Кэтрин Куртц - Королевское правосудие Страница 60

– Итак, ты снова с нами, – сказал Лорис, довольно улыбаясь. – Тебе надо бы быть повежливее. Разве ты не ценишь заботу монсиньора Горони о тебе?

Дункан только провел распухшим языком по пересохшим губам и повернул голову, готовясь к следующему удару Лориса.

– Ну, святой отец, – промурлыкал Лорис. – ты явно ничего еще не понял. Что значит тело человека, когда душе его угрожает проклятье?

Конец хлыста лишь слегка дотронулся до ободранного кончика пальца, но кожа может быть подобна докрасна раскаленному железу, если говорить о мучениях, вызванных ею. От боли Дункан сжал зубы, но не дал себе вскрикнуть снова. Внезапно его грудь ожег резкий удар хлыста, добавивший новый рубец к дюжине уже существовавших, и он не смог сдержать вскрика.

– Отвечай, – грубо сказал Лорис. – Я забочусь о твоей душе, а не о своей.

– Благородный поступок, – прошептал Дункан с усмешкой, – очень благородного и благочестивого человека.

На этот раз хлыст ударил его по лицу, нижняя губа была рассечена, но Дункан был готов к удару и только сдавленно крякнул.

– Похоже, Дерини, мне надоело возиться с тобой! – процедил Лорис сквозь зубы. – Интересно, что ты запоешь, когда попробуешь настоящего кнута. Твой язык тоже должен знать, что болтать. Горони!

Горони тут же вскочил и исчез в другой части палатки, которую Дункан не мог видеть, и на какое-то мгновение он испугался буквального исполнения угрозы: что Лорис хочет отрезать ему язык. Горони сделал бы и это, стоит Лорису только приказать.

Но Горони вернулся не с ножом, а с чашкой: опять мераша! Боже, как же они боятся его, если хотят влить в него новую дозу зелья так рано!

Он даже не пытался сопротивляться, когда Горони поднял его голову и поднес чашку к его губам. В конце концов, его все равно заставили бы проглотить налитое; сопротивление только сделало бы этот процесс более неприятным. А вдруг они ошибутся и дадут ему слишком много? По меньшей мере, действие зелья поможет ему перенести боль от прочих мучений.

Он жадно глотнул, почти радуясь тошноте и головокружению, вызванными зельем. Даже эта мука разума была предпочтительнее тех мучений, которым они подвергли остальные части тела. А если они решили сжечь его…

– Уведите его, – приказал Лорис.

Даже когда отвязали цепи, которыми он был привязан к полу, руки и ноги его оставили связанными. Когда стражники рывком подняли его на ноги и потащили прочь от палатки, Дункан застонал. Следом за ними шли Лорис с Горони и стиснувший зубы Сикард.

Столб для костра он увидел почти сразу. Его установили на маленьком пригорке в середине лагеря, неподалеку от палатки Лориса. Вырисовываясь на фоне начинавшего светать неба, он производил столь же сильное впечатление как ужасная смерть, ожидавшая Дункана – просто слегка обтесанный кусок ствола дерева, на верху которого даже осталось несколько ветвей.

Объятый страхом, он не мог оторвать своего взгляда от столба, пока его тащили к нему, и не обращал внимания на насмешки и злые шутки, когда его, спотыкавшегося на каждом шагу, протащили мимо строя одетых в белые плащи с синими крестами солдат Лориса, которые собрались, чтобы увидеть его унижение. Никто не нападал на него, но он чувствовал их ненависть и прдвкушение костра, который вскоре должен будет отобрать его жизнь. Позади рыцарей и солдат Лориса толпились, насколько мог видет глаз, солдаты армии Меары, почти свернувшие свой лагерь. Нервничавший Сикард явно готовился к тому, чтобы уехать сразу после смерти Дункана.

Цепи на его лодыжках сковывали каждый его шаг, его ободранные и окровавленные пальцы ног болели, делая его короткий путь к столбу его личным восхождением на Голгофу, подобным хождению по огню. Он подумал, что, наверное, для Христа Его последний земной путь был таким же тяжелям. Все происходящее казалось ему каким-то нереальным.

Но цепи, свисавшие со столбы были вполне реальны, как и кучи хвороста, аккуратно разложенные вокруг, и узкий проход между ними, и стражники, толкавшие его к столбу. Около столба его поджидали, поигрывая мышцами, два раздетых по пояс мускулистых солдата с кнутами в руках.

Как он и ожидал, обращались с ним без всякой жалости: стражники рывком протащили его к столбу и без всяких церемоний приковали его руки к столбу чуть выше головы. Куски коры и остатки ветвей впились в его и без того израненную грудь, а когда он, готовясь к ударам кнута, попытался распластаться вокруг столба, своей лишенной ногтей ногой он задел хворост; от боли на глазах у него выступили слезы и он чуть было не потерял сознание.

