Марина Бирюкова - Фамабрика. Гламурная антиутопия Страница 8

Обиженный Алкеем юноша в мундире взял в руки свою отрезанную косу и стал мерно бить ею по столу. Он все еще сотрясался от ярости, и от мерных ударов его собственное тело, казалось, было вовлечено в жутковатый ритмический танец. На губах юноши выступила пена, лицо побагровело, он бил так сильно, что уже и стол начал трястись, а за ним вслед – и телекамеры, и кресла, и ретрансляторы, и стены павильона… Из пуза застывшей в ступоре женщины-фокусника высыпались детали часового механизма, Антоний великолепный расплескал бычью кровь из своего атрибута, парень в кольчуге не смог удержать корзину с камнями, побившими суетившихся на нижнем ярусе операторов, камеры и прожекторы полетели с подставок, а чугунная гиря из арсенала Алкея едва не пробила череп Весте пленительной. Пронзительно завизжав, Веста своими руками вытолкала сейсмического юношу за двери павильона. На этом испытания закончились. Антоний и Веста не пожелали испытывать способности оставшегося парня в кольчуге, по причине позднего времени, и удалились для принятия решения.

Сейсмический юноша и женщина-фокусник были отвергнуты, и для участия в шоу «Ляпсус мемориэ» выбраны трое: я, Телеф и Алкей зубодробительный.

Мир без дерьма,

Из всех миров

Лучший.

Не надо зла,

И так понятно,

Что жизнь – тоска.

Я-то ведь грязный,

Я безобразный,

Я непристойный,

Неприспособленный

К этому миру,

Что лучше меня.

Душа – фигня.

Я не со зла.

Вот стану клоном,

Нежным, влюбленным,

Примешь меня.

Торной дорожкой

Пойду на закланье.

Нет оправданья

Моей тоске.

Сильный и новый,

Буду с тобою

Радость делить

Тихим ответом.

Стану с приветом

Счастье дарить.

– А почему «с приветом»? Он что, свихнулся? – спросил я.

– Да нет, с приветом – вроде как гуманус, амабилис, дружелюбно, ласково, сик дикта, – вяло ответил Телеф.

Разговор этот происходил на Дворцовом мосту. Мы возвращались с Фамабрики, и никому из нас не хотелось вспоминать о том, что с завтрашнего дня мы должны стать соперниками, не останавливающимися ни перед чем в борьбе за главный приз «Ляпсус мемориэ». Перед тем как расстаться, мы долго молчали.

– Такова жизнь, – наконец, произнес я.

– Такова, – мрачно подтвердил Телеф.

На следующий день у меня уже не было возможности поговорить с Телефом: после торжественной процедуры начала шоу, когда я, он и Алкей стояли вместе на бастионе древней крепости, а ветхая пушка, заряженная марсианским огнём, содрогалась от залпов, посылаемых в сторону Зимнего, мне было не до этого. На церемонии присутствовал весь цвет Фамабрики: Антоний великолепный с атрибутом, наполненным свежей кровью, язвительно улыбающийся и молчаливый, говорливая Веста в сопровождении вездесущего Тео, Карл умопомрачительный с наивно-невинным выражением – олицетворение безнаказанного зла, и наконец, глава Фамабрики Лео несравненный – в костюме папы (бренд 1940, Ватикан) и со своим атрибутом – чугунной решёткой, на которой поджарили основателя Фамабрики Люция нежного во время восстания йобов в 2266 году.

…после триумфальной победы над Наполеоном император Александр задумал соорудить мемориальный зал… Проект зала принадлежал выдающемуся архитектору Карло Росси, автору известного вам Главного Штаба и ряда других замечательных а…а… Добрый день! Да, жив пока. Это портрет Кутузова работы Джорджа Доу. По бокам – портреты знаменитых генералов войны двенадцатого года – Дениса Давыдова, он возглавлял партизанское движение, Ермолова… Далее – портреты наших союзников в войне против французов – прусского короля Фридриха-Вильгельма, австрийского императора Франца… Эта твоя подруга – (нрзб). Вчера… Да я рассказываю, рассказываю! Нажралась как (нрзб). По этому поводу Пушкин сочинил восхитительные строки: «толпою тесною художник поместил сюда начальников народных наших сил, покрытых славою чудесного а…а…похода и вечной памятью двенадцатого а…а…», а отсюда мы пройдем в самый главный зал Зимнего дворца, шедевр а…а…Стасова.

Утомлённый неожиданно свалившейся на меня фамой, я с трудом пережил церемонию, бормоча про себя отрывки экскурсии по Эрмитажу. Не слишком приятное зрелище для зрителей шоу, должно быть, представляло моё бледное лицо с пустым выражением глаз и выступившими на лбу капельками пота. Из нас троих по настоящему фотогеничным был только Алкей с его женственной, но сильной фигурой, запакованной в тесный смокинг. Он то и дело демонстрировал публике язык, проколотый миниатюрной платиновой вилкой (бренд 2065, Нью-Йорк, «Тиффани»). На голове его, в диссонанс к смокингу, сегодня красовалась огромная, украшенная цветами дамская шляпа (бренд начала ХХ века, Виндобона). Наконец, перешли к главному: оглашению правил игры. Доселе молчавший Антоний великолепный объявил регламент: поиск ключа жизни начнётся ровно в полночь и завершится в семь утра. Если к этому сроку ни один из участников не найдёт клонопроцессор, приз будет аннулирован. Для состязания не случайно выбрано ночное время: когда в городе безлюдно, риск случайных жертв будет сведен к минимуму, а мы трое сможем без помех прятать ориентиры и устраивать ловушки противникам. Без пяти минут двенадцать каждый из нас получит первый ориентир, который он должен спрятать в течение часа, передав одному из соперников искусно зашифрованные координаты поиска. Нахождение каждого ключа – путь к следующему. За всю игру каждый из нас получит три ориентира. Из трёх ориентиров для каждого два являются фальшивыми, а один подлинным, и подлинный ориентир означает место, где спрятан ключ, указывающий дорогу к клонопроцессору. Как вы узнаете подлинный ориентир? К нему мы приложим еще один набор предметов для передачи противнику, как в первом круге, когда вы будете сами прятать ключи для ваших врагов. Игнорировать фальшивые ориентиры тоже не стоит – ведь они укажут дорогу к настоящему. Всё это выглядит абракадаброй, сказал Антоний, но на деле не будет столь сложным, необходимо лишь быстро соображать. Своего изображения на экранах мы не увидим, но повсюду в городе будет транслироваться рейтинг участников шоу, указывающий степень прогресса, которого мы достигнем в поисках ключей.

