула женщина в удаляющуюся спину и разразилась хриплым издевательским смехом.

Вскоре натужный хохот перешел в кашель. Она согнулась пополам, торопливо достала грязный платок, прижала к губам. Когда приступ прошел, взглянула: на ткани остались кровавые пятна.

Прошло не меньше двух часов. Улицы опустели: даже самые отчаянные гуляки и завсегдатаи трактиров уже мирно спали. Женщина обессиленно прислонилась к фонарю. Сегодня ничего заработать не удалось, надо возвращаться в ночлежку – благо, пенни на это она предусмотрительно отложила. А вот ни ужина, ни завтрака у нее не будет.

На глаза выступили слезы. Ей сорок семь, а нищета и тяжелая болезнь не красят. Ни семьи, ни родных, ни друга. Никого, кто мог бы согреть, помочь, поддержать. Только и есть в ее жизни, что трактиры, ночлежки, холодные улицы да темные переулки, на которых ее впопыхах, торопливо имеет за несколько пенни любой пьяный ублюдок. К чему все это и за что ей такие мучения?

– Господи, – унылым шепотом взмолилась она, – закончил бы ты со мной, что ли…

Кто знает, может, случившееся дальше стало ответом на отчаянный вопль ее души?

Сенкевич, стараясь не дышать, поворошил груду внутренностей. Потрошитель потрудился на совесть – полностью освободил брюшину жертвы. Длинные, перепутанные трубки кишок. Дряблая печень – покойница злоупотребляла алкоголем и нерегулярно ела. Похожая на черную фасолину почка… Он долго разбирал кровавый ком, потом наконец произнес:

– Второй почки нет.

– Уверены, Уотсон? – хладнокровно отозвался Дан. – Значит, убийца забрал ее с собой в качестве сувенира.

Один из констеблей издал странный горловой звук и поспешно отбежал в сторону. Было слышно, как его рвет. Лестрейд помрачнел еще сильнее:

– Только этого нам не хватало. Что скажете, Холмс?

Из всех присутствующих один Сенкевич понимал: Холмса здесь нет, Платонов может полагаться лишь на собственные сыскарские способности да на знания о Потрошителе, почерпнутые из книг. Капитан не подкачал, продемонстрировал проницательность, которую от него и ждали.

– Скоро почка найдется, – сказал он, разглядывая изуродованное лицо женщины. – Как я уже говорил, убийца забрал ее в качестве сувенира. Или, если угодно, охотничьего трофея. А охотничьими трофеями принято хвастаться.

Лестрейд ничего не ответил на такое самоуверенное заявление, только с сомнением посмотрел на Платонова. Тот невозмутимо продолжил:

– Мы имеем дело с классическим психопатом. Несомненно, он получает наслаждение от убийства. Эротическое наслаждение. Уколы ножом в интимное место жертв – имитация акта любви. Он совершает преступления в состоянии крайнего возбуждения, и момент смерти женщины дает ему желанное удовлетворение. Но этого убийце недостаточно.

– Господь всемогущий! – воскликнул Лестрейд. – Чего же ему еще может быть нужно?

– Славы, джентльмены. – Платонов поднялся с корточек. – Все маньяки ищут славы. Желают, чтобы публика ужасалась и одновременно восхищалась ими. Чтобы их деяния остались в веках. Не сомневаюсь, так и будет. А еще этот человек в глубине души хочет, чтобы его поймали.

– Так чего же проще? – фыркнул Лестрейд. – Пусть бы не убегал с места преступления.

– Он издевается над полицией, джентльмены. Не считает ее достойной поймать его. Как всякий безумец, полагает себя много умнее сыщиков. Высокомерие – вот признак маньяка. Он оставляет зашифрованные послания, вступает в противоборство. Но не с полицией. Он ищет достойного противника. Не сомневайтесь, скоро преступник вступит с нами в диалог и покажет себя во всей красе.

– Он считает, полиция для него недостаточно сильный противник? – Лестрейд обиделся, казалось, даже редкие усики его встали дыбом, как у разозленного хорька.

– Разумеется, он так считает.

– И кто же тогда противник достойный? С кем играет убийца?

– Я, – просто ответил Платонов. – Он играет с Шерлоком Холмсом.

– Вы уже один раз пошли по ложному следу, – пробурчал Лестрейд.

Дан, проигнорировав это замечание, снова склонился над жертвой:

– Что скажете об орудии убийства, Уотсон?

