Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 15

Полукаров вышел на ковёр и поманил меня к себе.

— Не боремся, но делай уход.

Он потянул меня вправо от себя, я переступил, он нырнул мне в ноги, развернувшись спиной, я шагнул дальше и, споткнувшись бедром о его левую руку, завалился на бок.

— Забываем старое, — сказал он с сожалением. — Не бывает на чемпионатах СССР простых соперников и там не победить простыми бросками. Каждый бросок — это комбинация. Работайте. Тебе, Нурик, достался бриллиант, а не соперник для тренировки. Цени его и береги. Он тебя на чемпионат СССР выведет, а потом и на мир.

Глава 9

И Нурик стал меня беречь. Он так и говорил речитативом, когда меня «выводил» и «натягивал» на бросок: «Как повяжут галстук, береги его. Он ведь с красным знаменем цвета одного». И так раз за разом, пока я не взмолился:

— Нурислам Хазылганович, ну пожалуйста, прекратите. Или я перестану ходить на тренировки.

— Что не так? — спросил он.

— Эта ваша присказка… Она достала уже.

— Да? — удивился чемпион. — А мне с ней удобно. На раз, два, три — попытка броска, ты уходишь, я следующие «раз, два, три»… На четвёртый раз тебя ловлю. Как-то так легче, что ли… Ну, раз тебе так плохо, придумаю другое.

И чемпиону пришлось придумать другое, потому, что и я начал тоже контрить на его «раз, два, три», и ломать ему ритм своими «синкопами».

Этим мы занимались и сегодня. Чемпион уже приспособился ко мне и бросал меня гораздо чаще. Однако и я приспособился к нему и стал ловить его. Особенно на мои любимые подсечки, боковые и передние подножки с падением. Их я «лепил» в своё время любому мастеру, если, конечно, удавалось раскрутить. Однако сегодня точно был не мой день и падалось мне гораздо чаще.

Честно говоря, золото, обнаруженное мной в подвале Семёновского дома не давало мне покоя не месяц, а больше. Сейчас был март, а нашёл я его седьмого января. Это Семёнычу я сказал, что месяц, а сам мучаюсь с мыслями о НЁМ уже больше двух. Приду, сяду и смотрю на ящики с самородками и золотым песком. Лампочки повкручивал перегоревшие и сидел смотрел… Потом, день на пятый, как раз к концу каникул, вдруг представил себя, «сидящим с смотрящим» и вспомнил ослика Иа…

— Душераздирающее зрелище… — говорил ослик, видя своё отражение в луже. Я же имел ввиду, и себя и то золото, на которое пялился целыми днями.

А ведь поначалу у меня была мысль не показывать «схрон» Семёнычу, да не прижилась она в моей двойственной душе.

После каникул я стал ездить в свою школу через весь город и мне это сильно не понравилось. Одно дело, вставать рано, ради удовольствия пробежать кросс, а другое дело, плестись рано утром до трамвая с ранцем, а потом стоять в плотно набитом вагоне пятнадцать остановок.

Я терпел месяц, терпел два. Наконец-то «терпелка» моя сломалась. Короче, я в тот же «судный день» позвонил вечером Семёнычу и упросил перевести меня в ближнюю школу. Он долго не сопротивлялся, а только сказал: «Тебе там трудно придётся, Женёк».

На следующий день он взял выписку из паспортного стола. Вместе с заявлением отнёс её во Фрунзенский РОНО. Получил там направление и отвёз его в сорок шестую школу. Через четыре дня я уже учился в другой школе.

Здесь мне учителям ничего доказывать было не надо. За меня говорили мои четвертные и текущие отметки в дневнике, отсутствие замечаний по поведению. Каждый из учителей, позволил себе провести опрос по домашним заданиям, потому, что мальчишек, учащихся почти на одни пятёрки встречали редко, и стали тихо обсуждать меня в учительской между уроками.

К сожалению, ребятам в классе не понравилось, что я за неделю заработал двенадцать пятёрок, в том числе и по физкультуре, но не мог же я, ради них, строить из себя дурака, получая тройки, и решили «отличника» наказать. Когда я в субботу после уроков вышел из школы, меня поджидало восемь человек. Я пересчитал их по головам и нервно рассмеялся:

— Иду с дружком, гляжу стоят, они стояли ровно в ряд, они стояли ровно в ряд их было восемь, — пропел я. — Что, по одному слабо? Сцыкотно? Давайте один на один? С каждым? Восемь раундов?

