Мария Капшина - О верности крыс. Роман в портретах Страница 9

Главное, в кхади она перестала бояться. Из возможной добычи города она стала одной из загонщиков.

– Слушай, – она повернулась к Треплу, – а ты не знаешь, что Тисса до кхади делала?

Трепло немного приподнял брови, но ответил.

– Кажется, у неё дед был лекарь, она с ним и жила. А потом дед умер, Тисса без ничего осталась, а Кхад её почти сразу и нашла. В городе где-то.

– Ясно…

– Чего вы опять отстаёте, голуби? – опять окликнул их Синий. – В другой раз уединяться будете!

Лайя покраснела и прибавила шагу, а Трепло рассмеялся, показывая Синему кулак.

– Сворачивайте уже! – крикнул он вперёд. – Сколько можно по дороге переться.

– Давайте сразу вдоль реки пойдём, – тихо попросила Тисса, когда Лайя и Трепло догнали остальных. – Вам неважно, а лапка только у воды растёт.

Спорить никто и не подумал – хотя бы потому, что с обрыва открывался замечательный вид на город. И потому, что не сообразили, как сыро и слякотно окажется напрямик через лес. На глинистом склоне Тисса ушла вперёд, пока остальные оскальзывались и хватались за деревья и друг дружку, чтобы не укатиться к исходной точке. С наименьшими потерями в ельник выбрались (кроме Тиссы) Лайя и Синий. Синий избрал тактику «тише едешь – дальше будешь» и полз от дерева к дереву мелкими шажками, цепко держась обеими руками и чуть не по минуте обдумывая каждый шаг. Лайя беззастенчиво висла на Трепле, рассудив, что он сам напросился в кавалеры. Трепло, судя по лицу, разрывался между противоположными чувствами: с одной стороны, когда ещё будет случай облапить Лайю, а с другой – с девушкой в одной руке и альдзелом в другой лезть на скользкий склон крайне неудобно. Особенно, при учёте того, что девушкой вниз, равно как и альдзелом, падать нельзя, а очень хочется! Так он и смотрел: то счастливо – на Лайю, то – тоскливо – на Умника, несущего свой альдзел бережно, как святыню.

– Не смешно, Тисса! – почти всерьёз нахмурился Умник, выбравшись на ровное, в ельник. Здесь было зелено и тенисто, не в пример лысым берёзам и ясеням. Белобрысая снисходительно улыбалась, опершись о залитый солнцем ствол:

– Да вы же совсем бестолковые, – сказала она, наклонив голову (пряди мазнули по вискам). – И как ещё никто не упал…

– Да уж так! – гордо сказал Синий, отцепляясь от последнего дубка и ступая на хвою под ёлками. Мокрая хвоя не преминула съязвить, и нога Синего радостно поехала в сторону, опрокидывая мальчишку навзничь. Умник фыркнул, Лайя – следом, и рассмеялись все.

– Да ну вас! – сварливо буркнул Синий, садясь. – О! – тут же отвлёкся он, – гляньте: гриб! Давайте грибов наберём!

Тисса повернулась в указанном направлении, как и все. Из-под хвои действительно выглядывал гриб: огромный прошлогодний маслёнок, невесть как не съеденный зверьём, круглый, жёлтый и засохший в камень.

– Горожане! – заулыбалась Тисса. – Идём!

Пахло влажной землёй, начинающей прогреваться, лежалой листвой и хвоей и свежей смолой. «Знаешь, чем альдзел лучше девчонки? – вполголоса говорил девчонке Трепло. – Он если висит на мне, то висит себе смирно, а не дёргается и не ойкает то и дело!» Лайя заливисто смеялась, хваталась за его локоть и ойкала, оступаясь. Потом мальчишки обнаружили какую-то тропинку и ушли по ней вперёд. Лайя подумала, что с ними в лесу как-то сразу стало людно и шумно. Трещали под ногами ветки и шишки, громко шуршали отодвигаемые лапы елей, и сороки подняли гам, жалуясь на вторжение. («По-моему, нас матерят», – сказал Умник, глянув вверх.) Только Тисса шла легко и тихо, просачиваясь сквозь ветки и не наступая почему-то ни на что трескливое. Её лаолийский костюм – свободные мягкие штаны и короткая рубашка навыпуск без ворота – отчего-то выглядел куда уместней одежды остальных, на городской манер более пёстрой.

– Ты в селе жила, Тисс? – спросила Лайя.

– Ага, – кивнула та. – Мы с дедом только пару лет назад в Эрлони перебрались.

Она потеребила мешочек на поясе.

– Жалко, что он умер. Хороший он был, только пил много.

– Девчонки, идите сюда! – Синий махал рукой с бугра над овражком. – Красота – хоть вешайся!

Лайя рассмеялась… глянула на Тиссу: извини, мол, что не грущу о деде. Тисса как-то беспомощно улыбнулась и пожала плечами, сгоняя с них пятна солнца.

