Андрей Ермолин - История чудовища Страница 5

***

Время текло невероятно медленно, а от ожидания и вовсе превращалось в подобие дегтя, едва тянущегося, намеревающегося и вовсе застыть.

Виктор безотрывно наблюдал за поляной в виде великаньего следа, ногтем превращая в труху уже третий корешок, но богатыря все не было. Внутренности Виктора сворачивало то ли от голода, то ли от сильного волнения, то ли от выпитого самогона и бесполезного зелья, а может, и от всего сразу. Понять он не мог, да и времени на это не было вовсе. Раздалось громкое карканье, и глаза чудовища впились в появляющуюся на коне из подлеска фигуру человека.

Огромный, черный, словно ночь, боевой конь с короткой, лоснящейся гривой, мощной грудью и подрезанными ушами, медленно ступал по поляне шагах в двухстах от укрытия Виктора. Он вез наездника, столь же крепкого, широкоплечего, с черной бородой, уходящей клином к груди и закрывающей сильную шею. Облачен ездок был вовсе не в глухую сталь, а в кожаный доспех. На голове сидела легкая шапка, едва скрывающая буйно растущие черные волосы. С плеча же ощерено смотрела волчья морда, угрожая всякому желтыми клыками.

Виктору показалось очень странным ношение шкуры на спине, особенно в летнее время. Конечно, погода с утра выдалась пасмурной, но сейчас, ближе к полудню, чуть развеялась. Боевой рысак продолжал медленно приближаться, уверенно ступая по достающей ему до середины ног траве. Чернобородый же богатырь внимательно осматривал округу, направляя коня к поваленной сосне. Виктор смотрел и ждал, ему казалось, что крикни он сейчас, то воин услышит лишь его рычащий голос и может принять это за акт агрессии и тогда кто-то пострадает. И, возможно, пострадает он сам. До этого момента чудовище не предполагало, что ему стоит бояться оппонента, но сейчас, глядя на широко расправленные плечи, мощную, но по ощущению гибкую фактуру тела и горделивую осанку, он почувствовал задатки страха. Тот, прошлый охотник, был тощеват и когда Виктор его разорвал, то отчетливо почувствовал запах алкоголя. Этот же воин был полной противоположностью: смел, уверен в себе и силен.

До корней поваленной сосны осталось не более пятидесяти шагов, когда рысак вдруг встал на месте и начал топтать копытами высокую траву, отказываясь идти вперед. Наездник немедля выхватил притороченный к седлу лук и за мгновение приложил к тетиве стрелу. Его цепкий глаз уставился на корни дерева, за которыми сердце в груди Виктора начало бешено стучать. Все планы, которые кипели в голове, вдруг испарились, точно капля воды на палящем солнце, и он, взглянув на сидящего на ветвях ворона, выкрикнул и голос сорвался на рев зверя:

– Стой! Ни шагу дальше!

Тетива лука звучно натянулась и стрела, засвистев в воздухе, пронзила корни дерева с пластом сухой земли и вылетела рядом с косматой головой чудовища. Все планы рухнули, и чудовище в два рывка спрыгнуло со ствола дерева, ногтями, больше походящими на когти, вырывая оставшуюся кору и прячась за могучим стволом, где стрелы его пока достать не могли.

– Стой! – вновь заревел Виктор, не зная, что еще сказать, чтобы потушить возникший пожар. – Я не хочу воевать!

Прошло какое-то время. Стрелы больше не летели, да и топота рысака слышно не было. Это могло значить, что воин либо обходит Виктора, либо прозвучавшие слова заставили его опустить оружие. Виктор с колотящимся сердцем, вжимаясь в ствол дерева покрытой шерстью спиной, аккуратно переставлял ноги, двигаясь к корням, чтобы выглянуть и узнать, что предпринял богатырь. Странным делом, чудовище не чувствовало того страха, охватившего его в самом начале. Животная натура уже плотно сидела в нем и когда наступала опасность, то инстинкты зверя и охотника особенно резко просыпались. Лишь разум оставался тем мостом человечности, не позволяющим Виктору превратиться в медведя и, не взирая на стрелы, несущие смертельную опасность, смять чернобородого рыцаря вместе с его боевым рысаком. Человечность – все, что осталось у Виктора и все, к чему он стремился последние полтора года блужданий по лесам и полям.

Подойдя к корням, он медленно выглянул из-за них, увидев фыркающего все на том же месте коня. Вот только всадника в седле не было. В этот же момент раздалось громкое карканье, и инстинкты зверя заставили Виктора отскочить в сторону. Краем глаза он заметил блеск стали и почувствовал острую боль, скользнувшую по всей спине ледяным касанием. Зарычав от боли, Виктор вновь оттолкнулся от земли, видя, как ловко выворачивается воин и делает два шага для нанесения окончательного, смертельного удара, целясь в грудь одноручным мечом с изысканно выкованной гардой, напоминающей двух стройных дев. Реакция чудовища была инстинктивной. Уйдя от тычка в грудь, он ударил кулаком по пальцам воина так, что те захрустели, а их хозяин болезненно взвыл, выронив меч. Но потеря меча не стала для него поводом отступить, и он крутанулся, с размаху въехав Виктору в ухо тыльной стороной кулака.