Я сплюнул себе под ноги.

— Ты у Юдина тренируешься? — спросил самый рослый и я понял, что он не из нашего класса.

— Ну… — неопределённо ответил я.

— А то и ну… Мы не драться с тобой будем, Семёнов, а бить. Чувствуешь разницу?

Рослый парнишка заржал, остальные загыгыкали.

— И возможно, ногами, — добавил другой пацан, чем «гыгыканья» добавил.

— А ты чувствуешь? — спросил я, уже вставив капу и наматывая на левый кулак бинт. На крыльце школы они мне всё равно ничего не сделают, поэтому у меня была куча времени, чтобы подготовиться.

— Что чувствую? — спросил рослый.

— Зубы свои! Пощупай их языком, а лучше пальцами… Сейчас будешь собирать их на земле. Это чтобы с чужими зубами не перепутать. Их сейчас там валяться не меньше десяти будет. И все пощупайте! Чтобы чужие не подобрать. И не потому, что я такой жестокий. Просто я не смогу бить слабо. Вас много и каждый из вас захочет меня ударить, а мен этого не хочется и мне придётся отмахиваться. А когда отмахиваешься, — удары не контролируешь. Сразу предупреждаю, чтобы без обид.

Я сделал им «козу» сразу двумя руками и скривил «страшную» рожу.

— Не я плохой, а жизнь такая. Пошли, мазурики, — бросил я и, спустившись с крыльца, быстрым шагом двинулся вдоль школы за её левый угол. В школе ещё шли занятия, но классы первого этажа, где занималась малышня, уже были пустые.

— Ты чо сказал? — крикнул мне кто-то в след, но я не обернулся и быстро достиг угла школы.

— Он сейчас сдрыснет! — крикнул ещё кто-то и я услышал за собой топот ног.

Я дал им себя догнать и аккуратно всадил самому первому задний удар правой ногой в живот, а следующему зарядил левой ногой «ёкогери». Они оба, наткнувшись на подошвы ботинок, просто осели, как проколотые надувные игрушки. Ещё одного, который оббегал «павших», я «нежно» угостил внешней стороной правого кулака боковым ударом в челюсть с разворотом корпуса. Остальных набегающих, отступая, стал встречать двойками, тройками, четвёрками.

Бегать я мог долго, вот я и бегал. А они бегали за мной, натыкаясь на мои серии. Конечно же я не собирался выбивать им зубы. Что я зверь какой. Выбитый зуб, это — проблема, как для них, так и для меня. Это плохая память обо мне на всю жизнь. И зачем это мне? Я хотел отделаться «малой кровью» для них. Меня же догнать, поймать и «наказать» было очень проблематично. Я был быстрый, вёрткий и заранее скинул своё пальтецо, оставив его на крыльце школы вместе с ранцем.

Свитер и много движений не давали телу замёрзнуть. Да и денёк стоял солнечныый.

Серии верх, верх, низ, или низ, верх, верх, низ — заходили за здрасти. Четверная серия была моей «короннкой». Большинство боксёров успевают нанести в, основном, два или три удара, потом делают уклон или нырок, давая противнику ответить. Редко кто из разрядников может позволить себе четверную серию, а поэтому, мой четвёртый удар левой в печень проходил, практически, всегда.

Я тоже нырял от удара противника, но нырял с ударом. Вообще, мои нырки и уклоны с ударами, или блоками, которые в боксе назывались «отбив-подбив», в это время были чем-то неправильным. Да и в нашем мире этой в четыре удара использовали профессионалы высочайшего уровня. Мне, допустим, её показал когда-то давно мастер спорта международного класса по боксу.

Поняв, что с мальчишками справляюсь относительно легко, мне редко прилетал скользящий удар, я отступал, потом сокращал дистанцию, наносил серию и противник сворачивался в позу эмбриона. Скоро их осталось «всего» трое и эти трое стояли и не знали, что делать. Пятеро корчились сидя на асфальте почти в одинаковых позах, а эти просто стояли и тупо пялились на учинённое мной «мамаево побоище».

— Я предупреждал, пацаны, поэтому без обид. Это я вас ещё ногами сильно не бил.

Прыгая на носочках, как мячик, наполненный чистейшим адреналином, я мог в таком темпе драться ещё минут тридцать.