Девочки пошли на зов, и едва выбрались на бугор – как на них обрушились звуки реки. Великий Арн плескался о валуны и лизал глинистый берег, обдавал брызгами наглеющий ветер, синей чешуистой сталью переливался на солнце. И стрижи уже кричали под ногами и прямо впереди.

А чуть левей, вверх по течению, лежала столица, темнея причалами и сияя мрамором храмов и Белого острова. Зубцы массивных башен Веройге вырисовывались на фоне Светлого озера. И мосты, мосты, полоски кружева, связавшего больший остров с меньшим и оба их – с берегами.

– Красивый у нас город, – сказала Лайя и как будто разбудила всех.

– Тут и остановимся. Все за дровами; Синий, давай вон то бревно подтащим, чтобы сидеть…

Тиссу отправили по её прямой обязанности: собирать травы. Остальные быстро натаскали дров (хватило бы до вечера) и стали разводить костёр из сырых веток и ветоши. Прокашлявшись от первого дыма, попытки с пятой разожгли и сели на бревно с видом на реку и город, и дороги от города к востоку и югу, теряющиеся в тёплом и влажном мареве. Умник и Трепло расчехлили альдзелы и затеяли пение – на зависть менестрелям. Лайя зачарованно слушала струны и голоса, щурясь на альдзелдов против солнца. Потом ребята затеяли учить её свистеть. Главным свистуном оказался Синий: и по-простому, и с двумя пальцами, и мелодию высвистать… Лайи хватило только на сиплый и тихий свист, которому никак не удавалось протянуть хоть пять секунд.

А потом ветер донёс запах пролесков, Лайя решила, что их срочно надо собрать, и отправилась исполнять решение.

Букет спустя она вдруг увидела Тиссу. Светлые волосы, убранные назад по-лаолийски, чтобы на висках оставались прядки, золотисто светились на солнце. Тисса сидела на краю обрыва на пятках, бессильно опустив плечи и голову и уронив руки, и плакала. Беззвучно содрогаясь всем телом.

Лайя покусала губы, решилась и подошла к ней, села рядом.

– Тисс… – она протянула руку тронуть подругу за плечо, но Тисса вдруг съёжилась и села иначе, обняв колени.

– Не трогай!

Всхлипнула, вытерла глаза рукавом.

– Не трогай меня, ладно? Я не могу… противно… так противно, ты не знаешь…

Лайя послушно отдёрнула руку, только что за спину не спрятала.

– Лай… Тебе вот в кхади нравится, да? – спросила Тисса, не поднимая лица от колен, из-за чего голос прозвучал глухо.

– Н… ну да… Ещё бы! – недоумённо согласилась Лайя.

– А мне вот нет! – с какой-то отчаянной решимостью сказала Тисса, поворачивая к ней лицо. – Я не хотела! Кто выдумал, что это надо и хорошо?! Это ей надо, а мне ничуть! Вы все хотите убивать, пока вас не убьют. Чего хорошего?!

Тисса говорила яростно, Лайя и не думала бы, что маленькая лекарка вообще так умеет.

– А я не хочу так, чего хорошего! Я не хотела, я вообще не хотела в кхади, не хотела так страшно! Это неправильно, люди не должны так жить, нельзя так! Я не хотела… Тем более, чтоб со мной – такое…

Она прерывисто вздохнула, помолчала и продолжила.

– Кошка успокаивает: их Кхад за меня кастрировала… а чего тут мне успокаиваться? И такая вся Кхад хорошая, за нас горой… А ей плевать на нас, она не за меня, а чтоб её все боялись, а больше ничего ей не надо! Ей на всех нас плевать, какие мы, что мы хотим – лишь бы делали, что ей нужно! Я ей не нужна, ей надо кто-то, чтоб лечил, а я бы умерла лучше! – выкрикнула Тисса в ветер над рекой. Стрижи сочувственно кричали что-то в ответ.

– Она, знаешь, мне что сказала? – тихо сказала Тисса. – Сказала, что если я себя убью, она меня у Кеила14 найдёт. Думаешь, правда?

Лайя молчала. Близнецы ей рассказывали, как Тиссу вытащили и как она просила, чтоб её убили. А Кхад показала ей то, чего она больше всего боится, и Тисса расплакалась и кричала «нет». И понятно, потому что Кхад умеет, Лайе случилось видеть один раз. Кхад подняла руку, показала ладонь человеку, и ничего не делала, просто сказала, что хочет посмотреть, чего он больше всего боится. И смотрела, а человек упал, и корчился, и кричал, и лицо было такое, что на него смотреть было страшно, и глаза совсем дикие. Лайя раньше никогда не думала, что можно умереть просто от страха, а оказывается, можно…

Но Тиссу Кхад не стала убивать, а только напугала, и сказала потом (Близнецы рассказывали), что самоубийцу с того света достанет.

– Я думаю, правда… – едва слышно сказала Тисса, опять утыкаясь в коленки.

Теотта

2272 год, 27 день 5 луны Ппн