Иван Тропов - Балтиморская матрёшка Страница 14

Пушка на конце не круглая, если приглядеться, а четырехгранная. И дуло на конце — тоже прямоугольное. И будто бы чуть выпуклая эта темнота. Как экран древнего телевизора…

Батый кивнул:

— Компушки…

— А компушки–то тут причем? — спросил Туз. — Компушки детям не игрушки… — Он пожал плечами: — Комп–ушки? Словообразование типа секритутка? Начало от одного слова и конец от другого? Комп–ютерные игр–ушки? Компушки… Но при чем тут игры–то? В них–то как раз дети и играют…

— Не комп–ушки, а ком–пушки, — раздельно проговорил Батый. — Второе слово вовсе не сокращено, просто замыленный глаз не отзывается. Лучше тогда с синонимом: коммуникационные гаубицы. Так яснее?

— Гаубица?.. — нахмурился Лис. — Коммуникационная?..

Туз хмыкнул.

— Черт, правда! Это же не танк, это же самоходка. Башня вон какая… Дуло как жерло, и задрано… Гаубица! По невесной херачит, из–за речки из–за гор. Ка–ак прилетит — и даже не узнаешь, с какой стороны старая косой махнула…

— Н–да. — Лис поджал губы. — Только конкретно эта херачит не из–за речки, видимо, а прямо из–за океана? И не снарядами, а через мониторы… Только что внутри у этого троянского коня индустрии развлечений?.. — Лис огляделся по сторонам, прищурился.

На других стенах разных плакатов еще штук десять.

— Я гляжу, тут вообще плакатики интересные. Я сначала подумал, оно все чисто для хохмы. Оживляж для улучшение пищеварения. Но если это все не совсем шутки…

Тогда это все уже совсем не шутки. Не просто так нас тут пичкают даровыми играми, как бесплатным сыром? Как бы этот бесплатный сыр не оказался с глистами. Заботливо выращенными в лабораторных условиях, специально отобранными и упакованными… Лорд–пробователь — должность важная, но быстропреходящая. Особенно когда на пиру у заклятого друга…

Наверно, я так задумался, что произнес это вслух. Все четверо уставились на меня.

И тут же завибрировал мой догтэг.

Не сходить с ума…

Легко сказать. Это я мог сказать им, и когда в комнате с живыми людьми, и в любой момент можешь вскочить с кровати, три шага, распахнуть дверь — и свет коридора, здесь он даже после отбоя.

Но когда сам идешь по этому лабиринту… Темнота и призрачный оранжевый свет…

Крак! Члу–у…Крак! Члу–у…

Я ничего не с собой поделать: невольно прислушивался, не донесется ли из боковых проходов какой–то звук… Далекие шаги… Ближе, ближе… Настигают меня… Шаги тех, на кого не реагирует реле…

А я ведь знаю, почему пропали Дисней и Игорян со Стасом…

Не сходи с ума! Если они и пропали, то только потому, что их забрали в психушку! Может быть, этих далеких шагов — вообще нет. Фантомы. Галлюцинации. Первые признаки, что сходишь с ума. А Дисней этого не понял, и все рассказал психологу. И психолог быстренько отправил его в психушку.

Надо держаться! Из этого бункера нас рано или поздно выпустят, — срок службы не безграничен. А может, и гораздо раньше. Может быть, совсем скоро! Надо только продержаться… Если отправят в психушку, вот там точно конец. Какая–нибудь военная шарашка–спец. До конца жизни будут гноить в смирительной рубашке, в резиновой камере–одиночке. Если и не был психом, свихнешься. И это еще…

СЛЕВА!

Я бы заорал, если бы мне не перехватило дыхание. Я шарахнулся назад, налетел на стену, но не оторвал глаз от… В боком проходе… Только что…

Пульс отдавался в ушах, я пытался рассмотреть в темноте… Только что видел… Но если там и был огромный силуэт, едва освещенный оранжевыми отблесками, то уже исчез. Словно в том месте пространство прошло рябью, как вода в аквариуме, на миг показало отражение какого–то другого мира — и тут же успокоилось.

Нет, нет, нет! Не сходи с ума! Ничего и не было! Этого не могло быть, потому что этого не может быть никогда!

Но я ясно чувствовал, что за мной наблюдают. А потом…

Шаги.

И так отчетливо… Совсем близко!