– Как и в прошлый раз, края плотные, не рваные, надрез ровный. Горло рассечено одним движением. Разрезы на лице глубокие, но тонкие. Внутренности также отсечены одним движением…

– Хирургический скальпель. – Платонов не спрашивал, утверждал. – Он сменил орудие убийства.

Сенкевич кивнул:

– Вне всяких сомнений.

– В прошлый раз искали парикмахера, теперь снова возвращаемся к хирургу, – недовольно пробурчал Лестрейд.

– Увы, – признал Сенкевич. – Простому парикмахеру не под силу так профессионально выпотрошить человека. Это сделал врач. Либо, возможно, мясник.

– Или тот, кто знаком с анатомией, – добавил Дан.

– Кто же может быть знаком с анатомией, кроме врачей и мясников? – пожал плечами Лестрейд.

– Натуралист. Скульптор. Художник. Или просто человек, который любит убивать, – хладнокровно ответил Платонов.

Лестрейд совсем приуныл:

– Обширное поле для розыска.

Человек тихо выступил из темной подворотни, вкрадчиво, бочком, подобрался к проститутке. Вежливо улыбнулся:

– Сколько?

– Четыре пенни, дже… – Она не успела договорить, замерла с открытым ртом, наблюдая, как лицо клиента меняется, превращается в оскаленную морду зверя, в маску ярости и ненависти. И голос его тоже изменился, когда он, поигрывая чем-то тонким, блестящим, невыносимо страшным, выдохнул:

– Беги!

Женщина сообразила мгновенно: через две улицы будка патрульного. Тоненькая, легкая, она стремительно сорвалась с места и побежала по Корт-стрит в сторону рынка Спайтелфилд. За ним и находился пост дежурного полицейского. Там сторожа, там патрульный, там помогут…

Она неслась по улице, стараясь держаться под светом фонарей, отчаянно надеясь, что навстречу попадутся прохожие, спугнут человека с ножом. Но, как назло, улицы были пусты. Кричать не рисковала: берегла дыхание, зная свои слабые легкие.

Позади грохотали тяжелые шаги. Преследователь не желал молчать. Он громко свистел, хохотал, что-то выкрикивал в спину и, кажется, даже подпрыгивал, получая удовольствие от погони.

Женщина выскочила на Уайтчепел-роуд. Оставалось совсем немного: добежать до рынка, пересечь его – там ждало спасение. Но легкие подвели: она задохнулась от кашля.

Тяжелый кулак ударил по шее, сбил с ног. Она упала лицом вперед, ударилась лбом о камень мостовой, потеряла сознание. Урча от радости, человек перевернул ее, подхватил под мышки, волоком потащил в вонючий тупичок неподалеку от рынка.

Уложив проститутку прямо в грязь, присел на корточки. Резким движением задрал юбку, стащил нижнее белье. Рассмеялся:

– Так не пойдет! Просыпайся! – И принялся похлопывать ее по щекам.

Женщина очнулась и взвизгнула.

– Да, так! Ори! Все равно не услышат! – хохотал убийца, ловко рассекая кожу на ее лице.

Крик вскоре превратился в кашель, из горла несчастной хлынула кровь.

– Напрасно торопишься, – резвился маньяк.

Он несколько раз ударил скальпелем в лобок. Потом отработанным движением вскрыл брюшину. Запустил обе руки в живот, покопался, вытянул кишки, бросил рядом с агонизирующим телом. Снова залез обеими руками в рану, пошарил, подсек внутри скальпелем, с силой дернул. Немного полюбовался вытащенной почкой, сунул ее в карман. Извлек вторую, пренебрежительно швырнул в груду кишок.

Он долго еще тщательно опустошал брюшину женщины, которая уже не подавала признаков жизни. Потом небрежно полоснул по горлу, вытер окровавленные руки об подол платья, поднялся и, посвистывая, неспешно пошел прочь, на ходу добрея лицом, из чудовища снова превращаясь в обычного мужчину.

– Едемте, Уотсон, – произнес Дан. – Здесь нам больше делать нечего, оставим уборку полиции, а сами вернемся домой, раскурим трубку и прибегнем к дедукции.

Однако, добравшись до дома, они разошлись по комнатам и рухнули спать. Проснулись уже под вечер, поужинали, устроились в кабинете сыщика – один дымил папиросой, другой с вожделением поглядывал на трубку, но сдерживался. На столе лежали утренние газеты, которые они еще не успели прочесть.

– Как себя чувствуешь, капитан? – спросил Сенкевич.