Елизавета Дворецкая - Тайна древлянской княгини Страница 30

– А на вид едва четырнадцать.

– В ее года я замуж вышла, – сказала Предслава и охнула, кое-что вспомнив. – Слушай, не зли ее, она и так на меня будет зла, как… кикимора голодная.

– А что такое? – Воята заглянул ей в лицо.

– Меня за ее жениха сватают.

– Что? – Воята резко остановился среди орущей, пляшущей на ходу толпы, развернул Предславу к себе и крепко взял за плечи.

– За Берислава переяславльского. Ольг сказал. Зарялу хотели было за него отдать, да теперь мне предлагают.

– Йотуна мать! Где этот Берислав? – Воята огляделся с самым свирепым видом, будто собирался немедленно набить тому морду. – Где этот сморчок нестоячий!

– Да тише ты! – Предслава поспешно закрыла ему рот ладонью, и Воята тут же поймал ее зубами, как истинный волк.

К вечеру у Предславы уже гудело в голове – от воплей и хмельных криков, от песен, от гудьбы рожков и стука чаш по столу. Пока гости еще сидели за угощеньем, молодых проводили в княжью баню, где для них была устроена постель на сорока ржаных снопах. Вспоминая себя четыре года назад и понимая, как должна быть измучена всем этим бедная невеста – а ведь еще далеко не конец! – Предслава не могла не радоваться в душе, что вдов выдают гораздо скромнее и что ей самой, вздумай она снова идти замуж, все это больше не грозит.

Празднества продолжались еще несколько дней: с утра мужчины ездили на охоту, женщины хлопотали по хозяйству, вечером снова садились за столы, и гудьба, хмельные крики, песни разносились от княжьей гридницы и избы по всей горе. А потом молодой князь Свенельд Ольгович с женой уехали в Коростень – пора было отправляться в полюдье, кормить дружину. Этой зимой Деревляни и земле дреговичей предстояло познакомиться со своим новым князем.

А все остальные, едва протрезвев, собирались уже на другую свадьбу – в Чернигов. Унебор уехал готовиться к приему невесты, свадебный поезд Придиславы Ольговны должен был на днях последовать за ним: нужно было успеть до ледостава и до окончания свадебного срока перед Корочуном. Велем со своей ладожской дружиной намеревался после Чернигова не возвращаться в Киев, а переждать Корочун и трогаться по льду восвояси, на север. Слыша разговоры об этом, Предслава все настоятельнее задумывалась: а ей что делать? И Велем, и Белотур заводили с ней разговоры при случае, расспрашивали, чего она хочет – теперь она имела право на то, чтобы родичи считались с ее желаниями. Князь Ольг ждал от нее благоприятного ответа, чтобы затевать сватовство с Бериславом положенным порядком, но она думала об этом без малейшей радости. Она не питала склонности к Бериславу, не доверяла Ольгу, зато ее тянуло хотя бы повидать родные места, прежде чем заново связывать себя с Русской землей. Да и что ей эта Русская земля? Здесь Предслава родилась и отсюда тянулись корни ее отцовской стороны, но родиной она считала Плесков, где выросла и где жила ее ближайшая родня: мать, отчим и братья. Ольг хотел, чтобы она осталась здесь, но Предслава, вооруженная недоверием, вполне успешно сопротивлялась его безмолвному давлению. Пока только в душе. Как князь он не мог ей приказать, но как муж старшей сестры ее матери обладал определенными правами, и ее долг был по возможности его слушаться. Правда, Велем, старший брат матери, имел еще больше прав, как более близкий родич.

Однажды, за несколько дней до намеченного отъезда, воевода Велем вернулся из бани очень довольный. Он вошел в Ольгову избу, где сейчас оставались одни женщины, дожидаясь своей очереди, и Предслава тут же налила ему кваса.

– Договорились мы! – объявил он, кивнув в благодарность и припадая к ковшу. – Ольг сам начал, а то я уж думал… А так все сладили!

– О чем ты, вуюшко? – У Предславы екнуло сердце.

– Да свататься будем. За младшую его, Зарялу.

Предслава перевела дух – и тут же вдруг снова испугалась. Если речь не о ней, то…

– А за кого ее?

– За Гостяту. Парню восемнадцать лет – самое время женить, да у нас девок нет ему хороших. я уж ехал, все думал – может, здесь пошарю. Да боялся, не захочет Ольг нам девку отдавать – ему теперь все князей подавай! А девка вроде хорошая… ты с ней в бане была – все у нее на месте?

– На месте, – повеселевшая Предслава улыбнулась.

При этом вопросе где-то в глубине мелькнула смутная мысль – что-то задело ее, когда она была с Зарялой и другими женщинами в бане в прошлый раз… Она постаралась вспомнить: нет, девка хорошая, никаких изъянов… но что-то тогда мельком привлекло ее внимание.

