Сен ВЕСТО - ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших Страница 10

– Давайте не будем злоупотреблять моим гостеприимством.

– На это можно посмотреть с другой стороны, – неожиданно легко согласился главврач. – Но некоторое недоумение все равно останется. Не говоря уже о завязанных вами накануне шнурках на обуви отдыхавшего персонала администрации. Которые до сих пор не могут развязать.

– Я действовал решительным образом, – ответил мужчина сухо и непримиримо, но не без следов запоздалой неловкости. – Кто-то залил мне весь стол чернилами.

Он, не двигаясь и кося глазом, уже в течение продолжительного времени наблюдал пару осанистых крепких санитаров, что, загородясь от него простыней, плечом к плечу мелкими шажками продвигались вдоль стены поближе.

– Вы тоже попробуйте на узелок чуточку хорошего клея, – произнес он рекомендующе, дружелюбно мигая, но думая явно о чем-то другом. – В общем так, – сказал он. – Есть хорошие новости с того света…

Главврач его не слушал.

– Вы же могли просто уведомить, как-то сообщить, – хрипло дребезжал он. – Не вынося сора из избы…

– Осуждаете, значит.

– Я не осуждаю вас…

– Да нет, осуждаете.

– Я не могу осуждать вас…

– Не одобряете, значит. Перечите. Я же вижу…

– Да нет, не то чтобы не одобряем…

– А что вы делаете?

– Но вы же могли каким-то образом шепнуть мне между делом на ушко, покидая нас, предуведомить, что ли…

– Я и предуведомил, неоднократно ставил в известность, что работать приходится в исключительно сложных условиях, отмываться каждый раз становится все труднее…

– Да, и я сказал, что посмотрю, что можно сделать…

– При этом, однако, ваше лицо осталось невозмутимым, – заметил мужчина, переводя взгляд на главврача. Веко на правом глазу у него начало нехорошо подергиваться.

– Только не пытайтесь уверить меня, что вы сами оказались здесь из одного уважения к своему правдолюбию, давайте, скажите мне, что завязывали шнурки вы, плохо владея собой…

Мужчина смотрел не мигая.

– Наше спокойствие было напускным, – сухо ответил он, чуть заметно, впрочем, порозовев.

– Да, но ведь вы же, уходя, этим не ограничились, когда вам в очередной раз напомнили, что администрация не потерпит на своей территории недоверия и уклонения от необходимых мероприятий, – произнес главврач страдальчески. Он стоял у дверей, заложив руки за спину. – Вы же свой утренний анализ мочи нам поставили, наверх в выдвижной ящик.

– Здесь принято совершенно точно формулировать свое мнение по этому вопросу, – все также выжидательно отозвался мужчина, пытаясь понять, куда врач клонит.

– Ну, хорошо, ладно, это eще можно как-то объяснить, но будить-то вам зачем персонал понадобилось, зачем вы в телефонную трубку голосом старшего администратора желали всем спокойной ночи? У нас кое-кто до сих пор никак не отойдет ко сну.

– В том выражена способность воспринимать на слух. Пагубная привычка.

Врач покачал головой.

– Я вот все удивляюсь, откуда в одном человеке может взяться столько цинизма. Знаете, где мы нашли ваше постельное белье? Человеку со стороны ни за что бы не догадаться. В прачечной.

– Вы что, следите за мной? – спросил мужчина с неудовольствием.

– Мы здесь как частное лицо, – уклончиво ответил главврач. – Мы встретились позже назначенного часа.

– Это не по моей вине.

– Здрасти, а по чьей же тогда?

– Вы мне все время перечите, – сказал мужчина с упреком.

– Я не перечу вам.

– Вы мне опять все время перечите.

– А вы готовы поднять шум при малейшем несогласии.

– Я что-то не пойму, кто тут за чей счет кормится. Мне непонятен смысл ваших намеков и домыслов, основанных на чьем-то непонимании… Бросайте эту привычку все время плеваться, я тут босый стою.

– Извините. В общем, знаете… Я вот тут подумал, можно просто посидеть, нам есть, о чем поговорить, может, мы как-нибудь поужинаем вместе, в другой обстановке… просто посидим…

– Вы что, смеетесь надо мной?

– Я не смеюсь над вами…

– Как же нет, я же вижу.

– Какой сейчас может…

– Вам смешно.

– Что вы, какой может быть…

– Нет, вам смешно, вы хихикаете…

– Мы не хихикаем, нам совсем сейчас не до смеха…

…вы уверены, что самые хитрые, вам все можно, что за вами закреплена привилегия ходить по пятам, стоять над душой, цеплять мне на сознание свои невозмутимые лица и плевать на пол. Сколько себя помню, вы всё пытаетесь, совершенно не стесняясь, установить приемлемые отношения между различными состояниями космической пыли, не желая знать, что зона вечной мерзлоты уже по определению своему предполагает вечность. Это слишком похоже на правду, чтобы беспечно улыбаться, но вы предпочитаете отменять утро, надевать на что ни попадя горчичники и потом с прискорбием и бесстыдством сообщать, что наступил сезон дождей. И глядя на ваши лица, я все чаще спрашиваю себя, а что, собственно, случилось, куда они все ушли, куда они могли все уйти? Разве они все куда-то ушли, разве они могли куда-то уйти? Они же все здесь, они не могли никуда уйти.

