Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич Страница 17

— Вы, гражданин следователь, для доверительной беседы выбрали неверную тактику. Запугивание никогда не способствовало доверию. Беседа — продукт доверия и согласия. А согласие, как говорили классики — есть продукт непротивления сторон. Замечаете разницу?

Следователь посмотрел на меня совершенно серьёзно и вздохнул.

— Предупреждали меня коллеги, что ты очень непростой мальчик, да не поверил я им. Что будет, если я попрошу у тебя прощения?

— Я прощу вас, — серьёзно сказал я.

— И тогда мы побеседуем? Ты не устал?

— Устал немного, но хорошая беседа с хорошим человеком не напрягает.

Следователь хмыкнул и покрутил в удивлении головой.

— Ну, тогда, я прошу у тебя прощения, что плохо пошутил. Я, действительно, не хотел тебя пугать.

— Понимаю. Профессиональная деформация… Я прощаю вас. Что вы хотели у меня спросить?

Глава 10

— Кхэ-кхэ! — следователь откашлялся и, нахмурившись, посмотрел на меня. — Даже и не знаю, с чего начать, чтобы тебя не обидеть.

Я ждал вопросов молча, не теша себя иллюзиями, что противник мной повержен окончательно и бесповоротно. Было понятно, что враг лишь отступил и ищет лазейку в моей обороне. Я чувствовал себя ракушкой, которую схватила морская звезда, пытающаяся проникнуть между створками.

— Ну, хорошо… Начнём, наверное с конца… Эти тайные комнаты кто нашёл, когда и как?

— Я их нашёл седьмого января. Совершенно случайно. Пришёл с тренировки и решил ободрать обои. Заметил, что отошёл плинтус. Потянул его вверх… Он оказался не деревянным, а железным. Дверка и приоткрылась. Я толкнул её, она отъехала внутрь.

— Что ты увидел в комнатах?

— Мебель… Рояль. Диван. Шкафы.

— Что было в шкафах?

— Документы: письма, что-то ещё. Я особо не разбирался.

— Ты показывал свою находку Евгению Семёновичу? Говорил ему о ней?

Я отрицательно покрутил головой.

— Не показывал. Не говорил.

— Почему?

Я сделал паузу и скривился, пожав плечами.

— А зачем? Ничего там интересного нет, в этой комнате. Те документы старые… А Евгений Семёныч болел, занят был.

— Он приезжал сюда после того, как ты нашёл тайные комнаты?

— Приезжал, конечно, но я закрывал их, а обои снова приклеил, как они были. Дверь совсем не видна, когда обои наклеены.

— Ну да, ну да… Ты там, я смотрю, мастерскую себе устроил. И старую мебель используешь. Не жалко? Стол там дубовый письменный шикарный, а ты его под свой верстак приспособил. Шкаф тоже… Тумбочки… Их же продать можно за хорошие деньги.

— Вот поэтому я и не хотел никому ничего показывать… Вам бы только продать. А мне на чём своими делами заниматься? А так на этом столе даже стучать молотком можно. Он очень тяжёлый.

— Понятно. Документы ты где нашёл?

— Да, в нём и нашёл. Хотел сжечь, передумал. На рояль положил.

— Больше ничего, кроме документов не было?

— Было… Там в шкафу старые деньги должны были лежать. Много денег, но они старые. Я носил деньги в сбербанк, спрашивал их цену. Там посмеялись. Сказали: «спроси у нумизматов»… Я носил к «железке»[1], но и там дядьки денег за них не давали. Всё пытались мне что-то всучить: марки, книжки. Я подумал, что они от времени дешевле не станут. Вырасту — разберусь.

— Молодец! Правильно. Других денег или ценностей не находил?

— Ценностей? А! Золото-бриллианты? — улыбнулся я. — Нет, это, видимо, кто-то нашёл до меня. И очень давно, замечу. Тут всё в паутине было. Килограмм десять вынес. Как в пещере. И пыли по колено.

— Понято. Кому-то ещё показывали комнаты, документы?

Я обратил внимание, что следователь, наверное не заметно для самого себя, перешёл в обращении ко мне на «вы». Я помолчал, вроде как раздумывая.

— Цыгану одному показал пианино.

— Что за цыган? — следователь вскинул взгляд от пера ручки, которой записывал мои слова и вскинул брови.

— Летом познакомились. Чуть в табор меня не забрали…

— Тебя? В табор? Почему? Как?

