Сергей Калашников - Своё никому не отдам Страница 20

— Так Гриш! — артельщик совершенно забылся в пылу обсуждения. — Весной-то в паводок и наши деревянные дороги поплыть могут.

— Говорит же Гриц-бебе, по гребням холмов пути поведём, — Селим вмешался. — Кто их оттуда смоет?

— Ахмедыч, ты же сельжджук, стало быть — басурманин, — не сдаётся упертый плотник. — Откуда знаешь, что не смоет?

— Живу я здесь.

— А! Ну, тогда, верно говоришь.

— Спокойно! Селим, Федот! А ну садитесь и считайте, хватит ли леса, чтобы весь путь вытянуть, — Наташка скорее всех сообразила, что затеял царевич. Встала, подошла к буфету, налила братину стоялого мёда и с поклоном поднесла плотнику.

Тот хлебнул, и передал Грише. Потом и Селим с Федотом сделали по глотку, а девушке досталось уже совсем немного. Ритуал этот — ещё не побратимство. Даже не товарищество, однако, ниточку доверия уже знаменует.

— Вот, Кондрат тебе метр. Это франы выдумали заместо наших локтей да вершков, да пальцев. И с бриттскими ярдами, футами и дюймами путаться больше не надо, — Гриша подал старому плотнику размеченную рейку. — Тысяча метров — километр. Тоже ни вёрст тебе не надо, ни миль. А если для мелких предметов, то миллиметр — тысячная доля того же метра. Наши три локтя — это в аккурат и есть, метр с половиной. Вот по такому шаблону всю дорогу я и проверю. Держи.

Царевич только что вернулся с просеки, маршрут которой выверил сам. Прокладывал он его так, чтобы ни в низину, ни на склон дорога не попадала. Кажется, это называется «водораздел» То есть линия границы бассейнов рек. Хотя рек на Ендрике нет совсем. Здесь сплошные ручьи, по которым от устья на лодке подняться можно не более чем на пару километров, а потом сядешь на мель или упрёшься во что-нибудь.

Трасса прошла немного западней череды поместий и только потом отклонилась к востоку. Так тут рельеф указал. Чтобы будущее полотно дороги не включало в себя слишком много спусков и подъёмов, макушки холмов немножко прокапывают, а вынутый грунт перевозят в ложбины. По брусовой дороге это много легче, чем в телегах, идущих по земле. Вернее, телеги по брусовке и идут, причём и спереди и сзади у каждой стоят большие колёса, что с задней оси — плавность изгибов пути такова, что поворотливость экипажу не требуется, а двадцать пять пудов одной лошадью везти легко.

Прокладка же ведётся с той скоростью, с которой из брёвен пилятся брусья. Для оплаты найма множества работников Гриша просаживает губернскую казну, что оставил ему боярин Чухнин и жесткими приказами гонит на работы солдат регулярного полка. Повинности казённых крестьян тоже отрабатываются здесь, да и стрельцов он частенько использует для осуществления этой затеи.

А какой смысл считаться с расходами, если по любому выходит — одержи сельджуки верх над их царством, и Аскер-эфенди вернётся сюда полноправным хозяином. Высадится, а потом задавит численностью, да и, что уж лукавить, выучкой войск. Не так велико сопротивление, которое возможно организовать имеющимися на Ендрике силами. Поэтому производство пороха — задача первостепенная. Так что, темп строительства радует. Больше, чем по километру в день добавляется пути, а в сложных местах сотни работников загодя готовят опоры мостов и подъёмы со спусками. Иногда кажется, что все, кто способен держать в руках инструмент, заняты прокладкой дороги к селитряному месторождению.

Пришли вести, что основные сражения идут сейчас на Гочкисе. А ещё на Клявере и на Бутурлине. Эти острова куда как крупнее Ендрика и народу на них проживает не в пример больше. Сельджуки высадили там сильные армии, и теснят рысские полки. А тут ещё со сбором ополчения промешкали из-за страды, да пока собрали стрельцов, неприятель успел захватить и порты, и некоторые городки. Флоты мешают подвозить подкрепления, что обеим сторонам доставляет неудобство, поэтому в морских сражениях грохочут пушки и клубы порохового дыма смешиваются с утренними и вечерними туманами.

Так что до здешних хлопот просто никому нет дела. Появляются в виду острова корабли, однако к берегам не подходят. Раз в неделю галера забегает со столичного острова, привозит новости, письма. Капитан её всегда грузит, сколько войдет, ржи и овса, накопленных в казённых амбарах с прошлого урожая. Но сколько туда войдет!? Быстрый боевой кораблик — не пузатый торговец. Поэтому запасы тают медленно, а тут ещё новый оброк подвозят из ближних весей, и создается впечатление, будто склады просто неспособны оскудеть.

