Я умер и переродился шаманом-травокуром - Павел Журба Страница 21

— Ты мудак поганый! — лихо возразил чёрный Богдан, прикусив усы. — И идеология у тебя идиотская, мертвяк! Вот выберусь из-под этой зелёной дряни и гузно вам всем порву...

— И мне? — Микола перестал плакать и посмотрел на атамана с заметным испугом.

— Тебе-то на кой хрен гузно рвать, дубина! — разбойник освободил ногу из-под стебля и пнул подчинённого по рёбрам. Гигант застонал. — Вокруг одни инвалиды и индивиды. Нет братского духа.

— Да, с духом у вас слабовато. — согласился Фикус, осматривая поле сражения. — Большая часть ваших коллег, конечно, померла, но остальные-то герои — сбежали. Трусы. Слабаки. Трусливые слабаки, вот! — довольный собой, демон прилёг на травку и попросил культю достать новый косячок.

Я остановил лапку на полпути и забрал мою траву обратно.

— Что тебе, жалко что ли!

— Ты её всё равно выплюнешь.

— Твоя правда. — демон кивнул и растянулся на траве. — Эх, Герган-Герган, как я люблю смотреть на звёзды...

— Да вы совсем обнаглели, дегенераты! — чёрный Богдан задрожал от злости. — Вы ограбили меня, убили моих людей, а теперь стоите надо мной, как будто бы я ничего не могу сделать!

— А ты можешь?

Мужчина не оправился от такого подкола и закатил глаза.

— Сволочи... Ублюдки. Неужели в мире есть такие мрази?

— Кто б говорил, убивец. — Фикус хмыкнул. — За всю свою жизнь ты не сделал ничего хорошего: лишь лгал, крал, мародёрствовал и убивал. Чёрный Богдан стал на путь бесчестия ещё с семнадцати лет, когда изнасиловал замужнюю соседку и, ограбив её мужа, сбежал в рекруты. И если бы он там остался! После череды грабежа мирных жителей и десятка плетей этот гнойник жизни дезертировал из армии и, найдя десяток таких же охламонов, начал убивать ни в чём не повинных людей. На твоём счету 21 одно убийство, нечестивец, и в каждом из них ты успел совершить какую-нибудь подлость...

Богдан слушал, не перебивая, и до того меня поразила его внимательность, что и я сам на несколько секунд забылся и предоставил демону право голоса. Под конец монолога атаман даже всплакнул: так задели мужчину сказанные провидцем слова.

«Неужели все демоны знают, какие грехи мёртвым грузом лежат на дне человеческой душе? Видят всю его жизнь, смотрят на неё, как учёные под микроскопом, и выделяют особо противные нравственности детали, чтобы опорочить его перед Божьим Судом?»

«В целом, ты прав»

Я резко подпрыгнул и чуть не испугал раскаявшегося во грехе Богдана: разбойник прирос к земле и поил её горькими слезами, изредка приговаривая: «Да, я убивал зазря!».

«Ты можешь читать все мои мысли, независимо от моей воли и желания?»

«Если не поставишь блокаторы — да» — весело ответил жулик, даже не смотря в мою сторону: обитатель преисподней удобно расположился около будущего святого Богдана и вглядывался в небесную фиолетовую даль. Она интересовала его гораздо больше, чем ответы одному любопытному человеку, и обжора явно не планировал отвлекаться на всяких там императоров мира.

«Значит, ты уже видел и мою жизнь?»

«Да. Всю. И, должен сказать, ты весьма любопытный человек, Герган ибн’ах Салахэ Второй. И грехов на тебе висит — уйма»

«Я делал лишь то, что должен император. Это никакой не грех, а наоборот — нравственный подвиг. Победа упорства над эгоизмом. Я альтруист и жертва, обречённая помогать людям...»

«Богу не интересны законы людей, так же как и пастырю не интересно, какие у овцы планы на будущее. В любом из заветов, какой мир ни возьми и что ни прочитай, чёрным по белому сказано — не убий. А ты ведь убивал. И не раз...»

«Ради страны! Я всё делал ради своей страны!» — мне всё больше не нравился тот самодовольный тон, с которым Фикус напоминал о моих скромных прегрешениях. «Я ведь император — лучший человек среди вселенной. У меня особые права. Я, если хочешь знать — неприкасаем, и для меня нет иного закона, кроме того, что был написан моим великим предком тысячи лет назад... И если бы я не исполнял, что следует, не делал бы грязную работу, за которую некоторые сочтут меня самым отъявленным грешником, то мир бы давно канул во мрак и покрылся пеплом. Люди не любят убийц, кто бы это ни был — палач или же наёмник, зарезавший ребёнка. Но я не грешник, нет!»

«Так ли уж велик твой предок, что его слова следует чтить, как закон божий, и так ли уж необходимо вешать на себя роль спасителя, которую он сам себе назначил?»

«Ты хитрый и склизкий змий, Фикус. Претворяешься глупым добряком, но на самом деле жестокий, циничный и наглый словоблуд...»

«Кажется, Микола сошёл с ума»

«...Чего?»

Обезумевший разбойник не выдержал всеобщего молчания и побежал с горы. Я видел, как заплетаются его ноги, как свирепо бугрятся его мышцы, как напрягаются вены на его вспухшей шее — Микола был на пределе своих возможностей: адреналин до того просочился в его натренированное тело, что на миг он даже мог бы назваться сверхчеловеком...

Правда, стоит добавить, что всё, что обладает приставкой сверх, крайне недолговечно: вот и гигант, слишком понадеявшийся на адреналин, не справился с управлением и кубарем покатился к костру. Мне стало его жаль, поэтому я любезно прикрыл беднягу охранным куполом. Шарик спас бегуна от болезненной смерти от торчащего из земли сука и довёл его до относительно ровной поверхности.

— И зачем ты спас его, всесильный Герган? Неосознанно захотелось показать, что ты не убийца и тиран, а хороший человек, родившийся в плохое время?

— Я захотел, и я спас. Если бы возжелал другого, то убил бы самостоятельно, и мне бы не понадобился удачный случай в виде горки. Иногда гром — это всего лишь гром. Не преувеличивай и не выдумывай объяснение моих действий себе на потеху.

— Пф!

— Ещё раз фыркнешь, и я тебя отправлю вслед за Миколой. Только уточню сразу: тебя охранный купол не накроет.

— Какие мы злые. — демон встал с земли, отряхнулся и посмотрел на меня голубыми глазками. — Если хочешь добраться в Москву первым, следует поспешить. Путь неблизкий, и даже на перекладных мы не сможем сделать больше 100 вёрст в день.

«Верста? Какая странная единица измерения»

— Вы собрались в