Игорь Соловьев - Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 2 Страница 21

– Ну конечно, бамбина, конечно, все, что пожелаешь этим вечером…

Невербальное заклятие – и генерал застывает в оцепенении. Семь секунд – и в его бокале уже нужное зелье. Еще три секунды – и он приходит в себя. Трясет башкой, вытягивает губы, отпивает. Рот растягивается в предвкушающей улыбочке.

– А теперь рассказывай, все что знаешь. Если будешь молчать – ты покойник. Ты выпил яд (и сыворотку правды). Если попытаешься позвать охрану – проживешь две минуты, противоядия не дам. А если и найдешь, то оно лишь отсрочит твою смерть еще на десять минут. И без точного антидота ты обречен. У нас, поверь, знают, как делать яды. – Ты… ты откуда? Орден? – Считай, как угодно. Тебе важно выложить мне все, от и до. А я буду давать тебе жить, покуда ты говоришь. Генерал, бегая глазками, отчаянно боролся. Страх, ненависть, растерянность, жажда жить – все смешалось в этих маленьких серых глазках, и решение было принято – он заговорил. Каждый раз, когда он начинал кашлять, Элли давала полтаблетки. Один раз попытался отобрать – отшвырнула заклинанием – понял, поумнел. Наконец, генерал был выжат досуха, и Элли дала последнюю таблетку. – Через шесть минут противоядие положат снаружи двора. Но только если я выйду и телепортируюсь в безопасное место. Усек?

Генерал закивал. Пробелов в плане вроде не было, и Элли быстро покинула огороженный бетонной стеной участок в сопровождении генерала.

Там уже стоял человек в маске, ожидая ее. Элли наложила на генерала заклинание слабости и немоты, тот упал, и Хавьер (под маской был он) бросил ему пузырек с противоядием. Элли в этот момент закончила произносить заклинание телепортации – и, едва оказавшись в безопасности отеля, радостно упала на подушки – хоть пару минут можно отдохнуть.

В этот момент раздалась тревожная трель теранома – повторный вызов важного сообщения. Элли тут же схватила его – сообщение от Антуана. «Держи координаты и телепортируйся. Мы в беде. Нужна помощь. Антуан».

Элли, в панике, тут же принялась вычислять координаты. Результат показал – северная Германия, близ Черного Леса. Места, где жил Некромант. Жуткое, тягостное предчувствие скользнуло вдоль позвоночника. «Алекс, где же ты… Скорее, скорее возвращайся! Скорее, а то я сойду с ума».

Глава 23. Место, которого не должно быть

Чарльз

Время – материя странная и непредсказуемая. Весь прошлый месяц оно буквально тянулось – как пружина, и теперь, кажется, со дня на день вновь понесется с бешеной скоростью, не давая и малейшей возможности уследить за происходящими изменениями. То, что скажут утром, может уже днем оказаться устаревшим, к вечеру вновь радикально поменяться, а за ночь еще раз встать с ног на голову. Такие моменты Чарльз не любил – как-то, согласитесь, неприятно чувствовать себя отстающим от событий, нелепым и смешным. С другой стороны, просто сидеть и ждать надоедало. Может, стоило тоже пойти в Орден? Хотя нет, мальчишество ведь было бы. А так – он всегда просто сидит и ждет, пока другие что-то сделают, пока Кэрол… и остальные сделают самое важное и интересное. С ней было, надо сказать, непросто – Каролин критиковала жестко буквально все, что Чарльз делал или говорил, хотя порой бывала милой и доброй. С ней он впервые познал близость – не то чтобы это было так невероятно по сравнению с тем, как горячо обсуждают эту тему в СМИ, но эмоционально это совершенно особое, ни с чем не сравнимое… Странно, даже наедине с собой – и то как-то неловко о таком думать. И все же какая-то новая уверенность, какое-то совершенно иное самоощущение – все это было свежим, захватывающим, всецело новым.

Впрочем, то, что произошло утром, заставило забыть и о личных переживаниях, и даже о бесконечных политических дрязгах. Кровавые убийства продолжились. На этот раз за одну ночь случилась целая серия – убиты трое человек, семья, пропали без вести еще трое. Это было уже чем-то новым. Люди были в панике – парки обезлюдели, диски летали с огромной скоростью, порталы перегружались, поодиночке никто не ходил – и в тераноме полицию ругали последними словами – полицейский пресс-центр неловко оправдывался и просил времени, клятвенно заверяя, что «зацепки есть» и преступник вот-вот будет пойман.

Что и говорить, им никто не верил. Чарльз не мог не думать о преступнике – потому что невозможно было понять. Понять, зачем кому-то просто убивать людей, тем более с такой жестокостью? Можно понять алчных политиков, контрабандистов, ревнивых мужей и жен – но это? Кроваво, безжалостно потрошить незнакомых людей? За что? Почему? Нет, понятно, что это маньяк, сумасшедший, такое иногда бывало… Но в том и дело, что это было большой редкостью – и полиция фактически не имела практики в поимке подобных преступников.

И все же есть это чувство – вроде бы ты ничего и не должен, не обязан – но все равно кажется, словно ты отказываешься, отворачиваешься, проходишь мимо.