Когда он пришел в себя и открыл глаза, всего в нескольких дюймах от своего лица он увидел лицо Горони, державшего кнут.

– Гляди, вот средство для твоего спасения, – услышал он, невзирая на дикую боль в руках и ногах, шепот Горони.

Когда священник слегка хлестнул узловатой плетью по его обнаженным плечам, он вздрогнул, и в разум его вполз страх, несмотря на то, что он изо всех сил старался не выказать Горони своего страха перед ожидавшей его судьбой.

– Нет, ты не должен прятаться от спасения своей души, – продолжал Горони, в его голосе чувствовалось извращенное удовольстве от сраданий другого человека. – Каждый удар должен изгонять из тебя дьявола, иначе твоя смерть не сможет искупить все твои грехи.

Дункан отвернулся, прижавшись щекой к грубой коре, и почувствовал разочарование Горони. Превозмогая вызванное мерашой отчаянье, которое начало захватывать его разум, он постарался не думать о том, что будет дальше. Казалось, что прошли часы, пока его мучители пробовали свои кнуты, щелкая ими по земле у него за спиной, следя при этом, чтобы он слышал свист рассекаемого кожей воздуха и глухие удары тяжелых кнутов по земле, но вдруг все звуки прекратились.

То, что последовало дальше, он смог перенести только потому, что уже проходил через бичевание раньше. Но даже несмотря на то, что он был готов к боли, первый удар кнута застал его врасплох. Заглушив свой вскрик боли, он сжал кулаки и постарался ударить своими лишенными ногтей пальцами рук по грубой коре столба, пытаясь заглушить новую боль старой, с которой он уже свыкся. Это не помогло.

Каждый удар плети оставлял на его спине горящий рубец, боль от которого заглушала все иные чувства… а ведь плетьми работали двое. Казалось, его мучители никогда не устанут. После полудюжины ударов из ран пошла кровь, смешиваясь с потом, лившимся с его измученного болью тела, а после нескоьких следующих ударов Дункан потерял чувство времени.

По мере того как бичевание продолжалось, он все тяжелее повисал на цепях, не в силах более выносить боль. Его запястья онемели и стали скользкими от покрывавшей их крови, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что сделали с его спиной. Ему доводилось слышать о людях, с которых кнутом снимали кожу до кости. Может, он умрет от этого. Лорису никогда не удастся сломить его дух кнутами, но огонь станет для него настоящим испытанием.

– Он не вынесет больше, – услышал он слова Сикарда, обращенные к Лорису. Слова еле пробивались через туман боли, окутавший его разум. – И, если Вы все еще хотите его сжечь, то…

– Он сильнее, чем ты думаешь, – услышал он холодный ответ Лориса за мгновение до того, как еще один удар приблизил Дункана к столь желанному забвению, – Но я не отниму у огня его жертву. Горони!

Бичевание прекратилось. Когда полубессознательный Дункан слегка пошевелился, пытаясь встать на ноги, грубые руки схватили его за плечи и поддерживали его, пока кто-то еще снимал цепи с его запястий. Когда в онемевших руках вновь заструилась кровь, они заболели еще сильнее. чем прежде, но когда его развернули спиной к столбу и завели руки назад, прижимая грубую поверхность столба к его ободранной кнутами плоти, он понял, что боль, испытанная им, была лишь вступлением. Металлический щелчок оков, замкнувшихся на его запястьях, сопровождался лязгом цепей, которыми Горони начал привязывать его грудь к столбу, так чтобы даже огонь не смог избавить его от судьбы, уготованной ему Лорисом. Он попытался управлять своей болью, надеясь провалиться в благословенное забьте, но не смог.

Когда солдаты стали сваливать у его ног связки хвороста, закрывая почти полностью проход к столбу, зрение Дункана вдруг стало сверхъественно ясным. Ему не причинят боли, пока до него не доберется огонь. Позади Лориса и Горони Дункан заметил многих из тех, кто за последние шесть месяцев стали врагами для него и Халдейнов, включая Григора Данлийского, влиятельного соседа изменника Брайса Трурилльского и старого Колея МакАрдри.

Конечно, старый Колей умер, но не нарушил присягу, данную им королям-Халдейнам. Преданный и верный Колей, который воспитал Дугала как своего сына. Осознав, что он никогда больше не увидит Дугала, Дункан тяжело сглотнул и помолился за избавление Дугала от опасностей.

Он заметил также Тибальда МакЭрскина и Кормака Хамберлина – предводителей двух приграничных кланов, которые были его собственными вассалами и явно надеялись выиграть что-то от его смерти – и разбойника по имени О'Дейр, промышлявшего на его землях.