Сергей Лифанов - Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1] Страница 12

Карета катила по нарядному предпраздничному городу, солнце дробилось в стеклах окон, на небе не было ни облачка, а на ветвях деревьев распускался, как волшебный цвет, искрящийся иней. Стоял легкий, бодрящий морозец, горожане были румяны и веселы, как будто в Столице сегодня был праздник.

Когда карета въехала на мост, Катрей бросил взгляд вниз. На реке было полно катающихся на коньках и в высоких креслах–санках, которые толкали сзади слуги или кавалеры. Буера стояли на приколе у берега — ветра не было.

В Императорском парке карета оставила по левую руку Пантеон и Большой дворец, проехала дальше вдоль берега и остановилась перед Сапфировым домиком, не самой главной из Императорских резиденций. Сравнительно небольшое и не отличающееся на первый взгляд изысканностью стиля строение было возведено совсем недавно, уже при правлении нынешнего Императора и предназначалось для проживания Императорской семьи. Однако оно вписалось в создавшийся веками ансамбль Императорского Дворца так органично, что с самого момента постройки стало излюбленной темой для художников с Набережного бульвара, обожавших рисовать его и портретировать на его фоне свои модели, благо с противоположного берега реки его было прекрасно видно — в редком столичном доме не было такого пейзажа. Катрей, естественно, впервые видел Сапфировый домик так близко и, окинув его придирчивым взглядом художника, каковым (и не без основания) считал себя, решил, что впечатление изящной соразмерности создавалось не столько с помощью камня, сколько умело подобранными красками. Множество оттенков благородного синего от почти белого до почти черного, подчеркнутых в иных местах искусно нанесенной позолотой, живо напоминали о сказочных видениях.

Внутри же Сапфировый домик был дом как дом. Богатый, разумеется, но Катрею доводилось бывать в таких, а какой–то баснословной роскоши и пышности украшений и обстановки, о которых болтали досужие языки, он не заметил.

Ливрейные лакеи бесшумно и с ловкостью, которой позавидовал бы и уличный воришка, избавили званых гостей от тяжелой верхней одежды и тут же испарились. Отец опять застрял перед огромным зеркалом, поправляя свой воротник. Катрей, ожидая его и раздражаясь оттого, что не знал, как себя вести дальше, нервно приглаживал волосы. Наконец из больших дверей наверху широкой лестницы вышел пышно одетый важный господин, оказавшийся всего–навсего дворецким, и церемонным жестом пригласил их следовать за собой. Катрей пристроился в кильватер отцу и, сдерживая шаг, поплелся следом, мысленно проклиная все и вся на свете.

В уютной комнате с эркером, глядящим на покрытую льдом реку, завтракал довольно таки молодой мужчина в белом костюме. Его лицо сразу показалось Катрею знакомым, но только несколько секунд спустя он сообразил, что это и есть Император! Настолько было странно видеть того, чьи профили украшали золотые монеты и чьи парадные портреты украшали все присутственные места и банковские билеты Императорского монетного двора, вот так запросто — в скромном утреннем одеянии и с булочкой, намазанной маслом, в руке.

Отец склонился в почтительном поклоне, и Катрей запоздало последовал его примеру.

— Ну что вы, уважаемый мастер, — приветливо и даже с некоторой мягкой укоризной, как показалось Катрею, сказал Император. — Я принимаю вас запросто, в затрапезе. Так уж и вы извольте держаться проще. Присаживайтесь, прошу вас, мастер Каламе… А этот молодой человек, вероятно, ваш сын?

— Мой второй сын, Ваше Императорское Величество. Мой сын Катрей, — вежливо уточнил отец и опустился на предложенный стул.

Катрей еще раз поклонился.

Император, приятно улыбнулся, сделал жест, и невидимый лакей сзади ткнул Катрея под коленки мягким табуретом.

— Присаживайтесь, — с запоздалой радушностью разрешил Император. По еще одному жесту другой лакей–невидимка поставил перед гостями еще два прибора, третий налил в чашки горячий шоколад, четвертый поставил по тарелке с булочками и печеньем. Император продолжал: — Пожалуйста, разделите со мной скромный завтрак. Вы, правда, наверняка уже откушали, но я по должности своей, да и по склонности, надо признаться, характера пташка поздняя, так что утро для меня только наступило.

— Польщены честью, — проговорил старый мастер, попытавшись приподняться, но был остановлен мановением царственной длани, и вернул свой зад на мягкое сидение, явно наслаждаясь почетом.

Катрей только склонил голову. Ему за этим столом говорить без разрешения не полагалось.

