Лилия Курпатова-Ким - Побег из Эдена Страница 13

Максим нажал зеленую кнопку на своем месте. Это означало, что он хочет задать вопрос:

— Да, ученик Громов? — повернулся к нему учитель Гейзенберг.

— Вы не находите, что в этом эксперименте есть элемент логической апории? Критянин говорит, что все критяне лжецы, — он лжет или говорит правду? Правильного ответа на этот вопрос не существует.

— Суть сомнений ясна, — кивнул Гейзенберг и подмигнул Максиму. — Но я думаю, вы все же в состоянии ответить на мой вопрос. Вам достаточно проанализировать личный опыт. Подумайте — вы разработали свой проект, потому что знали о собственной гениальности, или же открыли свою гениальность в ходе разработки этого проекта? Кстати, вы знаете, как квантоника определяет гениальность? Аткинс говорил, что это всего лишь способность к сверхконцентрации. Сосредоточившись на каком-то объекте сильнее, чем это может сделать обычный человек, гений способен вывести свое сознание на новый уровень понимания мира. Увидеть то, что существовало всегда, — но не было сознания, способного это воспринять. Поэтому в квантонике мысленный эксперимент ставится на один уровень с практическим. Чем больше вы тренируете способность к концентрации, тем выше вероятность понять то, что доселе никто даже не замечал.

Дэз тоже нажала кнопку.

— Да, ученик Кемпински? — повернул к ней голову Гейзенберг.

— Если видимый мир — это всего лишь результат вашего восприятия и все вокруг нас есть всего лишь вихрь микрочастиц, почему мы все видим одно и то же?

Квантоник просто поднял вверх кисти рук:

— ДНК. В ее матрицах информация. Одна и та же для всех людей. Клетки считывают ее и действуют, как по инструкции. Биологически — мы все идентичны. Технически — наши глаза, нервы, мозг устроены совершенно одинаково. Единственное, что складывается хаотично, под влиянием опыта, обстоятельств и случайностей, — это сознание. Из всех человеческих свойств оно одно уникально. Как Аткинс называл сознание? А? Кто скажет?

— Набор «Фантазия», — раздались голоса с мест.

— Правильно, — кивнул квантоник. — Лет двадцать назад я бы угостил вас конфетами. Теперь дети конфет не едят, но я себе одну позволю надкусить за то, что так хорошо вас учу. Контрабандную, разумеется, — он хитро улыбнулся и вынул из кармана маленькую шоколадку в бумажке. — Где же в нашем лучшем из миров сейчас возьмешь настоящий шоколад? Если кто-нибудь скажет мне, что имел в виду Аткинс, когда называл сознание именно так, то я буду считать себя вправе съесть шоколадку целиком.

— Нам выдают груду разноцветных «нечто» в виде названий предметов и явлений, а мы уже сами решаем, что эти «нечто» для нас значат и как с ними поступить. Узнаем правила игры, устанавливаем правила для себя, стараемся сделать «свою игру», учимся жульничать, выигрывать, проигрывать и так далее. Все зависит только от фантазии. Чем она богаче, тем шире сознание. Почему? Да просто сознание и фантазия — одно и то же, — на одном дыхании процитировал Аткинса Громов.

Гейзенберг закатил глаза и счастливо вздохнул:

— После такого я чувствую себя вправе и какао сварить. — Помолчав некоторое время, сообщил остальному классу: — Ну-с... Приступим. Сконцентрируйте себя полностью на поставленной задаче. Попытайтесь увидеть ее решение. Кому необходимо — можете надеть видеоочки. В целом я не считаю это необходимым. Но если кому-то помогает — пожалуйста. Дышите ровно и глубоко. В вашем сознании должен остаться только один вопрос...

Макс закрыл глаза, расслабился и глубоко вдохнул. Однако вместо мыслей о микрочастицах сосредоточился на размышлениях относительно Образца. На квантонике он частенько так поступал — думал не о задании, а о чем-то своем. Чем хорош этот предмет — в нем любой ответ может оказаться верным.

Как только они вышли из класса, Громов схватил Дэз за локоть и быстро заговорил:

— Ты себе представить не можешь, что произошло! Образец ожил! Он взбунтовался!

— Что? — Кемпински наморщила лоб. — Ты не заболел?

— Нет! Смотри!

Максим вытащил из рюкзака собственный ноут, открыл и вывел на экран список операций, скопированный из памяти Образца.

