Goblins - Стальное сердце. Часть 1 Страница 47

Ее пальцы, на свободной от оружия руке чуть шевельнулись, и я тут же повесил вздорной бабе на лоб маркер для Цепи Молний.

(дернешься, подруга, и будешь вонять паленым)

Про какого сына они все талдычат? Хотя… Что там волосатый про это место рычал — Внутренний Мир Наруто, так эти катакомбы с девятихвостыми паразитами называются? Тогда кое–что начинает вырисовываться. И оживленное тут, надо сказать, местечко, не Внутренний Мир Узумаки, а просто Проходной Двор Узумаки какой–то, как погляжу.

Сзади, со стороны клетки, послышалось кряхтение и порыкивание — лису, внимательно наблюдавшему за бесплатным представлением, казалось забавным происходящее. Сиделец веселился.

Я пригляделся к мужику, и, кажется, начал понимать, где я его видел.

Вернее, не его самого, а его уменьшенную, изрядно помолодевшую, копию.

Да в зеркале, когда изредка (а что я там хорошего увижу?) смотрелся в него: те же волосы, те же черты лица, те же глаза.

Как там его звали? Намикадзе Минато, вроде как. А злокачественная красноволосая ведьма — это тогда мать Наруто, получается? Ну, что сказать — хоть у нее явно с характером беда, но все же лучше такая мать, чем никакой. Кому об этом лучше знать, как не сироте. Сироте, причем, дважды, хочу заметить.

— Намикадзе–сан, я полагаю? — я решил озвучить свои подозрения, да и пауза уже излишне затянулась — А вы — обращаясь к женщине — Надо полагать, Узумаки Кушина?

Парочка переглянулась.

— Да, это так. Но я не помню, чтобы мы были знакомы — Намикадзе словно дырку пытался во мне взглядом просверлить — Я бы запомнил такого как ты. Назови себя — потребовал он.

Женщина ничего не сказала, только шипела и шкворчала что–то себе под нос. От немедленного нападения, с целью нанесения и причинения, ее удерживало только присутствие мужа.

— Я, в некотором роде — а чего тянуть то, так и так придется им правду узнать — Ваш сын.

Немая сцена.

Даже лис прекратил рычать, пускать пузыри и плескаться у себя в клетке, а парочка напротив вытаращилась на меня. На лице папеньки моего второго тела читался один единственный вопрос, что–то вроде «Ты идиот?» На лице Кушины присутствовала забавная смесь из крайней степени изумления и злости.

— Как ты смеешь издеваться надо мной? — проскрежетала женщина, с трудом держа себя в руках — Ты, чужак!

Намикадзе, отмякнув от шока, не стал ничего говорить. Вместо слов он сложил несколько печатей (я, было, напрягся, но атаковать, он вроде как, не собирался), и рядом с ним возникло две иллюзии.

Он эдак приглашающее кивнул на вторую.

Первая — худой лохматый парнишка, со шрамами на лице, с растрепанной копной волос золотистого цвета, и голубыми глазами. Похож как две капли воды, на то, что я увидел в зеркале, по прибытии в новый мир. Хотя, если приглядеться… Одежда, кстати, на нем нормальная — рубашка, жилет и штаны, а не то рыжее недоразумение, что сейчас моими трудами превратилось в тренировочный инвентарь. Да и лицо, все же отличается. Но родственное сходство, несомненно, есть.

Вторая — кряжистый мужик среднего роста. А что? Славный дядька — в плечах широк, в талии — тонок (побегай–ка в рейде миль с пару — тройку десятков, в полном снаряжении — станешь изящен, как лесная лань, и жилист, как медведь–шатун по весне). Одет в рваную кольчугу, доходящую до середины бедра, и не менее рваные штаны, заправленные в высокие сапоги. Один глубокий шрам, и несколько мелких, имевших место быть на его мужественном лице, говорили о твердости духа и презрении к опасностям. Отсутствие половины левого уха — о любви к приключениям, а нос, кривой по причине многократных переломов (чума на жадных столичных целителей, просивших за приведение его в божеский вид сумму в золоте, выражавшейся в двухзначной цифре) — о храбрости и настойчивости в бою. Картину твердокаменного имперского воителя дополняла двухнедельная щетина и бритая наголо башка. С первого взгляда чувствуется: добрый товарищ, славный воин и просто хороший, добрый, честный, искренний человек. С таким хоть пить, хоть воевать — не подведет. А что рожа покарябана — так не рожа ведь главное, главное — удаль молодецкая, каковой у дядьки хватает с избытком. Ну и глаза еще, светящиеся мягким голубоватым светом.

Ага, это при использовании истинного зрения такой эффект. Оно полезно в бою иногда.

