Андрей Франц - По образу и подобию (СИ) Страница 4

Несколько глотков столь полюбившегося учителю русского кваса, и он продолжает. - Но навязывая свою партию опытному мастеру, вы сами рассказываете ему о себе. О своих сильных и слабых сторонах. О своих привычках и тактических предпочтениях. О том, чего от вас ждать и как вас победить. - Маэстро шутливо качает пальцем перед носом уставшего Дрона и воздевает его горе. - Контроль клинка противника - в этих трех словах вся философия фехтования! Контролируйте вражеский клинок, и он сам расскажет вам, как победить его обладателя. Вы же...

Вот! В этот самый момент беззвучный черный взрыв сметает из глаз привычные очертания сауны, сметает продолжающего оживленно жестикулировать маэстро Манджаротти, сметает все привычные цвета, звуки и запахи. Лишь бесконечная чернота вокруг, испещренная точками бесчисленных звезд, и медленно проступающее "во весь экран" изображение. Изображение земного шара, пронизанного золотистыми червоточинами. А потом все гаснет...

Господин Дрон повернул голову вправо и встретил слегка очумевший взгляд господина Гольдберга, явно переживающего последние минуты, предшествующие попаданию в эту комнату. Да и поверьте, было от чего очуметь! Круглая "римская" аудитория родного факультета все еще стояла в глазах несчастного доцента, а звуки собственного, доходящего до последних рядов, голоса до сих пор звучали в его ушах.

- Увы! - вдохновенно вещал он с кафедры, не подозревая еще ни о чем таком, - сколь печальна была эта утрата для императора Анри и для всех жителей империи, французов и венецианцев, - лишиться из-за несчастного случая такого человека, одного из лучших сеньоров, одного из самых щедрых, одного из лучших рыцарей на свете! И произошло это несчастье в год от Рождества Господа нашего 1207-й.

Столбики пыли весело плясали в ярких лучах бьющего из-за портьер майского солнца. А хорошо поставленный голос доцента Гольдберга, гулко отражаясь от закругленных стен аудитории, уверенно выводил повествование на финишную прямую.

- Так заканчивает свою "Историю завоевания Константинополя" Жоффруа Виллардуэн, маршал Шампани и самый известный хронист четвертого Крестового похода. Мы же добавим, что четвертый поход фактически положил конец истории крестоносного движения в том виде, в каком его провозгласил знаменитый соотечественник Виллардуэна папа Урбан II.

Великий призыв, обращенный с площади Шан-Эрм "к людям всякого звания, как конным, так и пешим, как богатым, так и бедным" и требующий "поспешить на выручку наших братьев, проживающих на востоке", был окончательно забыт. А грандиозный порыв, в течение целого столетия бросавший десятки тысяч воинов христовых на освобождение Святых мест и Гроба Господня "из-под власти сарацин и язычников", оказался окончательно утрачен....

Доцент Гольдберг окинул орлиным взором аудиторию, привычно окунулся в восхищенные взоры прекрасной половины курса и, дождавшись, пока отзвучит звонок, поставил финишную точку.

- Именно лидеров четвертого Крестового похода, предавших саму идею крестового паломничества, обративших свое оружие вместо сарацин на единоверцев-византийцев и оставивших без поддержки крестоносные королевства, созданные по результатам первых трех крестовых походов, следует винить во всех последующих военных катастрофах. Катастрофах, в конечном итоге стерших королевства крестоносцев с карты Юго-Восточного Средиземноморья.

- Вопросы? Вопросов нет, - довольно заключил он, радуясь наконец-то закончившемуся учебному году. - В таком случае позвольте пожелать вам удачной сессии, хорошего лета, и до встречи в следующем семестре.

Евгений Викторович протянул руку, чтобы выключить проектор, и в это мгновение беззвучный черный взрыв смыл из его глаз круглую римскую аудиторию, столь же круглые коленки Машеньки Берсеневой, давно и небезуспешно строящей глазки любимому лектору, пляшущие в лучах майского солнца столбики пыли... Лишь бесконечная чернота вокруг, испещренная точками бесчисленных звезд, и медленно проступающее изображение земного шара, пронизанного золотистыми червоточинами. А потом все погасло...

Господин Гольдберг повернул голову налево, встретил понимающий взгляд соседа, затем оба, не сговариваясь, повернулись к сидящему перед ними хозяину дома.

- Отвязывайте, - прервал возникшую паузу господин Дрон. - Мы выслушаем то, что вы имеете нам сказать.

