Цитадель: дочь света Страница 33

— Настоящих? — задумалась я.

А настоящих не было. Ни одного. Настоящий? Да это выдумка, бабьи сказки! Не было испокон веков! Чтобы и добрый, и терпеливый, и сильный, и умный, и детей любил, и в трудную минуту не оставил. Чтобы мог на руках носить и одновременно кулаком стукнуть по столу и сказать: будет так, как я решил. Чтобы поддержал в стремлении к развитию. Чтобы сумел вовремя остановить. Ну и до кучи — сильно не употребляющий, матом не ругающий, руки не распускающий. Да я ни одного такого в жизни не то, только в кино видела — который «я буду решать все сам, на том простом основании, что я мужчина»! Разве что Сергей. Но с его, извините, лицом, разглядеть это смогла только Ника.

— Сергей? — неуверенно предположила я.

— Да ну? — улыбнулся священник. — И он ни разу не совершал ничего против совести?

— Может, и совершал, я свечку не держала, — признала я. — Но он умный, любит семью и в целом добрый человек.

Хотя, конечно, если подумать, в 90-е он немало нахапал у государства… Но ведь он все оставил и ушел без сожаления. Это достойно уважения, правда?

— Наши мужчины все-таки Мужчины, — вздохнул священник. — А женщины — Женщины. И это главное. Женщины любят детей и мужчин. Мужчины защищают свою семью и заботятся о ней. И это норма жизни. Никто не осудит женщину, если она, имея мужа и детей, или не имея их, захочет служить Богу — но один Бог знает, сколь трудно ей будет.

— Наверное, это правильно, — задумчиво согласилась я, вспомнив детский дом, брошенных детей, переполненные тюрьмы, алкоголиков, спящих в скверах на лавочках, облезлые кусты и вонючие подъезды, мимо которых было страшно проходить. А еще были черные окна многоэтажек, из которых веяло проклятьем, разложением, смертью…

— У вас в мире было много разбитых сердец, сломанных судеб, брошенных женщин… — задумчиво сказал священник.

— Слишком много, — ответила я. — Более половины женщин прошли через развод, каждая третья подвергалась насилию, побоям со стороны своего мужчины. Мир поклоняется не любви, но Мамоне, не миру, но войне, не добру, но подлости, жестокости, безразличию… У вас бывают сироты?

— Сироты? — удивился священник. — Это крайне редко. Бывает, конечно, что у ребенка умирают родители, нет братьев и сестер, бабушек и дедушек, прочих родственников, но тогда их сразу же берут в семью соседи и друзья, или, если ребенок постарше, зачисляют в отряд воинов или отдают в мастерскую.

— Это как? — заинтересовалась я.

— Смотрят, к какому ремеслу у ребенка склонность и отдают в обучение мастеру. Мастер полностью берет на себя все расходы по обеспечению ребенка, а взамен получает контракт на какую-нибудь вещь, или эксклюзивный материал из казны, или новую мастерскую, или редкий артефакт. Словом, многие мастера в очередь выстраиваются за такими учениками.

— Ого!

Я вспомнила выпускников детдомов в России. Каждый десятый заводил свою семью. Каждый пятый доживал до тридцати. Остальные пропадали — кто в армии, кто в преступности, кто по глупости. Хорошо, если дети получали какую-то профессию, хорошо, если среди их наставников был человек, к которому можно было прийти за советом. А если нет? И бедные дети в семнадцать-восемнадцать лет оказывались как те мудрецы — «в одном тазу по морю в грозу». Господи, как же нам повезло! Пусть у нас не было родителей и приемные родители и не стремились ими стать, но у нас был дом, куда мы могли вернуться даже и в сорок лет, была безопасность, были навыки самообслуживания, и была хоть и не семья, но стая, как четко определил вервольф. И была мораль еще с советских времен. Нас воспитывали книги Дюма, Майн Рида, Марка Твена, Повесть о настоящем человеке, военные фильмы и песни, у нас были герои СССР, был Гагарин, были ученые, настоящие, ради науки! У нас был фашизм, нацизм и капитализм — и мы возненавидели деньги ради денег и расовые дискриминации. Спасибо вам, наши опекуны! Спасибо, Родина…

— Вот вы где спрятались! — раздался голос хозяина Цитадели.

Мы обернулись.

— Мы тут беседуем об искусстве, — улыбнулась я. — Присоединяйся.

— Мы тут беседуем о вашей дальнейшей судьбе, — поправил меня священник. — И я принял решение.

— Какое? — поинтересовался Оскар.

— Я не позволяю вам пожениться. Галла должна разыскать свои корни, найти свое призвание и уж после, если пожелает — вернуться в Цитадель.

Я кивнула, Оскар нахмурился и собрался возразить.

— Нет-нет, погоди, — выставил ладони священник. — Мне нужен Аарон. Я еще не закончил.

— Я найду, — быстро вскочила я.

— Не надо, я тут, — ответил тут же эльф, спрыгнув с дерева, растущего недалеко от беседки.

— Ты подслушивал! — возмутилась я.

— Ага, — кивнул Аарон. — Что тебе нужно от Аарона, человек?

— Я хочу, чтобы ты вместе со мной благословил эту пару.

— Вот как? — приподнял бровь эльф. — А если я не хочу благословлять эту пару?

— Ты не можешь отрицать, что такова воля Создателя.

— Я?

— Ты.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, словно продолжая спор на другом уровне, а потом эльф коротко кивнул. Человек вздохнул и прикрыл глаза.

— Галла, Оскар, — быстро заговорил эльф. — Согласны ли вы на обручение? Согласны ли вы стать женихом и невестой и перед Богом и людьми заявить о желании соединить свои судьбы?

— Эээ… — промямлила я. — Мы так не договаривались!

— Это не брак, Галла, — мягко сказал священник. — Это как бы договор, что до вашей встречи вы будете хранить верность друг другу, и все будут знать, что вы хотите быть вместе.

Я задумалась. Хранить верность? Так мне вроде бы никто другой и не нужен. Кроме того, ко мне не будут приставать эльфы. Вроде бы и не брак, вроде бы и не прочные узы навеки, но в то же время — о! да это словно обмен кольцами!

— Я согласна, — быстро сказала я. — Но на моих условиях. Первое — нам разрешат хотя бы целоваться. Второе — мы не объявляем это при всех. Я не против, пусть все знают — но без торжественных речей. И третье — я хочу кольцо.