— Ваше ремесло, почтенный мастер, — начал Император издалека, неспешно прихлебывая свой шоколад, — давно интересует меня. Оно представляется мне чем–то вроде волшебства, магии. В любом ремесле есть что–то от чародейства — даже простой глиняный кувшин на гончарном кругу возникает самым удивительным образом из мокрого куска глины, а уж в изделиях из стеклянной карамели магия созидания остается даже после того, как они покидают руки мастера. Не так ли? — пригласил он говорить мастера

Тот солидно откашлялся и произнес со значительностью:

— Мы, карамельные мастера, Ваше Величество, не называем это магией. Мой покойный дед, когда вбивал мне карамельную премудрость ремнем в — прошу прощения Вашего Величества за вольность, — задний ум, говорил мне, бывало, что все вещи в подлунном мире обладают сущностью. Однако есть вещи, которые, помимо просто сущности, обладают еще и Сутью. — Он сделал паузу, и Император понимающе кивнул. — Так вот вещи, имеющие Суть, становится более чем простыми вещами.

— Амулеты, — вставил Император, но мастер Каламе отрицательно покачал головой

— Нет, Ваше Величество, — возразил он. — Амулетом может стать любой предмет, на который наведено магическое воздействие. Суть вещи здесь не при чем. Вещей же, обладающих собственной внутренней Сутью, в подлунном мире не так уж много, но даже для того, чтобы ее мог увидеть любой, необходимы Мастера, которых в мире три. Это кузнецы, ибо они показывают Суть холодного железа, металла доблести и чести, это ювелиры, ибо они показывают Суть драгоценных камней и металлов. И это карамельные мастера, — старик Каламе скромно улыбнулся и склонил голову, — ибо они находят Суть в безделушках.

Император радостно засмеялся, должным образом оценивая остроумие, и мастер карамельных безделушек, довольный, продолжал:

— Наш Создатель дал вещам Суть, чтобы мы имели повод вспомнить о нем среди дел и праздности, и поэтому Мастер, показывающий Суть людям, сродни священнослужителю, тако же помогающему человеку не забывать о Создателе в суете дней. И это не богохульство, Ваше Величество, и не кощунство. В Махрии, Ваше Величество, откуда пошло карамельное мастерство, и кузнецы и ювелиры, равно как и карамельные Мастера до недавнего времени обязывались строжайшими клятвами не искажать Суть вещей. И нарушение этой клятвы каралось, как ересь — отлучением и смертью.

— По–вашему, почтенный мастер, так с любого деревенского кузнеца должен быть такой же спрос, как и с вас? — провокационно заметил Император. Видимо, ему действительно было любопытно.

— Ваше Величество, я считаю профанацией называние всяких деревенских ковалей кузнецами, — с достоинством возразил мастер. Возражать Императору — такое доводится не каждому и не каждый день, есть от чего загордиться. И мастер явно гордится собой. — Подковать лошадь может любой из них, но вот выявить Суть железа они не способны. Они не способны даже исказить Суть, ибо как для того, чтобы выявить, так и для того, чтобы исказить, надо эту хотя бы Суть видеть. Так что подлинных карамельных Мастеров, так Мастеров–кузнецов, и Мастеров–ювелиров в Империи можно пересчитать по пальцам.

— Вот как, — Император задумчиво поднял бровь и откинулся в кресле. — Однако постойте. Допустим, сто лет назад некий истинный Мастер сделал… м-м… скажем, золотой браслет. Будем считать, что это браслет без каких–то драгоценных камней — просто чистое золото какой–то определенной пробы. Предположим так же, что в какой–то момент за эти сто лет браслет превратился в металлический лом, не потеряв при этом ни единого карата веса, и его отдали современному ювелиру. Тот, являясь истинным Мастером, сделал из лома золотую цепочку. Кто из них… э-э… еретик? В чем истинная Суть данной вещи?

— То, что вы говорите, Ваше Величество, — обрадовался старый мастер, — справедливо как раз для амулетов, которые при переделке непременно теряют вложенный в них магический заряд. Суть же вещи не зависит от формы, так же, как форма не зависит от Сути!

— Мода, значит, не может повлиять или исказить Суть? — догадался Император.

— Совершенно верно, Ваше Величество, — согласно чуть склонил голову мастер. — Но мода–то влияет на самих людей. — Он вздохнул. — Собственно, именно поэтому я осмелился притащить к Вам на аудиенцию вот этого балбеса. Я старый человек, Ваше Величество, а это значит — я человек старомодный. Времена меняются, и мне, старику, за ними трудно поспевать. Молодому Императору, недавно взошедшему на престол, нужны молодые мастера. Я собираюсь удалиться на покой, и смею просить назначить моего второго сына Катрея моим преемником.