Рони Ротэр - Мошки в янтаре. Скуй мне панцирь ледяной. Черный пепел, красный снег. Ключ Страница 5

– Мамо, – послышался её громкий голос. – Мамо, полдневать пора.

Послышалось старческое кряхтенье, скрип и сдержанное причавкивание. Выйдя к столу, Малья кивнула на другую половину хаты.

– Мамо, Врацека мато. Стара уж, почитай, за седьмой десяток перевалило. Придвигайся, Зарель, бери-ко вот ложку, да черпай. Хлеб вот бери. Микось, за стол! Тато ждать не будем, он не обидится – гость у нас.

Пацаненок устроился на лавке рядом с южанкой. Зараэль повертела в руках потемневшую деревянную ложку – «Да уж, видимо, о тарелках они и не слыхивали» – и потянулась к котлу.

– Хлеб-то, хлеб подставляй, – хозяйка показала, как держать ломоть под ложкой, чтоб похлебка не капала на стол, и улыбнулась. – Все ж, видать, из благородных, а? О том году на ярмарке с Врацеком были, в Вестроге, благородия туда ж наезжали. Мно-ого! Про господ ничё не скажу, не приглядывалась. А вот иланны – фра-фра! Ровно куст, шо мы на жатву, на день Хлебной Мато, выряжаем! Ленты, да кружева, да побрякушки, да туфельки вышиты. Сами тощи да белы, ровно солнца и не видали, скрозь ручушки кости видать – того гляди, сломятся! В чем жисть держиться? Так, рыбу-то мы отвезли, пока суть да дело, я с кухаркой господарской слялякалась. Так она меня поглядеть повела, тихохонько так, на обед-то господарский. Смех, да и то! Енто надо ж так над харчем изгаляться – у кажного за столом своя миска, да не одна. Вот оне в одной поковыряются-поковыряются, да собаке её, сами за другую берутся. Конеш, так захудаешь! И кружек тож штук по три. Она, кухарка тоись, говорила, енто кубки да фрузеры. В обчем, дурь все енто, вот что. Простые люди, оне лучче с харчем-то обходятся, знают, как он достается.

Горло Зараэль сдавило, словно ошейником. Она метнула на хозяйку загоревшийся взгляд, но та ничего не заметила. «Корова, – опустив голову и кусая пропитанный рыбным наваром хлеб, подумала Зараэль. – Да что ты знаешь?!»

А вслух произнесла:

– Вестрог? Это далеко?

– Та не, не далече. Мы на подводе за два дня добралися. Так то, почитай, с грузом. А верхами и за день управляются.

– А где здесь можно достать лошадь?

– Лошадь-то? Так то в замке лордовом, в Олломаре.

– А в деревне?

– Да ты шо, – махнула рукой Малья. – Откель тута лошади! Волы одне. Ну, можа еще ослы у изборна да у Соктня.

Их разговор был прерван тяжелыми шагами на крыльце. В дом, широко распахнув двери и отряхивая ноги от снега, вошел высокий крепкий мужик.

– Тато! – Микось сорвался, было, из-за стола, но мать остановила его.

– Сиди, ешь! Врацек! – Малья поднялась из-за стола, и приняла у мужа из рук парку. – Чего там изборн?

– Та, ничого путного, – рыбак, по-прежнему не глядя туда, где притихли за столом гостья и сын, зачерпнул из бадьи, стоящей у входа, воды ковшом, и жадно принялся пить. – Ох. Щас. Метёт то! Ктой-то сбёг в замке. Цельну кучу народу, грят, положил. Баба, что-ль, какая. Велено по всем окрестным хуторам и деревням шукать. Кто её споймает, али просто укажет, где она хоронится – награда будет.

Зараэль, услышав эти слова, положила ложку и отодвинулась от стола. Её взгляд упал на нож, которым Малья резала хлеб.

– Полдневать идем. Тебя не ждали, гость у нас. А кого искать-то? – Малья подняла брови.

Врацек, наконец, напился, бросил ковш в бадью и глянул за стол. Остолбенело уставившись на Зараэль, он с минуту рассматривал девушку. Пальцы южанки коснулись ножа, осторожно обхватили гладкое дерево рукояти.

– Да, дык, её вот! – изумленно тряхнув бородой, рыбак ткнул пальцем в Зараэль. – Точно, она!!! Изборн сказал, шо сама черная, а волосья…

– Только сунься, – прошипела Зараэль, и, обхватив сидевшего рядом мальчишку левой рукой, приставила ему к горлу нож. – Прирежу пацана!

– Та-а-а…!!! – истошно завопил Микось, но Зараэль ткнула его запястьем под подбородок, и мальчишка, клацнув зубами, затих.

– Заткнись, щенок.

– Микось!!! Зарель, ты шо, ты шо? – Малья рванулась, было, к ней, но Зараэль, вскочила, опрокинув скамью и поддергивая мальчишку вверх.

– Я сказала, не подходить! – рявкнула она.

– Микось, тихо, сыно, тихо, – у Врацека дрожали руки. – Малья, а ну, уйди. Отпусти его, ты, как тебя там. Не тронь мальчонку.

