Роман Афанасьев - Проклятие Оркнейского Левиафана Страница 21

– Хорошо, – сказал Томас. – Может быть, вы знаете, как нам отсюда выбраться?

– Знаю, – отозвался Райт. – Здесь неподалеку остановка омнибуса. Можно доехать до вышки грузовых дирижаблей, а там поймать кэб.

– Тогда – ведите, – решительно выдохнул Маккензи. – До моего дома довольно далеко и нам надо поторопиться.

– К чему такая спешка? – удивился Никлас. – Мы можем, например, добраться до моста и посидеть за кружкой пива в одном из…

– В таком виде? – возмутился Томас, указывая на свой измазанный грязью плащ и заляпанные зеленой жижей ботинки. – Вы, надеюсь, шутите, мистер Райт?

– Ну, я же не предлагаю вам отправиться в Королевскую Оперу, – немного обиженно заметил бывший сержант, чей плащ был замаран ничуть не меньше.

– Ко мне домой, – отрезал Томас. – И побыстрее. Ко мне должна прийти племянница профессора Макгрегора. Нам нужно собраться всем вместе и обсудить смерть сэра Себастьяна.

– Та рыжая? – Райт заинтересованно хмыкнул. – Так вот, кто эта девица. Что ж. Конечно, нельзя заставлять леди ждать. Вперед, сэр Томас, вперед!

Томас ожег нового знакомого суровым взглядом, не разделяя его вульгарного отзыва о молодой леди, но, увы, его гнев пропал даром. Охотник за головами успел отвернуться и быстрым шагом устремился вперед по узкому переулку, и рассерженному Томасу пришлось просто отправиться следом.

– 11 —

Обратная дорога измотала Томаса. Уже на пути к вышке дирижаблей он чувствовал себя невероятно утомленным и разбитым. Возбуждение от схватки прошло, оставив после себя ноющие мышцы ног, растянутую кисть и горечь на языке. Гнев, что давал молодому ученому силы, истощился, сошел на нет, оставив после себя пыль и пепел разочарования. Маккензи удивлялся сам себе – как он, ученый, верящий в неизбежность наступления золотого века человечества, джентльмен и мыслитель, мог опуститься до банальной уличной драки? Самым худшим было то, в чем Томас мог с трудом признаться самому себе. Он получал удовольствие от того, что произошло в переулке. Схватка разбередила древние инстинкты, заставила пульсировать в жилах кровь, почувствовать себя живым. И Томас, как приматы сэра Дарвина, о коих ученый писал в своих заметках, пошел на поводу этих самых инстинктов. Размахивая оружием, Маккензи чувствовал себя на вершине наслаждения от чувства власти, что давала ему технология. Теперь же он испытывал лишь стыд от своего дикарского поведения.

У ворот порта грузовых дирижаблей спутники смогли сесть в омнибус, регулярно курсирующий по своему немудреному маршруту. Большой экипаж, набитый рабочими, медленно увез их прочь от огромной иглы причальной вышки дирижаблей, еще долго маячившей над крышами окраин Лонбурга. Томас хмуро смотрел прямо перед собой, стараясь отрешиться от тряски и тесноты омнибуса. Сырая солома на полу сгнила и невероятно воняла. Испарения грязных тел попутчиков так же не прибавляли очарования долгому путешествию. По счастью, обошлось без скандалов между пассажирами и кондуктором, традиционными для подобных рейсов. Новый знакомый сидел рядом с Макензи, но за все время дороги спутники не обменялись ни словом – разговаривать при посторонних было глупо, да и Томас, надо признаться, пребывал не в лучшем расположении духа и не стремился к общению.

У вокзала Анны оба сошли с омнибуса и прошлись по площади в поисках свободного кэба. Между рядов из колесных экипажей сновали мальчишки с лотками, предлагая разнообразные мелочи, но спутников интересовал лишь транспорт. Хэнсома найти так и не удалось – все они были или заказаны заранее или ждали седоков. Пришлось нанять четырехколесный брум, арендовав его на двоих. За это пришлось выложить чуть больше денег, но Томас, утомленный дорогой, без разговоров выложил остатки мелочи из кошелька – лишь бы побыстрее добраться до дома.

К тому времени как брум остановился на улице Пекарей напротив лавки Финниганов, едва не задавив молочника с опустевшей тележкой, Маккензи пребывал в самых глубоких пучинах меланхолии. Последней каплей стало то, что он осознал, что опять сломал в пылу драки новейший зонт. Кроме того, хотя Томас и подобрал свой упавший цилиндр, он обнаружил на нем чудовищные пятна грязи, что грозило головному убору капитальной чисткой, а его владельцу – новыми расходами.

Его спутник, напротив, пребывал в чудесном расположении духа. Выбравшись из экипажа, он помог выйти Томасу, а потом окинул пытливым взором улицу Пекарей.

– Милое местечко, – сказал он, осмотрев окрестности. – И недалеко от центра.

Томас лишь вздохнул и побрел к двери лавки Финниганов давным-давно потемневшей от лонбургского смога и непогоды. Распахнув дверь, он тут же попятился – миссис Финниган, выпорхнув из-за стойки, бросилась прямо к своему жильцу, чуть не сбив его с ног.

