Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 18

— Какая у тебя сейчас музыка? — спросил следователь.

— Наиграть?

— Наиграй, — вздохнул следователь.

«Рабочие» в синих спецовках уже давно не мельтешили по квартире. Многие из них вышли, остался стоять в дверях только мой «выводящий».

Я снова прошёл к роялю и сев на стул, заиграл и запел:

— Этот город — самый лучший город на Земле. Он как будто нарисован мелом на стене. Нарисованы бульвары, реки и мосты, разноцветные веснушки, белые банты. Этот город, просыпаясь, смотрит в облака. Где-то там совсем недавно пряталась луна. А теперь взрывают птицы крыльями восход и куда-то уплывает белый пароход…[2]

Я доиграл и допел песню до конца и крутнувшись на стуле, развернулся к следователю.

— Ну как?

— Хорошая песня, — кивнул головой он. — Про какой город? Реки, мосты… Явно не про Владивосток.

— Про Ленинград. Хотел бы туда съездить.

— Странно, почему не в Москву?

— В Москву тоже хочу, но в Ленинграде была революция… Аврора… Белые ночи…

— Ну, белые ночи легко увидеть и в Магадане, — хмыкнул следователь, потом увидел моё напрягшееся лицо и извинился:

— Прости. Это точно — деформация, как ты говоришь, личности.

— Да, ладно. Нездоровые ассоциации с белыми ночами? Север вреден? Понимаю. Это у вас подспудный страх попасть туда, куда сами ссылаете народ.

Следователь прищурился и посмотрел на меня.

— Ну, откуда? Откуда у двенадцатилетнего ребёнка могут взяться такие понятия? Ты, что голос Америки слушаешь?

— Слушаю. Но это не из-за него. У меня старший брат есть. И мы долго жили с ним в одной комнате. А к нему ходили друзья… Да и взрослые на улицах не обращают внимание на детей. А моё детство прошло в железнодорожном депо Первая речка. Там чего только не услышишь.

— Понятно. Ребёнок воспитанный улицей? У тебя своя деформация, у меня своя.

— Ха-ха! Ловко вы выкрутились! Ну, что поговорили? Всё вам про меня понятно?

— Ничего мне про тебя не понятно, — покрутил головой следователь. — Спорт ещё этот… Ладно, что-то можно допустить с творческими конструктами. Мозг ещё не познан до конца. Его возможности, похоже, безграничны, но физическое тело… Откуда у тебя навыки боевого самбо, джиу-джитсу и каратэ?

— Ну, с этим просто всё. Я захотел научиться драться руками и ногами. Начал самостоятельно тренироваться и всё. Сам себе придумал приёмы, пошёл в секцию изучил их на соперниках и всё.

Следователь покрутил головой.

— Не получается. Ты уже пришёл в секцию к Полукарову. Совсем готовым самбистом. Он хорошо помнит, как ты сказал, что тренировался в другом городе. В каком другом городе ты тренировался, Евгений?

— Да, ни в каком. В деревне у бабушки с мальчишками боролись. У нас во дворе Бузиин Аркашка самбист приёмы показывал. Мы с ним боролись и в болото упали. Я сапог потерял. Пришёл, мамка ремня всыпала.

— Приёмы показывал, говоришь? Бузин, говоришь? А теперь ты с чемпионом Сибири и Дальнего Востока борешься на равных, да?

— С кем это?

— С Халиулиным.

— Да что вы ко мне пристали! — позволил я себе «вспылить». — То не так, это не так… Ну, вот такой я не нормальный! Сажайте меня в дурдом! Или в школу для умственно сверх развитых. Есть у вас такие школы⁈ Для умственно отсталых школы есть, а для таких, как я, есть?

— Есть школы и для таких детей, как ты. Разные у нас школы есть. Например «Суворовское училище» в Уссурийске. Хочешь туда?

Я обалдело покрутил головой.

— Не-е-е… Не хочу.

— Но тебе ведь скучно в простой школе. Ты все школьные предметы наверное до десятого класса заешь? Да?

— Ну… Не все… Математику не знаю, физику, биологию, химию, астрономию.

— Фух, — облегчённо выдохнул следователь. — Хоть это ты не знаешь. А я уж думал, что ты школу экспромтом сдавать будешь и в институт поступать…

— Не-е-е… В институт я не готов поступать. Надо учиться…

— А куда бы ты поступил, если бы сейчас можно было?