Чарльз стряхнул печальные мысли, припомнил все встречи с Кэрол, письма, которые писал, и ее ответы: «А с чего ты взял, что из величия архитектуры следует величие людей? Может они гробили людей тысячами во имя этих строек, может, их жгли на кострах? С чего ты вообще взял, что хоть когда-то было иначе? Быть может, и было, конечно, только более кроваво. Все-таки вряд ли милые и добрые люди устроили такую резню, что нам даже знать запретили, что там точно происходило?». Не то чтобы Чарльзу такое совсем не приходило в голову, но Кэрол умела сказать как-то так, что сразу кажется, что иначе и быть не могло. Если так проанализировать, Кэрол никогда не говорила, что любит Чарльза, хотя он ей признавался. Нет, она к нему определенно хорошо относится, но как понять – как именно? Как к другу? Как к несерьезным отношениям? Одно ясно даже невооруженному взгляду – уж точно не так, как он к ней. Впрочем, отношения как раз и строятся, чтобы отдавать, а не чтобы ждать для себя. Так что пусть будет что будет, даже если искренней взаимности он не увидит и не дождется. Что насчет работы – после убийства Шапелье Чарльз, как ни странно, получал лишь вежливые отказы. То ли все ударились в суеверия, то ли, что вероятнее, его считали слишком связанным с определенными группировками.

В общем, заняться было толком нечем, и Чарльз сортировал старые записи, протоколы заседаний и прочий бюрократический мусор. В какой-то момент его тераном издал звук, и Чарльз посмотрел – писал Этьен. Тот после падения Тревиньона получил место своего бывшего начальника, став следователем – правда, пока не по особо важным делам, но это было бы слишком. Этьен тоже, насколько Чарльз знал, погрузился в работу с головой. Собственно, они не общались как-то близко, и тон Этьена был почти что официальный. Он писал, что обнаружил в бумагах бывшего начальника кое-что интересное, но, возможно, опасное – и потому хочет, чтобы не он один был носителем этой информации, строго предупредив, что говорить о встрече нельзя никому и ни в коем случае. Чарльз стер сообщение, и, оставив в своих комнатах заклинание на всякий случай, отправился на встречу. Кажется, даже для него риск понемногу становился вполне обычным делом.

Антуан

Сидеть в теневом мире, находясь при этом в доме почтенной дамы, одной из руководителей совета темных магов в их неофициальной европейской столице – не самое приятное дело. В данном же случае нас предупредили, что надо ждать визита Отто Ауттенберга, молодого и очень перспективного мага, знатока каких-то древних рун или наподобие того.

Теперь он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и пил кофе вместе с Александриной, несколько снисходящим тоном объясняя собеседнице: – …невозможно даже для развлечения читать. Надо понимать, культура всегда создавалась и будет создаваться ради массы, толпы, плебеев. Для них же мы, Темные, всегда были и будем порождениями зла, которые режут кошек, насилуют девственниц, хаотически совокупляются и так далее. В их нелепых представлениях Тьма и Тень – злобные сущности, которые непременно стремятся обмануть и напакостить – как и сами Темные. И им даже в голову не приходит, насколько нелепы их завывания со стороны. Взять хоть самое очевидное – если какой-нибудь моралист, поняв, что от Света никакой помощи нет и не будет, что сам этот Свет – бесконечная стагнация в неподвижности, а пресловутого источника в виде их боженьки нет и быть не может – он приходит просить помощи у реальной силы, у Тьмы, дьявола, как хотите – но делает это с мерзкими кривляниями, всячески выказывая презрение – так чего они хотят от всеведущей Тьмы? Чего-чего, а тупой морали от нее ждать невозможно. Более того, разум, бесконечное изменение, познание, безграничные возможности, которые и есть Тьма прямо противоречат каким бы то ни было нелепым ограничениям, выгодным только стаду. Индивид – незаурядный, сильный одиночка, жаждущий только свободы – от всего и для бесконечного познания и развития – вот настоящий Темный. А то, что нам приписывают всякие дурацкие пороки, властолюбие, садизм – это лишь их собственные подавленные комплексы, от которых настоящий темный так же свободен, как от эмоций, морали и, одним словом, всего человеческого. Настоящий маг – не человек, он должен искоренить в себе любую принадлежность к этому нелепому виду, порождению низших, тупых, неумелых сил, чтобы слиться с истинным, чистым разумом в бесконечном развитии – и при этом остаться бесконечно растущей, расширяющей свое его индивидуальностью, расчищающей свой путь исключительно разумным и наименее затратным путем. Как-то так. – Отлично, Отто, вы настоящий гений! – Александрина с непритворным восторгом отложила пергамент, по которому мгновение назад летало автоматическое перо – еще одна дань старомодным устройствам, – да, на это нашим тупоголовым критикам будет нечего возразить, кроме своего бесконечного нытья. – «Ой, как жи это плёхо, так жи низзя», – передразнил кого-то Отто, и Темные рассмеялись, – конечно, что можно возразить против очевидной истины? Только мычать и давить на эмоции.