Макс Барри - Человек-машина Страница 11

Мои помощники явились в Стеклянный кабинет, неся с собой кофе и обсуждая что-то казавшееся им смешным. Увидев меня, они застыли.

— Доктор Нейман? — заговорила Кэтрин. Я прочел это по губам. Она находилась по другую сторону полимерного стекла и забыла включить интерком. Пришлось подождать, пока до нее не дойдет. — Доктор Нейман… что у вас в шприце?

— Морфий, — пробурчал я, и вышло невнятно, потому что я закусил рукав. Но, думаю, она поняла. Сделав укол, я опустил рукав. — От боли.

Лаборанты переглянулись, Джейсон наклонился к микрофону:

— О какой боли вы говорите, доктор Нейман?

Я был разочарован. Эти ребята считались интеллектуальной элитой своего поколения. Вот он я: в Тисках, со шприцем морфия, а они теряются в догадках.

— Думаю, скоро все станет ясно.

На стене Стеклянного кабинета имелась Большая Красная Кнопка. Если откинуть прозрачную пластиковую панельку и нажать ее, все обесточится. Табличка гласила: «ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННОЙ СИТУАЦИИ». Рядом же когда-то приладили примечание: «СТОП! НЕ ТРОГАЙ!!! ИДИОТ!» — лаборанты любопытны. Джейсон покосился на кнопку.

— Будь добр, свяжись с медицинским отделом, — попросил я.

К его чести, Джейсон сделал вид, что собирается позвонить. Он потянулся за трубкой, взял ее. И тут же метнулся к Большой Красной Кнопке.

Но моя кнопка была ближе — в руке. Тиски были включены и выжидающе гудели. Их стальные пластины разделяло около фута. Я сидел на краю, свесив настоящую ногу.

Хорошо, что я все продумал заранее, так как морфий уже добрался до нейронов, обволакивая синапсы. Если бы я не подготовился, Джейсон добрался бы до Большой Красной Кнопки раньше, чем я успел привести Тиски в действие и расплющить ногу. Но я позаботился, а он — нет, и я все успел.

4

Я очнулся, но не в больнице. Мне понадобилось время, чтобы осознать это, поскольку перед глазами все расплывалось и потому что я был должен, обязан находиться в больнице.

— …уже едут, — говорил кто-то. Похоже, тот самый тип. Мой начальник Д. Питерс. — Пара минут, плюс-минус.

— Этаж очистили? — Этот голос был женский — знакомый, но плохо опознаваемый.

— Да, остались медики.

Вернулись ощущения. Руки на моем теле — крепкая хватка специалистов. Но говорили другие. Голоса доносились издали. Говорившие смотрели, а руки работали.

— Отвратительно, — вздохнула женщина.

— Ты не обязана тут быть.

— Это дерьмо. А я — уборщица дерьма. Поэтому я здесь.

Д. Питерс прокашлялся.

— На этот раз никакого несчастного случая, полагаю.

— Нет.

— Что ж… это хорошо. Согласны?

— Просто замечательно. Наш сотрудник — самоубийца.

— Я имею в виду…

— Известна ли вам статистика производственных травм, помимо случаев, когда люди нарочно суются в машины?

— Я только…

— Возможно, вам предстоит отбиваться от следователей, Дик. Подумайте, что им сказать. Потому что расследование неизбежно.

— Кассандра, я вовсе не собираюсь…

— Если происходит несчастный случай, вы объясняете следователям, кто напортачил, как и что вы сделали для того, чтобы это не повторилось. Принятые меры снимают проблему. Активные меры нравятся всем, — вещала кризис-менеджер Кассандра Котри. — Какие же меры нам предпринять сейчас? Кто виноват?

— По-моему, в первую очередь — он.

— Такой ответ подведет нас под суд. Не подвергался ли он давлению, чтобы выйти на работу раньше времени? Обеспечили ли мы адекватное психологическое консультирование? Как мы следили за его психическим состоянием? Ощутил ли он радушный прием?

— Понимаю.

— Если честно, было бы проще, если бы он умер от потери крови.

Руки замерли в нерешительности. Я попытался приподнять голову, но смог лишь приоткрыть глаз. Надо мной зависло солнце, злое и ослепительное. Что-то знакомое. Лабораторное освещение.

— Он пошевелился, — сказал Д. Питерс. — Видели?

Новый вздох.

— Терпеть не могу дерьмо. Ненавижу.

— Но вы отлично справляетесь.

— Я знаю, — ответила она.

Я отключался и пробуждался. Не знаю, как долго. Я чувствовал удовлетворение. Тепло. Хотелось почесать ногу, но можно было и потерпеть. Однажды я открыл глаза, увидел знакомый потолок больничной палаты и снова заснул. Все шло как надо.

