Сен ВЕСТО - ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших Страница 11

«Ветер усилился, – обронил голос в раздумье, обращаясь в легком беспокойстве своем к самой темной стороне коридора. – Вам не кажется, что вы зашли уже слишком далеко?..»

Мертвая тишина была ему ответом. Потом там ответили, будто бы осторожно шаркнули по голому полу подошвами, но уже неразборчиво, на пределе слышимости. Что там говорилось дальше, определить было трудно, пока он шагал по коридору, голоса все бубнили и бубнили вслед, заходясь до телевизионного шепота, затем, уже, как ему казалось, на другом уровне и совсем в другом безлюдном коридоре, он едва снова не нарвался на неприятности, обнаружив вдруг за стеклами ближайшего дверного проема все тех же санитаров с главврачом и втиснутым в угол между ними мужчиной в нижнем. Что произносилось на этот раз и произносилось ли что-то там вообще, было совсем непонятно, но что-то, видимо, все же произносилось, потому как теперь за стеклом все выглядели какими-то особенно серьезными, крепко задумавшимися, даже подавленными. Мужчина в белье рассеянно смотрел, повернув голову, куда-то вдоль по коридору, бесцельно мял дымившуюся папироску. Главврач со сбившейся на затылок шапочкой с тесемками и задранным на парапет пожарного щита локтем, опустив длинное уставшее лицо, тоже отстраненно цедил и тискал подрагивавшими пальцами папироску. Двое мужиков в медицинских халатах рядом молча курили, упершись невидящими взглядами в пол. Дверь, к счастью, была заперта.

Источник шума, должно быть, находился где-то здесь.

Большие массы народа что-то скандировали, приглушенные визги сменял смех, под восторги объявлялись результаты. Кажется, кого-то били. Мимо, солидно покачивая широкими прекрасно развитыми плечам, сжимая в тренированных сильных руках катушки с магнитной лентой, в направлении призывно распахнутых дверей проплыли замкнутые спортивные лица. Загомонили с новой силой.

Он ступал следом.

В большом зале царило обычное для спортивных состязаний такого масштаба оживление. Над орущими массами болельщиков лениво ворочалась духота. Вспыхивали и гасли табло, галдели комментаторы, над головами тенями сновали кинокамеры. В углу вполголоса совещались. «Э! – обескуражено произнесли рядом. – Постой-ка, а где этот… перфоратор ваш, время же… Только что был тут, как его… Да старший вращатель этот ваш, душегуб…» «Руководству в преддверии получения крупной партии нового оборудования взбрело в голову устроить в это время суток между отделами программного обеспечения троеборье на скорость заправки в эвээм ленты, и, стало быть, все, кому дорога честь отдела…» Спаренный косячок дружелюбно настроенных сотрудников, подыгрывая, один другому подмигивая и зычно подбадривая один другого, как лопата в песок, ушла мимо ближе к периферии и выходу, увязнув где-то на полпути. Народ там не давался, хмурил брови, сбиваясь плотнее.

Ему удалось протиснуться вперед. Впереди страшным голосом попросили не прижимать. Что тут за барьером – было почти не видать, но центр свободного пространства занимала колонна, по всему, обычных студийных катушечных магнитофонов. Там же, согнувшись в неудобной позе у крайнего аппарата, возился некто в белой сорочке и черной «бабочке», на секунду лишь приподнимаясь, чтобы нервно поддернуть двумя пальцами стрелку брюк, тут же опускаясь вновь, манипулируя указательными пальцами обеих рук и зримо напрягаясь, вращая упорно не желающую вращаться заправленную катушку. Джентльмены за столом, скучая, вытягивали губы трубочкой, поглядывая на часы. В отдалении, не сводя остановившихся взглядов с мрачно поблескивавших на стульях агрегатов, встряхивала руками группа мужчин в спортивных трусах и майках. Управившись наконец, оставив в покое катушку, человек с «бабочкой» устремился к столу. Неожиданно во всю свою нешуточную мощь бабахнул, оглушая, выстрел, и мужчины с топотом, расталкивая друг друга руками и спотыкаясь, со всех ног бросились в направлении магнитофонов.

