Александр Шляпин - Операция Кощей Страница 8

Когда Емеля закончил и гусли стихли, где – то в темноте угла послышалось жалостное всхлипывание. Емеля зажег от огарка новую лучину и осветил стол. Там Муромец и Добрыня, подперев руками подбородки, пускали слезы, ностальгируя по своим былым подвигам.

– Эх, Емелька, Емелька, растрогал ты нас до самой глубины души. Это, братец, круто! Емеля отложил гусли в сторону и, молча, налил в кружки медовухи.

– Хочу, братья, выпить за всех ратников, погибших на полях баталий, сложивших свои буйные головушки в бою с басурманами и прочей нечистью, что нашу державу баламутят, – сказал Емеля.

– Правильно, Емелька! За нас, за реальных ратников!

Богатыри встали, подняли свои кружки и молча, не чокаясь, осушили их до самого дна.

– Эх, водицы бы холодной сейчас испить, – сказал Добрыня, поглаживая бороду. – Селедка у тебя, Емелька, уж больно соленая!

– Маманя, подай водицы холодной! Добрыня глотку желает промочить, – завопил он, желая угодить другу.

– А водицы – то, Емелюшка, не—ту—ти!

– Как это, не—ту—ти?! Вы что, маманя?!

– А откель ей взяться? Ты окаянный цельный день клопов на печи моришь, а у меня сил нет до проруби ходить. Сходи, сынок, да мозги сабе продуй, чай разум к тебе возвернется.

– Сама сходи, не видишь, что я с богатырями речи умные веду. О державе, о житии нашем крестьянском беседуем, – сказал Емеля, не поднимая с лавки зада.

– Тебе, ирод, надо, ты и иди! Я ноги морозить не хочу! – сказала мать и, плюнув на земляной пол, обиженно отвернулась, уставившись в печь.

– Не гневи, отрок, мать! Она тебе жизнь дала! – сказал Илья Муромец, и хлопнул тяжелой рукой Емелю по затылку. – Уважать должон!

Емеля вскочил и завопил на богатыря:

– Ты, себя вспомни! Тридцать лет и три года кирпич на печи своими боками шлифовал! Так, наверное, лен был, что тебя маманя даже с ложки кормила. Вон бугай какой вымахал!

– Хвор я был, – ответил Илья, вставая из – за стола и, засучивая рукава, чтобы стукнуть Емелю по носу.

– Ты – хвор?! Да ты свою репу в зерцало зрил? Да об твою рожу, Илюша, можно цуценят бить, чай, с Горынычем совладать здоровье тоже нужно богатырское…

Муромец, не дожидаясь, когда Емеля договорит, схватил его за грудки и поднял одной рукой до самого потолка, а другую, сжав в кулаке, подсунул ему под самый нос. Тот, брыкая ногами, хотел что – то сказать, да огромный кулак богатыря подпер ему подбородок так, что он и рта открыть не смог.

– Ну что, клоп вонючий, чуешь, чем пахнет? За водой пойдешь?

– Угу, – ответил Емеля, беспомощно болтая ногами и воротя нос от Муромца, дышащего на него бражным перегаром.

– Так ты понял, ирод?!

Муромец опустил Емелю на пол и поправил на нем задранный зипун.

– Иду – иду, Илюша, только не гневись более, – сказал Емеля и, одев овчинный полушубок и шапку, поспешил к двери, хватая на ходу ведра.

– «Когда хочешь, удавят, душегубцы», – сказал сам себе Емеля, пробиваясь по снегу к озеру, которое находилось недалече за огородом.

Очистив ногой затянувшуюся прорубь, он со злостью ударил дном дубового ведра по льду и одним махом зачерпнул в него студеной водицы. Набрав второе, Емеля уже собрался идти домой, как вдруг увидел торчащий из ведра рыбий хвост.

– «О, гля, закусь сама на сковородку пожаловала! Сейчас маманя нам рыбки нажарит, во браты рады как будут!» – сказал сам себе Емеля и, схватив щуку за хвост, вытащил её ведра, чтобы посмотреть на свою добычу.

– Отпусти меня, Емелюшка! – взмолилась рыбина, – у меня детки дома остались, караси в тине некормленые стоят.

– Во, рыбина, а как по – русски шпарит, – сказал Емеля и почесал затылок. – А может это мне спьяну такая хрень мерещится?!

– Кольцо тебе, Емелюшка, дам и заклинание волшебное. Кто этим кольцом владеет, тот будет всем миром властвовать.

– Так уж всем миром? – спросил Емеля, глядя щуке в глаза.

– Всем! Все, что пожелаешь, тотчас же исполнится!

– Все – все?! – спросил Емеля, не веря в могущество кольца.

– Так пожелай!

Емеля, держа рыбу в руке, стал думать, что пожелать ему в этот миг такого, чтобы растопить свои сомнения.

– Ты, Емелюшка, мозги – то свои включай быстрее, чай, мне на воздухе жить нельзя, умру я на воздухе.

Емеля сунул щуку обратно в ведро, надел кольцо и, полюбовавшись блеском злата, ехидно сказал:

– Ступайте ведра домой сами, да так, чтобы ни капли мне….