– Давайте не будем искать легких решений, – ответил главврач. – Я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к запертым дверям.

– Не старайтесь казаться бестолковее, чем вы есть. Здесь все сторонники взвешенных решений, мы зашли уже слишком далеко. Все зашли.

– Меня томят смутные подозрения, – произнес главврач, – что это не совсем то, что вы думаете. Злоехидно сами смеясь над беспечного радостью тщетной…

– Я не знаю, что я больше ненавижу, ваше отекшее выражение лица или вашу невозмутимую любовь к компромиссам. – Мужчина на какое-то время прищурился, потом вовсе прикрыл оба глаза. – Я постараюсь подавить зевоту отворачиваясь либо прикрывая рот ладонью, – предупредил он. – Доступ здесь несвободный, любить, в общем-то, нечего, есть нечего, а то, что есть, едят удручающе регулярно, кто-то постоянно носится с цинковым контейнером, насмерть пугая обслуживающий персонал (перечисляет) … двери, как вы выразилась, все заперты. Окон нет вообще и судя по всему, не предвидится. Вот вы знаете, куда может привести эта дверь, если закрыть ее за собой в нужное время и в нужном месте? Нет. А почему? Я вам отвечу почему. Потому что никому из вас это не приходило в голову. А вот вы наденьте горчичник, себе наденьте – и посмотрите, как все упростится. Кроме случаев, оговоренных особо, – добавил он, предупреждая возможное возражение слушателей.

Главврач, сжав мужественные челюсти, начал играть кубиками желваков.

– Будем думать, – сказал он. – Изыскивать резервы.

– Вы только и делаете, что думаете и изыскиваете резервы.

– Я подаю надежду, – сухо ответил главврач. – Здесь это уже кое-что.

– Здесь это уже совсем не то, что вы думаете. Ваши слова не дойдут до сознания, а ваши позы могут быть превратно истолкованы, – с ненавистью произнес мужчина. – Меня уже тут не будет. Boт тогда вы все познаете горечь утраты. Остаюсь преданный вам. Не могу вас больше задерживать, поделитесь своим опытом с кем-нибудь еще.

– Вы поступите опрометчиво, обратившись к силовым методам.

– Поступать опрометчиво – пожелание моих генов. Во многом незнании много и печали.

– Чего вы, в самом деле, хорошо все так было, – сказал врач неприветливо, – хорошо разговаривали. Давайте не будем тут сейчас устраивать стриптиз, сегодня у всех у нас был трудный день, все мы человеки, у всех есть нервы…

Мужчина, как бы еще раздумывая, пожевал губами.

– Напротив, – сказал он, помолчав. – Напротив, сейчас все тут будут хорошо обуты. Мне показалось, что мои слова способны достучаться до вашего сознания.

– Хорошо, – повторил врач. – Прекрасно. Вы, я вижу, уже все для себя обдумали со своими генами. А администрации как прикажете определиться? Как прикажете со всем этим работать?

– Покойник будет выставлен для прощания, – произнес мужчина обнадеживающе.

– Вы не протяните так долго.

– Мы исключительно хорошо пообедали.

– Вы просто мало что от этого выиграете.

Мужчина рекомендующе склонил голову.

– Пришло время примириться с собой, – согласился он.

– Мы оставим за собой право на презумпцию невиновности.

– Как скажете.

Врач напряженно смотрел, стараясь ни за что не отводить глаза первым.

— У вас лихорадочный блеск глаз. Вас явно раздражает искусственный свет. Вы плохо кончите.

Мужчина спокойно мигнул, затем поглядел на свои пыльные пальцы ног.

«Листья блестели росой, – негромко произнес его голос как бы про себя, словно бы пробуя слово на вкус. – Блестеть…»

«Ветер усилился, – обронил голос в раздумье, обращаясь в легком беспокойстве своем к самой темной стороне коридора. – Вам не кажется, что вы зашли уже слишком далеко?..»

Мертвая тишина была ему ответом. Потом там ответили, будто бы осторожно шаркнули по голому полу подошвами, но уже неразборчиво, на пределе слышимости. Что там говорилось дальше, определить было трудно, пока он шагал по коридору, голоса все бубнили и бубнили вслед, заходясь до телевизионного шепота, затем, уже, как ему казалось, на другом уровне и совсем в другом безлюдном коридоре, он едва снова не нарвался на неприятности, обнаружив вдруг за стеклами ближайшего дверного проема все тех же санитаров с главврачом и втиснутым в угол между ними мужчиной в нижнем. Что произносилось на этот раз и произносилось ли что-то там вообще, было совсем непонятно, но что-то, видимо, все же произносилось, потому как теперь за стеклом все выглядели какими-то особенно серьезными, крепко задумавшимися, даже подавленными. Мужчина в белье рассеянно смотрел, повернув голову, куда-то вдоль по коридору, бесцельно мял дымившуюся папироску. Главврач со сбившейся на затылок шапочкой с тесемками и задранным на парапет пожарного щита локтем, опустив длинное уставшее лицо, тоже отстраненно цедил и тискал подрагивавшими пальцами папироску. Двое мужиков в медицинских халатах рядом молча курили, упершись невидящими взглядами в пол. Дверь, к счастью, была заперта.