Приказчик, что мельницу пороховую соблюдает, пожаловался на плохое качество селитры. Мол, на её очистку много сил уходит, и годного получается не больше четверти от того, что привозят. Помаленьку пока доставляют, мешков по пять в день, пока брусовая дорога до конца не готова.

И тут Гриша сообразил, что готовить этот компонент пороха лучше рядом с местом добычи — незачем возить в такую даль то, что потом уйдёт в отвалы. С приказчиком договорился, что пошлёт он человека знающего, а в помощь ему плутонг солдат из крепости отправил.

А тогда уже прапорщик Тыртов прибыл. У него сейчас почти тысяча человек под рукой, а на самом деле только прислуга орудийная, да часовые в крепости — остальные по всей дороге раскиданы, и неведомо когда вернутся. Случись набег хоть и тех же чурсайцев, так некем их встретить.

Потом дьячок явился, что приходные книги ведёт, доложил, что денег в сундуках на самом дне осталось, а тратит их царевич так, будто из колодца бездонного черпает. А ведь даже с людей торговых нынче прибытку нет — какие могут быть обороты, если купцы в залив не приходят?! Так что только с городских мастеровых ещё и собирается, но это такие крохи, что только на кормёжку дворни может хватить, да и то не досыта. А ещё надо на жалование солдатское, да их, дьяков не позабыть своей милостью, а то ведь они совсем оголодают.

Вечером Гриша попросил Наталку разобраться в том, как тут у них деньги приходят и уходят, и объяснить ему, неразумному, что со всем этим делать. А самому царевичу недосуг. Ему в голову иная мысль клюнула — про пушки. Ведь сельджуки именно орудийной пальбой больше всего рыссов посекли. И корабли в морских баталиях тоже расстреливают друг друга нещадно. Так что, пока строительство дороги идёт своим чередом, ему стоит заглянуть в стрелецкую слободу на пушкарский двор и потолковать там со знающими людьми.

Лето уже окончилось. Ветры прохладны настолько, что влажным своим дыханием заставляют людей одеваться в длинные кафтаны. Дождики смочили землю обильно, отчего она теперь противно чавкает под сапогами. Листья на деревьях пожелтели и обвисли, намокнув. Уныло всё и на улице немноголюдно. Кто может — сидит сейчас дома и топит печку.

Пушкарский двор невелик, и никакого оживления тут не чувствуется. Из сарая справа доносятся звуки. Туда и прошел. Тут стрелец, если судить по одежде, перекладывает с места на место ядра — чугунные и каменные.

— Здравствовать тебе, — снял шапку и поклонился. — Григорий я, Иванов сын. Нынче тут на острове губернатором служу. Вопросы хочу поспрашивать, а чтобы разговор легче шёл, прими от меня мёда хмельного, стоялого.

Этот приём начала почтительного разговора нравится царевичу больше иных. Он хорошо запомнил разговор в карете с Наташкиным батюшкой. Речь тогда шла об иерархии, и о тех проблемах, что вызывает стремление людей возвыситься. Так вот, он нынче сюда не величие своё тешить пришёл, с занимаемым положением связанное. Ему нужно услышать слово весомое человека сведущего. Потому место своё он сразу определяет, будто ученик пришёл к мастеру совета просить.

— И тебе здравствовать, царевич. Петр я, сын Акинфиев. Пойдём в хату. Хозяйка моя нам чего надо к мёду подаст, да и теплее там.

Войдя, перекрестился на образа. Про себя отметил, что не только у стрельцов, но и у казаков хоть одна икона в доме есть всегда, а вот у мужиков-землепашцев — это когда как. Ну да, воины о покровительстве святого-защитника пекутся всегда, а крестьяне больше на труды свои надеются.

Поклонился хозяюшке, и присел за стол.

— Артиллерийское воздействие, как я приметил, более всего неприятеля удручает. Потому все битвы на суше вокруг артиллерийских позиций происходят. Редуты штурмуют, орудия захватывают. Вот и хочу я выведать у тебя, а не получится ли так сделать, чтобы палить удавалось чаще, если пушки заряжать не спереду, а сзаду?

— Хех! Конечно, частая пальба супостата шибко озадачит, потому что потерь нанесёт не в пример больше. А если выстрел готовить не выбегая вперёд орудия, чтобы ствол пробанить и заряд в него забить, то и прислуга сохранней будет. Вот только как ты пушке казённик затворишь, чтобы его не оторвало при выстреле. Ведь давит пороховыми газами страшно, бывает и сплошной металл не выдерживает. Разрывает стволы, и не редко.

Опять же, если даже как сейчас, со среза дульного заряжая палить без передыху, то пушка нагревается так, что, иной раз, картуз полыхает при зарядке и прибойник из рук вырывает.