— Как-как? Женить хотели на дочери цыганского барона.

Следователь совсем перестал писать и вперился в меня взглядом с выражением непонимания на лице. Пришлось рассказать, как в меня втюрилась дочь цыганского барона. А цыгане, увидев, как я играю на гитаре и пою, захотели чтобы мы с матерью переехали к ним в Молдавию.

— История… — наконец выдал резюме следователь. — И что, твой цыган? Зачем ты показал ему комнату и документы?

— Я не комнату и документы ему показывал, а инструмент. Рояль. Предлагал купить. Но… Роман пока думает. Сказал, что прошу дорого.

— Да? И сколько ты просишь за рояль? — усмехнулся следователь.

— Пять тысяч рублей.

— Сколько⁈ — удивился следователь. — С ума сошёл?

— Почему сошёл? — надулся я. — Нормальная цена. Я его уже даже настроил. Хотите сыграю? Послушаете, как он звучит!

Я встал из-за стола и быстро пошёл в аккуратно «расширенный» проход в стене.

— Жаль, что вы стену разобрали. Там так тихо было… Спалось хорошо. Да, всё равно рояль вытаскивать и мебель, если продавать. А стену и потом поставить можно будет.

Следователь хотел что-то сказать, потом махнул рукой. А я, не замечая его нежелания меня слушать, прошёл к роялю, на котором стопкой лежали папки с документами, и сел за инструмент.

Та-да-да-дам. Та-да-да-дам. Та-да-да-дам, та-да-да-дам, та-да-да-дам… Прямо с середины заиграл я Бетховена. Рояль играл бурно, как море и шумно, как проснувшийся над ним птичий базар, потому, что я всегда, когда исполнял эту тему, представлял мятущихся над скалами и над морем чаек.

— Ну, вот кто тебя научил так играть? — спросил следователь.

Я провернулся на вращающемся табурете и улыбнулся.

— Вы не поверите, — сказал я.

— А ты скажи, вдруг…

Я покрутил головой.

— Не поверите. Никто меня не учил. Я вдруг сам сел и стал играть. И гитару взял и стал играть. И другие инструменты…

— В это я как раз-таки и могу поверить. Вот если бы ты сказал, что тебя научил играть тот цыган за неделю, тогда бы не поверил.

— А этому, значит, верите? — удивился я.

— Но ты же играешь…

— Играю, — усмехнулся я, вспоминая, что точно так же «убеждал» Семёныча.

— Ты так, наверное и радиотехнике научился? — осторожно спросил следователь.

— Не совсем… Радиотехникой занимался мой отец и потом, чуть-чуть, мой брат. От них я много понял, а потом да… Как-то раз — и понял, что могу собрать усилитель.

— А схемы? — пожал плечами следователь. — Всё понятно. Раз — и есть свет, два — и нет света. Так бывает. Но схемы как тебе в голову приходят?

Я пожал плечами.

— Я их просто вижу. Но ведь это, на самом деле, просто, если знаешь, зачем там детали. Ведь это же «усилитель». Детали просто усиливают электрический сигнал, который поступает от источника звука, убирая паразитарные наводки усиления. И всё…

— И всё, — повторил следователь и хмыкнул. — Действительно. И всё…

— А вы что-нибудь понимаете в радиотехнике? — спросил я, возвращаясь к столу за которым продолжал молча сидеть Семёныч. Он внимательно посмотрел на меня и в его взгляде я почувствовал полное спокойствие и доверие.

— Значит всё идёт правильно, — успел подумать я.

— Совсем немного, — ответил следователь. — Но, что такое усилитель звука, я понимаю. А идеи у тебя откуда? Как ты додумался резать магнит током?

— Вы не поверите! Совершено случайно. Баловался с электричеством. Начертил на железке грифелем линию и пустил по ней ток. Очень красиво получилось. А потом смотрю, а там дорожка, словно кто прокопал. Я ещё и ещё, железка возьми и расколись. Когда надо было расколоть магнит — вспомнил, что можно разрезать.

— Как всё просто, — скривился следователь. — Да-а-а… Про остальные твои выдумки и спрашивать не хочется. Ты лучше скажи про песни. Они откуда?

Я снова пожал плечами, криво улыбнулся и постучал по голове.

— Они меня, честно говоря, уже замучили. Постоянно в голове играет какая-нибудь музыка. Пока не запишу в нотную тетрадь. Как запишу, на какое-то время тишина… А потом снова…