У Иоанновских ворот крепости нам вручили свёртки с первыми ориентирами. Было без пяти двенадцать. Уже давно стемнело, холодное небо Питбурга было иссиня-чёрным, но наш старт освещали прожекторы. Теплогенераторы, замаскированные под цветочные клумбы, немного согревали воздух, сырой и морозный, как всегда питбургской зимой. Повозки с телекамерами были готовы следовать за нами повсюду (или почти повсюду). Я ощупал свой свёрток. Там было что-то скользкое и холодное. Меня предупредили, что это ориентир для Телефа, и он фальшивый. Встречаемся через час на стрелке Васильевского между руинами морских фонарей. Оглушительный залп пушки возвестил полночь, Веста пронзительно завизжала, Лео несравненный взмахнул своей тиарой, и мы бросились в разные стороны прятать наши ориентиры.

На бегу я развернул свой свёрток. Какая дрянь. Там лежала дохлая рыба в начальной стадии разложения. Фальшивый ориентир, как я знал, поэтому я даже не стал трудиться и гадать о его значении, оставив это для Телефа. Телеф – мой враг. Пусть поломает голову, в Питбурге навалом разрушенных памятников с морской символикой. К этому времени я уже пересёк Неву и находился в районе сада, когда-то называвшегося Летним. Достав моток скотча, я приклеил рыбу к фрагменту литой решётки – единственному, находившемуся в вертикальном положении. Теперь надо было придумать изящную загадку для Телефа, разгадав которую, он найдёт дурацкую рыбу, затем, в свою очередь, разгадает её значение и найдёт спрятанный следующий ключ, на сто процентов фальшивый. Меня тоже, возможно, ждёт фальшивый ориентир, задание спрятать который получил либо Телеф, либо Алкей. Таковы правила шоу.

Загадку я придумал очень быстро. Летний сад. Когда-то, ещё при Пите Первом, он назывался царским огородом. Там выращивали корнеплоды, поедаемые пополам с землёй. Как было предусмотрено правилами «Ляпсус мемориэ», я попросил двигающихся за мной служителей Фамабрики достать мне пару этих невыразимых, что они и сделали чрезвычайно быстро. Зашифровать решётку не составляло вообще никакого труда. Подавляя смех, я положил в свёрток для Телефа, помимо корнеплодов, фотографию Лео несравненного. Кто не знает, что решётка мученика – его непременный атрибут!

Ровно через час я стоял между руинами фонарей на противоположном берегу Невы. Алкей пришёл раньше, он вальяжно стоял, опершись о постамент, с виду совсем не запыхавшийся. Я сразу подумал, что он спрятал ориентир где-то поблизости, особо не потрудившись. Наконец, прибежал и Телеф, взмыленный, растерянный, во влажной тунике. Он сунул Алкею в руки что-то небольшое и блестящее, вроде кольца. Понятно, мой ориентир у Алкея. Я передал Телефу ориентир к его фальшивке, стараясь не смотреть ему в глаза. Свёрток, полученный от Алкея, я развернул сразу. Цветок тинтиннабулум и открытка (бренд 1960) с видом ныне разрушенного собора Петра и Павла в Риме. Цветок колокольчика! Как хорошо все-таки помнить обычные названия. Колокольчик – колокол. Я быстро сообразил, что Алкей имел в виду колокол или колокола, странные штуковины, напоминающие этот цветок, но сделанные из тяжелого металла, вроде того, из которого была отлита гиря, какой пользовался Алкей для выбивания зубов статистов Фамабрики. В детстве я играл с таким, он валялся перед нашим домом в районе бывшего Никольского собора. Потом я видел их ещё раз… Да! Они обычно попадались на развалинах построек, в древности называемых храмами. Дома для поклонения божеству, псевдоклону Христу! Если не ошибаюсь, их одевали на головы мученикам, а потом били тяжелой палкой, причем литые цветки издавали умопомрачительный звук, от которого тут же лопались барабанные перепонки мучеников веры. Не случайно Алкей сунул в мой свёрток фотографию собора Петра и Павла в Риме! Связь очевидна. И я, признанный чудак – знаток истории Питбурга, просто уверен, что собор Петра и Павла в нашем городе находится не иначе как в Петропавловской крепости, в самом средоточии фамы, на территории Фамабрики. Лентяй Алкей даже не потрудился выйти за ворота чертога грёз, оставив ориентир чуть ли не у дверей павильона, где мы проходили кастинг. Тем хуже для него. Похоже, начало нашего марафона не обещает мне особых трудностей. В запасе у меня не менее часа. Теперь только ночной питбургский мороз заставлял меня двигаться быстрее, переходя через мост по направлению к Фамабрике.