– Боишься за него? Правильно делаешь, – Зараэль кивнула, прищурившись. – Сделаешь всё, как скажу, уцелеет. Хоть что-то пойдет не так, лишишься сына. Ясно?

– Чего надоть-то? – исподлобья глядя на неё, прохрипел Врацек.

– Отвезешь меня в Вестрог.

– Зима ж, замело. Волы не пройдут.

– Не моё дело.

Врацек задумался, тяжело дыша и со страхом глядя в широко распахнутые глаза Микося. Малья тихо причитала, прижав к губам скомканный подол передника.

– Тады на лодке. Море поутихает, кажись.

– Врацек, так парус-то не чинен! – пискнула Малья.

– Управлюсь, всё одно в такую метву ни в поле, ни в море не выйти, – угрюмо откликнулся рыбак. – Да отпусти ты пацана, Висьмирь тя порази, не вру я! Как поутихнет, так и повезу! – не выдержал он.

Зараэль отвела нож от горла мальчишки, но хватки не ослабила.

– Ладно. Но смотри мне, рыбак, я словами не бросаюсь. Никуда не ходи и никому ничего не говори. А не то – будет наживка из твоих мальков.

Свет за окном сменился тусклыми гнетущими сумерками. Врацек, запалив сразу три лучины и разложив на столе куски парусины, сосредоточенно шил. Малья пыталась прясть, но веретено выскальзывало из её дрожащих пальцев. Она то и дело взглядывала на скамью, где возле южанки, поджав колени, дремал Микось. Тонкая веревка тянулась от запястья Зараэль к свесившейся с края скамьи кисти мальчишки.

За занавеской заплакал ребенок. Малья встрепенулась и, отложив работу, поднялась. Она скрылась за пологом и вышла оттуда уже с младенцем на руках. Одетый в одну длинную рубашонку малыш помигивал на свет, цеплял мать за волосы и лепетал. Увидев отца, он радостно заагукал и потянул к нему ручки.

– Нет, Ястось, – Малья посадила сына к себе на колени. – Давай-ко, Ястосю кушать будет.

Она распустила шнурок на рубахе и принялась кормить малыша. Тот приник к материнской груди, довольно жмурясь и посапывая. Малья, забывшись и с умилением глядя на сына, начала негромко напевать и покачивать ребенка.

Зараэль щурилась на трепещущие огоньки лучин, смотрела, как пляшет челнок в узловатых пальцах рыбака, на его хмурое лицо, ловила беспокойный взгляд, направленный на Микося. Она смотрела на ребенка, обхватившего маленькими ручками пышную горячую грудь рыбачки, видела её мимолетную улыбку, слушала колыбельную, которую она пела своему сыну, и понимала, что завидует им. Завидует их простому человеческому счастью.

Южанке вспомнилось детство. Её колыбельной был вой ветра за пологом шатра, а тепло в холодные ночи ей дарили собаки. Равнодушие сходило за доброту, а сытость воспринималась как счастье. Любовь же…

Под боком шевельнулся Микось, и, приподняв голову, посмотрел на мать. Потом протер глаза и сел. Длинная веревка, которой Зараэль привязала его к себе, не мешала мальчику. Он некоторое время смотрел на брата, спящего на руках у матери, а потом повернул лицо к Зараэль.

– Тётя, а у тебя детки есть? – негромко спросил мальчик.

– Нет, – ответила южанка, не отрывая взгляда от младенца.

– Почему?

– Не твоё дело.

– А я знаю, почему. Потому что ты злая. Моя мато говорит, что недобрым Висьмирь деток не дает, чтоб зла не множить.

– Заткнись, – Зараэль согнула руку, натягивая веревку. Мальчик ойкнул и дернулся.

– Больно!

Врацек бросил иглу на стол.

– Оставь ты мальчишку в покое! – голос рыбака был умоляющим. – Чего он тебе содеял-то? Сказал же – повезу!

– Работай, работай, – Зараэль кивком указала на возвышающуюся на столе парусину. Но веревку все же ослабила. Врацек вздохнул и снова взялся за иглу.

– Ма-алья-а, – донесся дребезжащий голос старухи. Рыбачка, бережно неся ребенка, ушла на другую половину.

– Тёть, – Микось коротко тронул южанку за руку и привстал. – А, тёть, мне это… надо мне.

– Куда? – Зараэль, задумавшись, не сразу поняла мальчишку.

– Куды, – хмыкнул рыбак. – До ветру ему! Говорю те, отпусти пацана. Оно и тебе легче сдеетца. Мы тута врать то не привышны, коль сказал – повезу, так то и буде. Мне ведь ни до дела, от кого ты бегишь, и кто за тобой бегит. У меня своё слово. А так, ровно собаку на цепи, негоже человека держать.

Зараэль подумала, и, глядя рыбаку в глаза, отвязала веревку с мальчишечьего запястья. Микось, уже в нетерпении подергивающийся и приседающий, выскочил за дверь.

– Но ты, рыбак, помни, – кивнув вслед мальчику, негромко произнесла южанка. – У меня тоже свое слово.

– А то, – согласно откликнулся Врацек.

Вернулся Микось, поеживаясь и стряхивая снег, и помчался к матери.

– Есть хочу!

Врацек поднялся, снял парусину со стола, и сложил в углу.