– Завтра свататься к матери ее пойдем, – продолжал довольный Велем. – А может, и увезем уже девку, чего тянуть?

– Уж она рада будет! Давно ей замуж хочется, все сокрушалась, что Придису отдают, а ее нет!

– Обрадуется, думаешь? Ну, дай Лада. А она девка вроде бы хорошая, собой красивая, – воевода Велем был уже в том возрасте, когда все молодые девушки кажутся красивыми, – да ведь княжья дочь. Упрется еще, скажет, мы ей нехороши.

– Да ее не спросит никто! – отмахнулась подошедшая Придиса. – Отец как сам решит, так и отдаст ее, – добавила она с неосознанным хвастовством любимой дочери, с которой такого уж точно не случится. – А что не князя ей сватают, так и она – не старшая дочь!

Придиса снова засмеялась, радуясь своей удаче, поскольку успела родиться на два месяца раньше.

– Нос-то не задирай – а то матицу снесешь! – Предслава шутливо дернула ее за косу. – Старшая княжна киевская – это я!

Даже имя ее говорило об этом: Елинь Святославна когда-то нарекла ее в честь своей матери и последней киевской княгини полянского корня, и в жилах Предславы, в отличие от Придисы и Зарялы, текла кровь исконного Святославова рода. Того, что, по преданию, происходил от Кия, основателя Киева.

На следующее утро спозаранку сваты, собравшись в Ольговой избе, отправились оттуда на двор старой воеводши, где жила Ведица с дочерью – теперь, после отъезда Людомилы, уже только вдвоем, не считая челяди. Но сегодня князь Ольг ушел туда еще раньше сватов, чтобы последних принимать – ведь он был отцом невесты. Сватами пошли сам Велем, Белотур, как родич, – и Воята. Поскольку жених остался в Ладоге, старший брат должен был его заменить в обряде обручения.

Когда они вошли, князь Ольг сидел у стола, Ведица стояла возле бабьего кута, а Заряла пряталась за занавеской. Жене князь рассказал, что сегодня произойдет, но Заряла толком ничего не знала – ее лишь насторожило неурочное появление отца.

Но вскоре ей все стало ясно. Трое мужчин вошли без спроса, а Велем огляделся и спросил:

– Где у вас тут матица?

Ольг, подавляя улыбку, указал им на лавку под матицей, и трое уселись. Заряла побледнела: странный вопрос про матицу, которую и так знает всякий, задают только сваты, желая показать, что пришли издалека. И хотя она с нетерпением ждала, пока чужие люди придут в ее дом «искать матицу», бледность разлилась по ее лицу, когда она увидела долгожданных гостей! Сбывалось то, чего она хотела меньше всего на свете! И Воята, встретив взгляд высунувшейся из-за занавески девушки, ухмыльнулся и подмигнул ей, подтверждая ее самые неприятные опасения.

– С чем пожаловали, гости дорогие? – невозмутимо осведомился Ольг, сидящий у стола.

– На лов мы вышли, – ответил Велем. – Есть у нас ясный сокол, а у вас серая уточка. У вас есть дочь Заряла, а у меня сын Гостята – вот и думаем, как бы нам их вместе свести да в одно гнездо усадить.

Белотур поднялся и протянул хозяйке каравай – вздохнув, Ведица приняла его, поклонилась, прижала к груди и перевязала красной шерстяной ниткой с обережными узлами. Вот и пришел час – ее единственное дитя, что растила она шестнадцать лет, забирают у нее, чтобы увезти за реки широкие, за леса дремучие… У нее дрожали губы, но кричать и причитать еще не пришло время.

– Хлеб у добрых людей берем, а вас с нами пировать зовем, – подавляя печаль, ответила она, и это означало согласие.

Гости встали и перешли к столу – как уже принятые в доме и будущие родичи. Ведица подала братину с пивом – сперва отпил Ольг, потом передал гостям.

– Где же невеста? – весело спросил Белотур. – Поглядеть бы, что за девку берем.

Ольг кивнул, и Ведица вывела из-за занавеса Зарялу. Та смотрела на гостей во все глаза, бледная и дрожащая. И даже тень улыбки, которую все привыкли видеть в ее нежных чертах, сегодня придавала ей особенно жалкий вид.

– Кормилец ты мой батюшка, – начала она осевшим от потрясения голосом. – Или я тебе надоела? Или много хлеба поела? Зачем отдаешь меня в люди чужие, неведомые? Чтоб тебе бы, свату большему, этим пивом захлебнуться, этим хлебом подавиться! У нас пироги не про вас печены! Чтобы к вам, сватушки, трясовица привязалась, чтоб трясло вас всех, повытрясла. Еще как бы тебе, сватушка, со двора бы тебе съехать, а до другого двора не доехать, стороной набродиться, да серым волком навыться, тебе собакой налаяться, да черным вороном накурлыкаться, тебе зайком наскакаться, да назад воротиться, у ворот поколотиться!