Депрессия, роботы и один велосипед - Павел Николаевич Губарев Страница 13

Где истина?

Нет, я не считаю, что она в вине, но за размышлениями снова оказался за барной стойкой. Бармен дежурно осведомился, что мне предложить. Я проскользил взглядом по подсвеченным бутылкам, стоящим вдоль зеркальных полок. «Какая разница?» – подумал я. И сказал:

– Что-нибудь покрепче.

– Покрепче, чтобы отпраздновать? Покрепче, чтобы забыть? Покрепче, чтобы прийти в себя? Дайте угадаю: сперва немножечко, чтобы забыть, а потом ещё немножечко, чтобы прийти в себя, ведь завтра снова на работу.

Я рассмеялся.

– А вы проницательны.

– Как и всякий, кто каждый день за стойкой.

Он налил что-то пахучее. Я молча выпил в два глотка. Напиток был крепким и странным на вкус. Я зажмурился. На несколько секунд у меня исчезли вообще все мысли, кроме «О господи» и «Вот это да!». Потом появилась мысль «А может, так надо?».

Может, так надо? Может, так предначертано? Может, это один из элементов схемы? Она исчезла из моей жизни, чтобы воплотиться в ком-то другом? В человеке, в роботе, в статуе?

Как всё красивое и значимое. Может, я встречу другую? Больше похожую на идеал? Но когда? Где? Мне её увидеть во сне? Или кто-то другой должен её увидеть?

И господи, почему так больно?

Yesterday пришла Полу Маккартни во сне. Это песня о расставании. Значит ли это, что она пришла в наш мир как песня, а теперь пытается появиться ещё и ещё раз: в виде события? И моя потеря – то же самое, что и песня?

Нет, чушь какая-то. И то, что со мной происходит, вовсе не похоже на песню. Ничего красивого в расставании нет. Просто сообщение – и катись ты к такой-то матери, парень.

Господи, почему так больно?

Бармен ушёл возиться с посудой, а потом вновь появился, будто ждал, пока я переведу дух после глотка и снова захочу говорить.

– Ждёте, пока подействует? – участливо спросил он.

Ещё один. Прицепился.

– Прижигаю раны, – сухо ответил я, – во времена Рубенса порезы солдат заливали кипящим маслом. Не то чтобы солдатам становилось лучше…

– Женщина, – заключил бармен. – Несчастный человек за этой барной стойкой бывает двух типов: «сорвавшаяся сделка» и «женщина». Но если бы у вас были неприятности в бизнесе, вы попросили бы льда и пили мелкими глотками, потому что бессознательно решили экономить. А тех, кто глотает крепкое, не чувствуя вкуса, вот как вы сейчас делаете, – тех ударили по сердцу, а не по кошельку. И почему женщины так любят рвать отношения на расстоянии? Мужчина в столицу по делам – а ему нож вдогонку. В спину!

– А что, нас много таких?

Бармен сделал многозначительный жест полотенцем.

– Но вы ведь не бизнесмен? – спросил он. – Судя по одежде, высокооплачиваемый с недавних пор специалист?

– Искусствовед, – мгновенно признался я и тут же пожалел: ещё полчаса назад я пообещал себе ни с кем больше не говорить о прекрасном в этом проклятом городе.

– Так пейте не спеша! – неожиданно предложил бармен. – Виски тоже искусство. В этом напитке вкус солода и торфяного дыма, которым коптили солод, а также чуть морской солёности, чуть вязкости от дубовой бочки. Какой урок можно извлечь? Наши чувства нежны, как ростки ячменя, и так же недолговечны. Но боль улетает, как торфяной дым. Что следы, оставленные нами, смываются морем. Что мощный дуб пошёл на бочку – а значит, и после смерти ты можешь чем-то послужить…

– Да вы поэт!

– Любой бармен – поэт, философ, телеведущий и врач в одном флаконе.

– Тяжёлая, должно быть, работа.

– Не стану отпираться. Буду скромничать. Кто я? Слушатель. Приходят разные люди, садятся за стойку, начинают говорить. Заезжие бизнесмены и столичные специалисты, иностранцы и прожигатели жизни. Моё дело – наливать, стоять рядом и не затыкать уши. Если вам покажется, что я изрёк мудрость, то разочарую: я её у кого-нибудь подхватил. Благодарите тех, кто сидел за стойкой до вас. Я посредник. Лишь посредник.

– Почётная миссия.

– Если бы мне ещё платили за каждое слово!

Я извлёк из кармана брюк помятую купюру.

– Да бросьте! Спрячьте деньги, они вам понадобятся! Слушайте бесплатно. Я буду сорить словами, а вы выбирайте, что понравится. Вы обижены на кого-то? Так вот, «для каждого человека ближний – зеркало, из которого смотрят на него его собственные пороки».

– Кто это сказал?

– Ну откуда же мне знать. Какой-нибудь Шпенглер или Шопенгауэр. Но лично я это услышал от облысевшего раньше времени гуманитария, который перебрал текилы, сидя на этом табурете. Вы потеряли веру? «Душа не любит, она сама есть любовь. Она не существует, она само существование. Она не знает, она само знание».

– Это какой-то подвыпивший буддист?

– Новообращённый кришнаит в костюме из тонкой шерсти. Грузил приятеля весь вечер.

– А тот ему возражал?

– Ещё бы. Он говорил: «Наука не губит душу, а берёт её за руку и выводит из мира сказок в огромный, прекрасный мир реальности».

Я слушал и хмелел. Бармен действительно сыпал цитатами без перерыва. Я уже подустал было от его трескотни, когда он вдруг упомянул женщину-биолога в годах, беседовавшую с бородатым коллегой.

– …сто миллиардов нейронов. Каждый из них связан с другими тысячами отростков.

Я встрепенулся.

– И что?

– А ничего! Он ей говорит: как это изучить? Как в этом разобраться? Вот изобрели нейроинтерфейсы. Шуму было! Построили мостик в мозг, так? А толку? Мостик в неизмеримый океан информации, в хаос импульсов, в бесконечный лабиринт, перестраивающий сам себя каждую долю секунды, в сокровенный сгусток диковинной ткани, которым вселенная познаёт сама себя!

– Да вы поэт!

Бармен посмотрел на меня с тревогой.

– Знаете, время позднее.

Я снова извлёк купюру из кармана брюк и почувствовал, что ладонь у меня вспотела.

– Спокойной ночи, – ответил я, стараясь не заплетаться языком. – – Но сперва расскажите, кто выиграл спор.

– Да разве споры выигрывают? Их только проигрывают. И то виду не подают. Но вы знаете, ту женщину мне было немножко жалко. Её собеседник всё сыпал числами: миллиардами лет, да сотнями веков, да тысячами синапсов. В конце концов он её прижал. Вы, говорит, антропологи – просто дети, которые нашли ракушку на берегу. Но пытаетесь по ней судить о целом океане.

– Океане… в который мостик?

– Так… Ваш номер 411. Лифт из дверей направо. Четвёртый этаж. Что касается океана, то я думаю, вы всё правильно поняли.

Я вышел из бара пошагал к лифту. Мир вокруг был нечётким, как будто меня вырвали из реальности и опустили на дно стакана с водкой. Я