Тут его оттеснили назад и какое-то, шальное течение мягко понесло к выходу. Зал сказал: «А…» Он пытался сопротивляться, но толпа внезапно снялась с места, и все повалили к дверям. Течение вынесло его, собранного и настроенного брюзжать, к турникету, ненадолго отпустило, давая возможность перевести дух и осмотреться, подхватило вновь, встряхнуло, развернуло и увлекло, раскачивая и стискивая со всех сторон, держа курс на крутобокое ущелье коридора, – здесь ему порядком наподдали, он предпринял новую попытку сориентироваться, но тут же успокоился, сберегая силы и стараясь сохранять правильное дыхание. «Это нужно было видеть, – сказали рядом, тщась широко провести свободной рукой. – Белая мгла. Белая магия. Бесконечное заснеженное пространство, фиолетовый лед под мутным пятнышком солнца на далеком мерзлом горизонте. И среди этого вот изобилия света и низкой температуры – бодро торчащий из наносов и не тускнеющий с годами монументальный ансамбль в честь героев труда…» «Дверь сюда дай, говорю, племяш…» Ему подмигнули, по приятельски блестя зубами. «Хорошо идем». «А вы хорошо держитесь, – доверительно сообщили ему с другого бока. – Я сколько раз вас вижу, не перестаю восхищаться вашей постановкой дыхания». Дальше вертели головами, теснились, решительно не прилагая никаких усилий к дальнейшему продвижению, там все больше мелькали сдвоенные мужественные лица со сведенными скулами, кто-то в голос, надсаживаясь и срываясь на фальцет, отдавал приказания направо и налево и настоятельно рекомендовал не сбиваться, соблюдать интервалы и выходить гуськом по одному. «Ща-а я как вы-ыйду-у… По-о одному-у…» – угрюмо затянул было позади низкий мужской голос на народный мотив, но тут видимое пространство ощутимо сократилось, надвинулось отовсюду, сделав над собой усилие и перистальтически угнетясь возросшим давлением, и народ задвигался, наваливаясь и набирая в грудь побольше воздуху. «Э, ну че там с дверьми, а!.. – не выдержал кто-то позади. – Че народ держим!..»

Абитуриент напряженно высматривал, все так же надсаживаясь и сжимая челюсти, народ терпеливо ожидал продолжения. Впереди толкались. Народ в общем-то выглядел дружелюбным, в отдалении назревала борьба мнений, кое-кто флегматично осматривался. Представитель администрации начальственным голосом распоряжался насчет свободного доступа, багровея затылком и помогая себе кулаками, ему в меру сил поддакивали, вроде бы не возражали открыто, но дело как-то не шло. Представитель заметно нервничал, его видимая часть все время куда-то проваливалась, переставая быть видимой, словно его там на что-то роняли. В углу на забрызганном каплями пота татами двое продолжали кого-то бить ногами. Он снова увидел себя бесцельно бродячим в пустом тихом коридоре в полном одиночестве и решил уточнить маршрут еще раз. «Боб! Вот тут человек интересуется, объясни человеку, Боб… Я сам что-то не до конца…» «А вам к какому адвокату? – осторожно поинтересовались у него, и стали сосредоточенно дышать над ухом. – Если к нашему, – так он сейчас на отдыхе…» «А чего это он там делает?» – немедленно с большим подозрением осведомились у другого уха. «Эй, гспада, гспа-ада!.. Ну, что же это…» – поворотились впереди с острым недоумением. «Черт знает что это… двери… Эй, Август, где двери?» «Ну что же вы, батюшка, стали?..» «Ну, давай, давай, чего стали. Пошли, душегубцы, в края обетованные!..»

Толпа растекалась по коридору.

– Дай, думаю, вылью этот скандал в мирную дискуссию, и так мягко вворачиваю, мол, тогда не могли бы вы мне дать в двух словах определение вилки. Вот – элементарная вещь. Всем известная. Всё, думаю. Теперь он будет копаться до ужина, пока не нарвется на Уинифреда, а там мы его сами закопаем. Я, понимаешь, это казус нашим доблестным докторам давал – так ты бы видел, как они зеленеть начинают. И что ты думаешь? Мог бы, говорит, – и так осторожно тянет мою рюмку со стола к себе. «Столовый прибор с ручкой и зубьями». Па-азвольте, говорю, а как же расческа? Расческа же подпадает под ваше определение! Он мне так сухо замечает: расческа не столовый прибор. И потом: вам ничто не мешает употребить ее вместо вилки. И тогда она перестанет для вас быть расческой. Представляешь? Эдак непринужденно накладывает себе мой салат и добавляет: а может, не перестанет. И тут я замечаю в дверях бодрого Уинифреда…

«Нет же, господа, уверяю вас, ничего заумного, здесь о соответствии неопределенностей Хайзенберга, да…» – «Сфера потребления – это форма уничтожения». – «Ну, опять же вы о бабах…» – «Хайзенберга», – передразнили рядом капризным голосом. – Какой там еще, к бабушке, «Хайзенберг», когда, говорят, нас вообще нет». – «А вот скажите мне: откуда берутся вообще гномы? Да нет же… Черт, какой вы, честное слово… Без бороды». – «А сами, сами-то на что похожи…» – «А в самом деле, кто-нибудь слышал что-то о женщине-гноме? Я вот затрудняюсь…» – «Без бороды. Все то же самое, только без бороды».