Это он мне показал, что должно быть, и что есть на самом деле? Не удивил. Хотя, я понимаю их состояние: вместо ребенка, по которому наверняка успели истосковаться, является угрюмый обморок с рожей висельника и завсегдатая дешевых притонов, и заявляет о том, что сынишка–то это на самом деле он.

Да, глупая шутка, не правда ли? Жалко только, что не шутка.

— Это — показываю на вторую иллюзию — Я.

Намикадзе чуть заметно кивнул.

— И вот это — на первую — тоже теперь, вроде как, я. Мне стоит вам кое–что рассказать, уважаемые. Вы же послушайте, и не спешите нападать. А потом мы решим, что делать дальше.

… — И вот это — показываю пальцем на иллюзию ребенка — Было тем, что я увидел в зеркале, когда очнулся.

— И ты надеешься, что мы поверим в этот бред? — Минато всем своим видом излучал скептицизм и недоверие — Ты и вправду так думаешь?

— Да мне, если честно, плевать, верите вы или нет — я пожал плечами — Мне ведь от вас ничего не нужно, а рассказал вам чистую правду. Попал я сюда случайно, но, надеюсь, скоро выберусь. Мне тут не нравится. Больно уж странное местечко…

— Что ты имеешь в виду? — вопросительно посмотрел на меня Тот Самый Четвертый Хокаге.

— Суди сам: очнулся после боя в непонятном месте — коридоры с дырами в стенах и решетками, потом встречаю людей, которым положено быть на том свете, и вот это вот — взмах рукой в сторону клетки с лисом — Сулит мне силу, чтоб только я его выпустил.

Лис за моей спиной хрюкнул, видимо соглашаясь с моими словами.

— Какие еще решетки? — Намикадзе изобразил повышенное внимание — Знаешь, Штайнер–сан, мне кажется, что ты пытаешься водить нас за нос. Сначала рассказываешь совсем уж небылицы, теперь снова говоришь о том, чего не может быть.

Ну, не верит, значит, не верит. Мне все равно, хоть они и родители моего нового тела, но не мне самому. Спорить, убеждать, как по мне — нет смысла, так что, пойду я отсюда, поищу выход.

Примерно в этом ключе я и высказался.

Да, дипломатичности мне недостает, согласен. Но мне в оправдание: взяться ей было просто неоткуда, не то, знаете ли, воспитание. Безотцовщина, и все такое.

Вежливо поклонившись оторопевшим предкам, я направился, было, в сторону выхода, ожидая, меж тем, нападения, и будучи готовым к стычке. Но нападения не последовало.

— Стой, Штайнер–сан, не уходи — это красноволосая решила вмешаться в беседу, складывающуюся столь непродуктивно — Я… Я хотела бы…

Слушая мой рассказ Узумаки как–то сникла, и больше не пыталась мне угрожать, или каким–то образом давить, передо мной теперь была просто усталая молодая женщина. Нет, не зря говорят — материнское сердце не обманешь. Может, и вправду почувствовала, что я не вру?

— Да, госпожа Узумаки? — мне ее, если честно, стало жалко. Самое дорогое для матери — это ее дети, а тут вот пришлось узнать, что сына она больше не увидит никогда.

— Я… Я не хочу, не могу верить тебе… Но пойми меня, попытайся понять… Пожалуйста…

Минато обнял жену за плечи и прижал к себе.

— У тебя есть какие–нибудь доказательства? — бывший четвертый Хокаге пребывал в некоторой растерянности — Просто… Ты говоришь, что могучий Ками поселил твою душу в тело нашего сына? Примерно в то время мы почувствовали, что нашему сыну очень плохо. Я не могу сказать, сколько времени длилось это состояние, но долго.

— Ками это был, или нет — я не знаю — повторять рассказ еще раз, и снова вызывать воспоминания о собственной гибели откровенно не хотелось, уж больно они были неприятные — Но, у него хватило сил отправить меня сюда.

— Мы никогда не были сильны в гендзюцу, но, наверное, могли бы попытаться…

— В моем разуме ты копаться не будешь! — резковато вышло, но это уж слишком личное — Хм, простите, Минато–сан. Я не соглашусь — и, обращаясь к снова вскинувшейся, было, Кушине — Придумайте другой способ, если хотите проверить правдивость моих слов.

Я не был ангелом, и в прошлом у меня было достаточно грязи. Но это мое, и со мной уйдет в могилу. Выворачиваться наизнанку перед незнакомыми людьми — нет уж, увольте. Да и стандартный блок от ментального воздействия ставился всем магам на контракте еще в Академии, ломать я его не позволю (глупо ведь рушить собственную защиту), а как снять — не знаю.

— Нет другого способа!!! — проорала Кушина, у нее, кажется, начиналась истерика.

Минато крепче сжал ее за плечи, успокаивая.

— Погоди, милая — и, обращаясь ко мне — А как так получилось, что никто в деревне не понял, что наш сын так изменился?