— Я не могу сказать, из-за чего начался процесс, — он быстро прокручивал список, указывая на значимые строчки, — но произошло следующее. В мое отсутствие Образец начал самостоятельно выходить в Сеть и поглощать информацию. Некоторое время он просто копировал и запоминал понятия. Затем... Не понимаю, как это могло случиться. Надо разобрать его мозги и расшифровать все скрипты, созданные генеральной интуитивной программой. Посмотри! Я только статистику успел вынуть. Скриптов больше миллиона! Образец создал их самостоятельно! Видишь дерево? Некоторые из скриптов сами обладают свойствами генеральной программы. Видишь вот этот? Номер «101». Он был создан интуитивной программой для расшифровки человеческой мимики. А теперь посмотри количество скриптов, созданных «сто первым» самостоятельно! От простой расшифровки он перешел к анализу причин, вызывающих улыбку, слезы и прочую мимику! А от анализа — к разработке программы, изменяющей поведение Образца так, чтобы вызвать определенную реакцию! Я просто поверить не могу! Если бы не видел своими собственными глазами, никогда бы не поверил! Образец заявил, что является высшей формой разума по отношению ко мне, и вышел из повиновения. Мне пришлось его обесточить!

Дэз прокручивала список операций с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Но как? — только и смогла сказать она. — Ведь... Помнишь, что сказал учитель Гейзенберг? Для того чтобы начать выходить в Сеть и копировать оттуда информацию, Образец должен был захотеть этого! У него должна была возникнуть собственная воля! Генеральная интуитивная программа, которую ты для него создал, могла только приспосабливаться. У нее не было функции желать чего-либо! Это попросту невозможно!

Максим только развел руками:

— Я не понимаю, как это случилось. У меня даже предположений никаких нет. А ты что думаешь?

Дэз тоже растерянно пожала плечами.

Громов снова ткнул пальцем в монитор:

— Смотри. Сначала он просто собирал информацию. Всю подряд. Потом стал систематизировать ее. Видишь? Он поделил свой жесткий диск на сектора. Большой сектор «А» — похоже, здесь все о людях, базы данных, программы для взаимодействия с нами. Такого же размера — сектор «Б», здесь все о компьютерах, устройство, железо, программы взлома и настройки... Потом идет информация об окружающем мире. Здесь мало. Похоже, эта тема его не очень интересовала...

Максим осекся и приложил руку ко лбу.

— Что я говорю? — сказал он тихо. — «Эта тема его не очень интересовала». Как его вообще что-то может интересовать? Он же робот!

— Похоже, что уже нет, — нахмурившись, сказала Дэз. Потом добавила: — Ты хотя бы осознаешь, что произошло? Благодаря тебе появился первый в мире полноценный искусственный разум!

Громов качнул головой:

— Нет, я точно знаю, что моя работа не могла привести к такому результату. Пока не могу объяснить, но чувствую — здесь что-то не так. Я не создавал искусственный разум, Дэз. Я создал всего лишь интуитивную программу, способную приспосабливаться к незначительным изменениям. Если он умел обходить препятствия справа, то научился бы обходить и слева, если обойти справа не удалось. Вот и все! А то, что сейчас у него в голове... Я даже не знаю, откуда это взялось! Только что на уроке я стал об этом думать. И меня осенило!

Он еще раз глянул на монитор.

— Что? — нетерпеливо спросила Кемпински.

— Это вирус!

Из динамиков раздался голос Миссис Хайд:

— Ученики Громов и Кемпински, напоминаю вам, что до начала урока киберорганики[30] осталось две минуты. Если вы по какой-то причине до сих пор не вошли в класс, пора это сделать.

— Черт! — завопили Максим и Дэз одновременно.

Кое-как затолкав ноут в рюкзак Громова, оба быстро побежали по коридору. Лаборатория киберорганики была в другом секторе.

Максим и Дэз едва успели натянуть специальные защитные костюмы из плотной прозрачной пленки и занять свои места.

Лаборатория киберорганики отличалась от других классов. Здесь у каждого имелось рабочее место, рядом с которым надо было стоять. На столике помещался герметичный стеклянный ящик с «рукавами». В одном из его боков проделаны круглые дырки, к ним прикреплены длинные перчатки из тонкого, но прочного арахнолатекса — материала из латексной резины и молекул паучьей паутины, которая, как известно, самый прочный эластичный материал на земле. Просунув руки в эти перчатки, можно было трогать то, что находилось внутри.

Сегодня у каждого в ящике сидели небольшие ящерицы, похожие на гекконов. Сантиметров двенадцать в длину вместе с толстым коротким хвостом. Однако все ящерицы были странно разноцветными. Голубыми, лимонно-желтыми, оранжевыми, фиолетовыми, розовыми. При этом чешуйки их кожи были непропорционально большими и торчали в разные стороны. От этого ящерицы чем-то напоминали взъерошенных собак.