Пришла сестра и стала с чем-то возиться возле моей постели. Она была крупная и красивая. Я вспомнил, что ее звали Кейти. Я попытался поздороваться. Я был рад ее видеть и хотел, чтобы она об этом знала. Моя рука скользнула по ее халату. Она повернулась и скрестила на груди руки. «Что?» Ее глаза бесстрастно взирали на меня. В итоге она вернулась к прикроватному столику и с треском задвинула ящик. Я не знал, чем обидел сестричку Кейти, видимо, что-то серьезное.

Немного отойдя от лекарственного дурмана, я сбросил простыню, чтобы оценить ущерб. Мне казалось, что во второй раз будет не так ужасно, но я ошибся. Раньше я видел место, где должна была находиться нога. Я был человеком без ноги. Теперь я стал существом, которое заканчивалось на бедрах. Коротышкой. Я закрыл глаза и заплакал, так как внезапно понял, что совершил страшную глупость.

Однако позднее я вспомнил, что вовсе не безног. У меня были ноги. Я просто их не носил. Они настоящее произведение искусства, и я сделал их сам. Они уже совершеннее отпущенных мне природой, а вскоре станут еще лучше. Рассуждать подобным образом было легче, если не смотреть на культи. Я утешал себя: все наладится, как только я доберусь до новых ног. Это не потеря. Это переход в новое состояние.

Вернулась сестра Кейти. За окном было темно. Больничную тишину нарушал лишь скрип сестринской обуви. Я все витал в облаках, но не настолько, чтобы не заметить отсутствия телефона. В прошлый раз все личные вещи доставили вместе со мной. Но сейчас — ничего. Я изголодался по интернету и страстно желал чего-то с процессором внутри.

Сестра Кейти проверяла капельницы молча, хотя я лежал и смотрел на нее.

— Привет, — сказал я.

— Здравствуйте.

— Вы не видели мой телефон?

— Ваш телефон? — Кейти уперла руки в боки.

— Он был в кармане рубашки. Моей одежды почему-то нет.

— Вам не положено хранить здесь одежду.

Я мялся, потому что это был не ответ.

— Вы знаете, где она?

— Да, и вам не положено держать ее здесь.

Я повторил попытку:

— Одежда мне не нужна, нужен телефон. Не могли бы вы посмотреть в кармане?

— Нет.

Кейти обогнула кровать и подняла простыню. Мне не было видно, что она делала, — должно быть, проверяла катетеры. У меня их было два: мочевой и кишечный. Никто мне этого не объяснил. Я сам догадался, когда не мог больше терпеть. Они стали для меня облегчением во всех смыслах слова. Калоприемник кажется отвратительным, но он куда функциональней, чем высиживанье унитаза. Все запечатано и обработано. Если вдуматься, то дефектной предстанет естественная система.

— Объясните, почему вы не можете вернуть мне телефон?

Кейти опустила простыню.

— Потому что вы находитесь под надзором после попытки суицида.

Я был так огорошен, что ничего не ответил. Она развернулась и заскрипела по коридору прочь.

Теперь ясно, куда делись брюки. Но я не понимал, почему все вокруг на меня обозлились. Не только Кейти. Майк, купая меня, выглядел подавленным, был уклончив и не шутил. Сестра Вероника со стуком швыряла поднос с едой на передвижной столик. Я был слишком запуган, чтобы выпрашивать телефон. Вместо этого, я лежал на кровати и смотрел телевизор с выключенным звуком, не желая никому досаждать.

Меня навестила мой хирург Анжелика Остин, та с кудрявыми волосами и нетерпеливыми манерами.

— Значит, вернулись. — Не спросив разрешения, она откинула простыню. Надавила пальцами. Я ничего не почувствовал. Она могла бы отбивать на мне стейки. — Заживает нормально. — В ее голосе прозвучало сожаление.

Я посмотрел вниз. Разница между культями поражала. Я не считал, что правая вполне зажила, но по сравнению с новой она просто излучала здоровье. Ее напарница распухла, блестела и была утыкана трубками. Еще не скоро мне удастся засунуть ее в протез без криков и стонов. Или без горсти таблеток.

— Я полагаю, процесс выздоровления обсуждать незачем, — сказала Анжелика Остин. — Он еще свеж в вашей памяти.

— Я не самоубийца.

Она проигнорировала мою реплику:

— Боли не беспокоят?

— Очень. — Не то чтобы правда, однако сестры не соблюдали режим назначений, вынуждая меня требовать больше и раньше. — Я не самоубийца.

— Это вы обсудите с психиатром. Не моя область.

Она взглянула на культю. Выражение ее лица напомнило мне эпизод школьной поры, когда девочка, которую я едва знал, вдруг заявила: «У тебя красивые глаза». Ее следующими словами были: «А толку-то?»