***

Рим, Константинова базилика

16 августа 1198

Когда-то на этом месте цвели сады цирка Нерона. От него, кстати, остался обелиск из Гелиополя, который и сегодня можно увидеть (и даже сфотографировать) на площади Святого Петра. Высокая каменная стела XIII века до нашей эры была привезена из Египта. Полтора тысячелетия простояла она в цирке Нерона, пока в 1586 году папа Сикст V не предложил архитектору Доменико Фонтане перенести обелиск на нынешнее место.

Здесь, на арене цирка, когда-то предавали мученической смерти первых христиан. Сюда в 67 году после судилища был приведен и апостол Петр. Петр попросил, чтобы казнь его не уподобляли Христовой. Тогда его распяли головой вниз. Святой Климент, тогдашний римский епископ, с верными учениками апостола сняли его тело с креста и похоронили в расположенном неподалеку гроте.

В 326 году Константин Великий, первый римский император-христианин, повелел возвести над могилой храм. Туда и были перенесены останки апостола. По имени великого императора храм получил название Константиновой базилики[4]

.

Кроме постоянных прихожан, казалось, весь Рим собрался к сегодняшней вечерней службе. Оно и не удивительно - не каждый день на кафедру восходит сам наместник святого Петра. Слухи о предстоящей Вечере с самого утра растекались по рынкам, мастерским, передавались из уст в уста в лавках и на площадях.

Да и сама базилика, казалось, преобразилась. Горели все семьсот настенных свечей и ламп, заправленных оливковым маслом. Потолочные канделябры, даже огромный, на 1370 свечей, подаренный в VIII веке папой Адрианом I, были зажжены и ярко освещали лики святых в самых укромных и труднодоступных уголках.

Те, кто не сумел попасть внутрь, разместились на привратной площади и, затаив дыхание, вслушивались в звуки, доносящиеся через широко открытые соборные врата. Вот прозвучали положенные пять псалмов с антифонами, Capitulum, Гимн, Песнь Богородицы. Служба плавно подошла к завершающей молитве дня, когда голос Понтифика вдруг удивительным образом усилился, и над площадью полетели давно ожидаемые, но все равно необычайные, будоражащие самую суть слова.

- И вот наследство ваше перешло к другим, дома ваши у чужеземцев, пути Сиона сетуют, что нет идущих на праздник, враги его стали во главе, и Гроб Господень, которому пророк возвестил в будущем славу, осквернён и обесславлен нечестивыми.

Площадь воистину окаменела. То, о чем люди даже шепотом не смели сказать друг другу, было во всеуслышание сказано наместником святого Петра. Известия из Святой земли о поражениях христовых воинов и потере Иерусалима поколебали, казалось, сами основы жизни и веры. А великие надежды, пробужденные свершившимся было обретением Гроба Господня - что сулило скорое исполнение всех святых пророчеств - сменились бездной недоумения и отчаяния.

Как, как может святое воинство не одолеть нечестивых?! Разве не на нашей стороне небесные рати и сонмы ангелов Господних?! А как же истинная вера?! Неужто...?!

И вот сегодня тот, кто единственный из всех живых непогрешим, даст, наконец, ответы на все вопросы, утешит муку, возвестит путь из гнетущего непонимания. Тысячи бледных от волнения лиц, тысячи устремленных в створ ворот глаз, ни дуновения, ни звука, и только мерно падающие в толпу слова...

- Ныне же князья наши, увёзшие обратно во вред нам славное воинство Израилево, наслаждаются распутной любовью, обременённые преступлениями и богатством. Они преследуют друг друга с неумолимой ненавистью, и покуда тщатся они отомстить друг другу за причинённые обиды, никого из них не трогают обиды, причинённые Господу; не слышат они, что уже поносят нас враги наши, говоря: "Где же бог ваш, который ни себя, ни вас не может спасти от наших рук?"

Будто один огромный вздох пронесся из конца в конец привратной площади, истаивая в сходящихся к площади узеньких улочках. Напряжение, достигшее, казалось бы, высшей точки - когда еще немного, и душа разорвется от невыразимого волнения - внезапно еще усилилось. Ибо, Господь свидетель, невыносимые, мучительные слова терзали одною адской пыткой сердца каждого пришедшего сегодня на площадь святого Петра.

А голос понтифика все бил и бил неистовым набатом!

- Вот уже оскверняем мы святыни ваши; вот уже простираем нашу длань на самые вожделенные ваши владения и с прежней силой ведем натиск и наперекор вам забираем земли, в которых вы замышляли ввести веру вашу. Так, где же Бог ваш? Пусть он проснётся и поможет вам, будет защитником и вам и себе!