– Сэр Томас! – воскликнула она. – Сэр Томас, простите, мы ничего не могли сделать, совсем ничего…

– Что, – Маккензи попятился. – Что такое?

– Она у вас в комнате, сэр Томас, мы не хотели ее пускать, но она была так настойчива, так настойчива, сэр Томас мы не могли…

– Кто? – резко спросил Райт, появляясь за спиной ученого.

Мери Финниган отпрянула, бросив испуганный взгляд на своего постояльца. Томас нахмурился и обернулся к спутнику.

– Миссис Финиган, это Никлас Райт, мой… – Маккензи на секунду замешкался, не зная, как представить гостя, но потом нашелся, – мой компаньон. Мистер Райт, это Мери Финниган, моя домохозяйка.

– Очень приятно, – тут же выпалил Никлас, отодвигая Томаса и проходя в лавку. – Так что случилось с комнатой Томаса?

– Эта леди, – пролепетала Мери, переводя взгляд с ученого на его спутника и обратно. – Она явилась час назад и сразу прошла в вашу комнату, хотя мы ей говорили, что так нельзя…

– Рыжеволосая, молодая, та, что была здесь утром? – осведомился Райт, разглядывая корзинки с пирожными, выставленные на прилавок.

– Да, именно она! Эндрю сейчас с ней, негоже оставлять ее одну в вашем кабинете, но мы…

– Все в порядке, миссис Финниган, – устало произнес Томас. – Я назначил ей встречу, но, к сожалению, не имел времени, чтобы уведомить вас. Прошу извинить нас за беспокойство.

– О, ну что вы, сэр Томас, – домохозяйка, успокоившись, отступила на шаг, поглядывая в сторону Никласа, что с интересом осматривал лавку. – Просто… просто так неловко вышло.

– Ничего, – терпеливо произнес Томас, обрадованный возможностью вновь увидеть племянницу профессора, и тут же понизил голос до шепота. – Миссис Финниган, не будете ли вы так любезны послать кого-нибудь в трактир на углу Горшечной? Пусть принесут что-нибудь из дневного меню. Ветчины, хлеба, устриц, например. Думаю, мы все некоторое время проведем у меня в кабинете и…

– Конечно, сэр Томас, я все понимаю, – таким же шепотом ответила домохозяйка, бросив косой взгляд на Райта, что терпеливо дожидался окончания разговора. – Я что-нибудь придумаю.

– Благодарю, Мери, – проникновенно отозвался Томас, надеясь, что фантазия домохозяйки позволит ей соорудить закуску, подходящую для молодой леди.

Повернувшись, Маккензи сделал Райту знак следовать за ним, и прошел за прилавок, свернув в крохотный коридор, ведущий к узкой лестнице. Уже поднимаясь по скрипучим ступенькам, он услышал глухой рокот голоса Эндрю, что не решился оставить гостью наедине с вещами хозяина кабинета. Это было очень мило, с его стороны, но совершенно излишне.

Поднявшись по лестнице, Томас свернул к своему кабинету и тут же наткнулся на хозяина дома, что стоял у распахнутых дверей, бросая в комнату сердитые взгляды. Отставной сержант и рта не успел раскрыть, как Томас тут же взял разговор в свои руки.

– Все в порядке, Эндрю, – быстро сказал он. – Мы побудем у меня в кабинете. Помогите, пожалуйста, жене с ланчем.

Эндрю захлопнул открытый рот и смерил пронзительным взглядом Райта, что бесшумной тенью следовал за своим новым знакомым. Бакенбарды Эндрю встопорщились, он прищурил один глаз и, удовлетворенный своим осмотром, хмыкнул:

– Пыльные сапоги.

Никлас ответил сержанту точно такой же кривой ухмылкой и тихо произнес:

– Мокрые штаны.

Эндрю заухмылся во весь рот, ухая не хуже филина, и тяжелой поступью двинулся к лестнице, протиснувшись мимо гостей. Томас же, приготовившись вежливо улыбнуться, поспешил в кабинет.

Эмма действительно была в его комнате. Она устроилась за столом самого Томаса, примостившись на грубом деревянном стуле, порой заменявшему ученому журнальный столик. Вся аппаратура Маккензи была небрежно сдвинута на дальний край стола, а в самом центре Эмма разложила кучу бумажных листов. Сама она что-то быстро писала карандашом на грубой картонной папке, бросая взгляды на пожелтевший лист бумаги, лежавший рядом.

От такой бесцеремонности Маккензи слегка опешил, и вежливая улыбка угасла на его губах. Эмма была прекрасна – это Томас отметил сразу. Она успела сменить свое платье на другое, более свободное, из грубой серой материи. Это не портило ее – наоборот, простенькое платье без лишних рюшечек и модного турнюра, с узкими рукавами и закрытыми плечами лишь подчеркивало природное очарование владелицы. Ее волосы теперь были аккуратно уложены в пучок. Лишь одна длинная, завитая спиралькой прядь, опускалась из-за уха на хрупкое плечо.