— Я? На радио-технический какой-нибудь. Туда, где Сашка наш учился. В Политех.

— А хочешь, я тебя познакомлю с преподавателями этого института? Может они тебе что-нибудь подскажут в твоих схемах.

— Да, мне-то подсказывать нечего. Мои схемы усилителей оптимальны. А ничего другого мне пока не надо. Им подсказать я тоже ничего не могу. Образования нет. Да и слушать они меня не станут.

— Их заинтересовали твои импульсные источники питания. Хотят узнать, как ты дошёл до такого решения?

Я посмотрел на следователя и усмехнулся.

— И что я им скажу? Что не хотел мотать большой трансформатор и решил сначала сгладить ток, инвертировать его, а уже потом понижать трансформатором.

— Аот-вот…

Это они и хотят от тебя услышать. Про инвертор, блок управления… можешь к ним съездить?

— Да, пожалуйста. А может лучше они ко мне пусть приедут? Если им надо, пусть они и приезжают. Мне-то точно они не нужны.

Следователь покачал головой и сделал недовольное лицо.

— Совсем ты, Евгений, не уважаешь наших учёных.

Я непонимающе заморгал на него глазами и пожав плечами сказал:

— А почему я их должен уважать? Я их и не знаю вовсе. За что мне их уважать? Что они сделали, чтобы их можно было уважать? Это любят просто так, а уважают только за что-то. Или я не прав, папа? — переключил я внимание на совсем замершего Семёныча.

Тот вздрогнул и вжал голову в плечи. Потом он выдал какой-то хрип. Откашлялся и сказал:

— Не знаю я ничего, Женёк. Вот упакуют меня сейчас, и я точно знаю, что упакуют ни за что. А если упакуют в холодную, то знаю, что жить мне тогда осталось шиш да маленько. Вот это я знаю точно…

Он затих, а я посмотрел на следователя.

— А вы говорите — уважение… Какое у меня будет уважение к вам и к вашим профессорам, когда вы моего отца в тюрьму посадите. Ни за что… Вы же сами знаете, что никакого закона он не нарушал и ничего не расхищал, а взяли вы его, только чтобы меня запугать, и чтобы со мной «говорить» было можно. Вы вот сейчас спокойно разговариваете со мной, с ребёнком, у которого вы отца сейчас заберёте и хотите, чтобы я с вами нормально разговаривал и даже может быть уважал. А за что вас уважать?

Я говорил это так спокойно, что у меня у самого по коже пробежал мороз. А на следователя смотреть было страшно, так он побелел. Не ожидал он от меня такой «подлянки». Хе-хе-хе…

[1] «Железка» — клуб «Железнодорожников». Рядом с «железкой» существовала «культурная барахолка», где продавали и меняли книги, марки, пластинки, монеты.

[2] Этот город (Браво) — https://youtu.be/iMTc7JqOsp8

Глава 11

— Кхе-кхе, — как нельзя вовремя раздался кашель одного из «рабочих». — Пройдите сюда, товарищ следователь. Тут кое-что интересное нашли.

Следователь окинул меня хмурым взглядом и, посмотрев на позвавшего его «рабочего», тяжело поднялся из-за стола и прошёл в «тайную» комнату. Его не было «с нами» почти ровно двадцать семь минут и я понял, что они нашли спуск на первый этаж.

— Ну, наконец-то, — мысленно выдохнул я. — Зря я, что ли, сдвигал рояль и сегодня ножками стула ёрзал по вспученному паркету и смотрел, за что они там цепляются, привлекая внимание «рабочих» и следователя?

— Про люк в подвал и лестницу кто-нибудь из вас знал? — спросил следователь, устало садясь за стол и смотря мне в глаза.

— Я ни про какой подвал не знаю, — сказал я. — И ни про какую лестницу.

— Ты полы в комнате мыл?

— Я. Много там пыли было. Я сверху сначала убирал. Потом пылесосил, а уже потом мыл. Пять вёдер поменял.

— И люк не видел? — хмыкнул следователь.

— Где? В потолке? Тьфу! Какой потолок⁈ Про подвал же речь! Нет! Не видел я в полу люка.

Я, действительно, так много мусора на полу собрал и так мыл, что тонкая щель ею забилась и контрастировала с паркетной «ёлочкой». Зато было видно, что люк долго никто не вскрывал.

— Какой подвал? — подал голос Семёныч. — У нас же второй этаж?