Перед глазами помутнело, а в голове раздался колокольный звон, постепенно переходящий в тонкий писк. Богатырь вложил в удар весь вес и всю энергию резкого поворота, нанеся точный и ошеломляющий контрвыпад. Возможно, обычного человека он вывел бы из равновесия или вовсе лишил сознания, но Виктор лишь отступил назад, пошатываясь и тряся косматой головой, в то время как воин бросился искать свой меч.

– Стой! – проревело чудовище, выставляя руки ладонями вперед. – Не нужно проливать кровь.

Но кровь уже бежала и бежала хлестко из широкого рассечения на спине, идущего от лопатки до поясницы. Кровь, не прекращая, лилась из раны, и Виктор чувствовал ужасную боль и подступающую слабость. Богатырь же уже стоял с мечом в руке. В стороне валялась его шкура волка с ощерившейся пастью. Было видно, что меч воину держать очень больно, из-за пары сломанных Виктором пальцев, налитых под кожей кровью. В левую руку он выхватил из-за голенища нож с загнутым лезвием и теперь стоял в боевой стойке на согнутых в коленях ногах.

– Послушай! – постарался говорить, как можно человечней Виктор, контролируя каждое движение противника. – Я не убивал медовчан! Я ждал тебя здесь в надежде убедить в своей невиновности.

Слова чудовища явно произвели на богатыря впечатление, и он на секунду поменялся в лице, казалось, на нем возникло удивление, но вскоре вновь на свет выступили желтоватые зубы агрессии.

– А в городе все другого мнения! – словно выплюнул в ответ чернобородый, вложив в слова всю неприязнь, которую он испытывал к стоящему напротив существу. – Ты у нас еще и говорящая тварь, выходит. Так ты заговаривал зубы тем, кого убивал, верно?

– Я не убивал их, – ответил Виктор спокойно, стараясь не спровоцировать богатыря, высматривающего слабое место для атаки. – Их убил вурдалак, что обитает на кладбище. Опусти оружие и позволь мне все объяснить.

– Опустить оружие? – хищно переспросил чернобородый. – Чтобы ты на меня набросился? Ну уж нет. Я приехал, чтобы убить тварь и эта тварь – ты. Но перед тем как с тобой расправиться, мне интересно узнать, что ты такое? Откуда научился по-нашему говорить.

– Я – человек! – взревел Виктор, обожженный словами воина. – Я отличаюсь лишь внешне! Так несправедливо обошлась со мной жизнь и я…

– Ты – тварь! – сплюнул чернобородый, начав медленно заходить с правой стороны на чудовище. – Тварь, убившая с десяток жителей Медова, а теперь, когда тебе осталось жить не дольше пары минут, ты пытаешься выкрутиться. Но я не из тех, кто верит выродкам вроде тебя, пусть ты хоть по-птичьи запоешь.

Гнев закипал внутри. Животное рвалось из клетки, желая разорвать на части этого нахального ублюдка, смеющего так говорить с тем, кто мог его разорвать в два счета, и стальные зубочистки бы не помогли. Человек, на рассудительность которого Виктор возлагал такие надежды, оказался упертым и бесстрашным дураком, вымеряющим наилучшее время для атаки.

Он все продолжал кружить, и чудовище кружило, не позволяя обойти себя и чтобы не сбиться с шагу, что было делать все сложнее из-за беспрерывно текущей из раны на спине крови. Потеря крови давала о себе знать, и чернобородый это прекрасно понимал, выжидая, когда же у раненой твари наконец-то дрогнут ноги.

– Я очистил от подобных тебе кровожадных созданий не одну округу, – понимая, что Виктор пока по-прежнему представляет собой опасного противника, заговорил воин, чьи светлые, практически выцветшие глаза безустанно скользили по всему чудищу, ища его наиболее слабое место. – Были и говорящие, старающиеся меня заговорить, а потом бросающиеся, оскалив пасти, и натыкающиеся на мой меч. Были твари и похуже тебя, – усмехнулся он лишь суровыми глазами. – Та вон накидка, едва кивнул он головой в сторону валяющейся в траве шкуры волка, что прежде была у него на плечах, при этом, не отведя глаз, – принадлежала твари, которая убила пятерых пастухов, двух пацанов, играющих на окраине деревни, и старуху, не успевшую закрыть вечером дверь в хату. Это волчица, кормившая мясом людей своих выродков. Я убил ее, а затем и каждого из пяти едва окрепших волчат. Свернул им головы. Я улыбался, зная, что эти твари больше никому не навредят. Но теперь я выброшу эту шкуру и заменю ее твоей, сукин ты сын. Ты убил уже десять человек, да еще и в городе. Ты будешь лучшим трофеем в моей жизни.