– У тебя что, Емелька, солома с крыши съехала, урод?! Куда ты, мать твою, меня тащишь?! – взмолилась щука. – Мне домой надо в озеро!

– Будешь со мной теперь жить, рыбина говорящая! Я завтра тебе аквариум построю из хрушталя! Будешь все мои пожелания исполнять, да сказки на ночь мне рассказывать, а не исполнишь, так тут же на сковородку попадешь, ясно?! Я жареную рыбу уж больно уважаю. Это тебе не рак какей!

– Ты, дурень, отпусти! Я тебе кольцо дала? Дала! Так какого хрена тебе еще надо?! Я пожелания не исполняю, это прерогатива того колечка!

– Да иди ты!

– Так оно и есть, – ответила щука, выкатывая глаза из орбит, чтобы разжалобить мужика.

– Так значит, кольцо само без тебя чудеса творит?!

– Без меня, дурень!

– Так что, тогда тебя можно на сковородку определять?! – спросил Емеля, издеваясь над рыбой.

– Ну ты, Емелька, и собака! Тебе власть над миром дали, а ты, гад, еще крови моей хочешь? Ты, ты – просто настоящий фашист!

– Кто я? Фашист?! Да я, да я, коли бы ты знала….

– Пусти меня в прорубь, мужлан, я еще пригожусь тебе!

– Да катись ты, – ответил Емеля и бросил щуку в полынью.

Та, вильнув хвостом, на мгновение скрылась под водой. Уже через секунду вынырнула и, отдышавшись, напоследок сказала:

– На коленях еще приползешь, кретин! Я еще припомню, как ты, сволочь, мне нервную систему расстроил!

– Да пошутил я, – ответил Емеля и, сняв рукавицу, вновь взглянул на колечко, которое блеснув искоркой, заиграло, засветилось подобно летнему солнцу. – Это тебе не хухры – мухры, я теперь властелин всего мира, – сказал сам себе Емеля и поцеловал щучий подарок.

Надев рукавицу на руку, он с чувством исполненного долга пошел домой вслед за убежавшими ведрами, по дороге планируя свою дальнейшую судьбу, которую он решил ковать с помощью кольца.

– В тридевятое царство ходил? – спросил Добрыня Никитич, прильнув к ведру губами. – В горле уже давно ссохло, а ты все где – то шлындаешь!

– Он, Добрынюшка, видно к Василине ходил! Девка – то по нему вся на нет сошла, – подколол его Илья.

– Мне, мужики, Василина не ровня! Мне таперича жена купеческих, аль барских, аль даже княжеских кровей нужна! Василина хоть баба и видная и формы у нее приятные глазу, да только она из мастеровых, а мне княжну подавай! Хочу чтобы денег сундуки были да титьки – во с эти ведра!

Богатыри и мать засмеялись над выходкой Емели, который возомнил себя первым в Слободе красавцем.

– Ты что, её доить собрался? – спросил Илья. – У тебя же корова для таких целей есть!

– Корова та, Илюша, навозом пахнет, а мне хочется парфюм хранцузский нюхать.

– Ну, ты и загнул! Ты, Добрыня, слыхал, что этому бесенку в голову взбрендило! Нюхать парфюм хранцузский мечтает!

– Он видно, брат, головой прорубь пробивал, вот мозги свои и стряс малость, – отвел Никитич. – А коли так, то хрен с ним, пусть к княжне Марьяне сватается, да с головой своей расстанется!

– О, и точно! Марьяна, два месяца как на выданье. У меня княжьего грамота есть, – ответил Муромец и, сунув руку под кольчугу, вытащил державный свиток, опечатанный сургучной печатью. Он развернул грамоту и, подвинув лучину ближе к листу, стал с выражением читать:

КНЯЖЕСКИЙ УКАЗ

1508 года декабря в 1 день великий государь князь и великий князь Владимир Владимирович всея земли русской самодержец указал сказать:

От сего дня повелеваю: Огласить сей указ в градах, деревнях и землях славянских, европейских, что церковью во всем согласны, как валахи, молдавы, сербы, далматы, болгары и самые его великого государя подданные черкесы и все греки, от которых наша вера православная принята. Все те народы кои лета свои исчисляют от Рождества Христова да далеких стран африканских, чьи люди лицом черны как смоляки да березовые головешки.

Сего дня 1 декабря года 1508 повелеваю:

Княжна Марьяна Владимировна объявляется невестой на выданье, как достигшая причин природного созревания. А посему моей волей князя самодержного и единого всея Руси назначаю смотрины и торжественное сватание на день празднования масленицы.

Тот, кому суждено будет излечить принцессу Марьяну от пагубной привычки слезы лить беспричинно и умолку, будет наречен в женихи и княжеской милостью обласкан невиданно богатым приданым.

Приданое: половина царства, шуб из соболя – десять единиц, два бочонка злата по шести пудов, десять бочонков серебра по шести пудов. Коров и прочего скота – тысячу голов. Скакунов заморских арабских земель – пятьсот голов.