Какой–то миг я прислушивался: с какой стороны? А потом понял, что это бесполезно. Он не один! Эти шаги — лишь чтобы отвлечь! А их много… Только остальные крадутся совершенно бесшумно…

Не помню, как я долетел до кабинета психолога.

Свет лампы в глаза, монотонный голос — боже, какие пустяки! Зато здесь человек. Живой человек!

Я готов был уже плюнуть на все, рассказать ему все. И про шаги, и про силуэт… Это не видения! Не могут быть видения! Если это видения — то что же тогда реальность?! И я…

Не сказал.

Наверно, это обострившийся слух. Если уж за лампой мне не видно человека, я хотел хотя бы слышать его: дыхание, как он сглатывает, или откашливается…

Я прислушивался, но…

— Не отвлекаться! Решайте!

Зачем–то мне опять дали решать тест на ай–кью, будто за эти дни я мог сильно поумнеть. Я решал, но почти на автомате. Потому что по ту сторону стола, за слепящей лампой…

Я не слышал ничего. Ни дыхания, ни покашливания. Лишь иногда… Что это за звук? Будто прошуршит что–то. Что–то шершавое медленно, очень медленно движется по какой–то поверхности. А вот чуть иначе. Шершавое — по шершавому. И даже не шершавое, а чешуйчатое. Как кожа змеи… Или… Быстрее, чем одна змея… Щупальца…

— Не отвлекаться!

А за тестом — допрос. Этот вечный допрос, когда и в какие игры я играл. И вдруг:

— Вы в последнее время не заметили ничего странного?

И тихое шуршание за лампой, будто любовные ласки двух змей…

Я вдруг отчетливо понял, что Дисней и Игорян… Психушка? Господи, какие пустяки! Но они не свихнулись, нет. Просто увидели что–то… Заметили что–то такое, чего не должны были знать…

— Так не заметили ли вы чего–то странного?

Я заставил себя разлепить губы, постарался, чтобы мой голос звучал как можно естественнее:

— Странного? В каком смысле?

Я прислушался. Но теперь в темноте было тихо.

— В последние дни… Не отводить лицо от света!

Господи… А если эти шорохи — тоже чудятся мне?! Те шаги в лабиринте, и теперь это…

Но одно я знаю точно. Начинаю я сходить с ума, или все эти шаги и шорохи есть на самом деле, — я не должен про это говорить, если хочу выбраться отсюда.

Свет в нашем коридоре был избавлением.

Наконец–то светло! И все вокруг — знакомо, привычно. Стены, повороты, каждая ниш…

СЛЕВА!

Я замер, в один миг на меня накатило отчаяние — и здесь! Они уже и здесь…

Он проходил прямо через черное стекло в нише. Выбирался с той стороны — ко мне…

Но силуэт вздрогнул, обернулся — и оказалось, что это всего лишь Сова. В такой же, как и у меня, цветастой «пижаме». Забрался на выступ под стеклом, скрючился весь, пытаясь закрыться от света не только ладонями, но и всем корпусом.

Он спрыгнул на пол и, оглядываясь на меня, ушел по коридору. Где–то открылась и закрылась дверь.

Я постоял, переводя дух. Я весь взмок. Холодный, липкий пот.

Но, по крайней мере, наша каюта — вот она! Здесь был теплый свет, и привычно щелкали клавиатуры и мыши, жизнь продол…

Пять кресел, но только два заняты. Туза и Пацака нет.

А Лис и Батый лихо молотили по клавишам и дрыгали мышками, не замечая, что остались вдвоем… Будто заводные куклы, чужие, незнакомые…

Я с трудом удержал порыв выскочить из комнаты обратно в коридор.

— А где Туз и Пацак?

Собственный голос показался мне чужим, каким–то деревянным.

— А, Мессир… — Лис невесело ухмыльнулся. — В гости ушли. И блокнот у меня отобрали.

— Какой блокнот?

— Да Диснея…

— Зачем?

— Свои клочки у них кончились.

— Они решили составить карту… — задумчиво сказал Батый. — Каждый, кто сегодня ходил к психологу, записывал свой маршрут со всеми поворотами.

— Каждый? — повторил я. Поглядел на нашего разносчика блох и слухов. — Лис?

Почему такие тектонические процессы идут незаметно от нас?

Лис, весь сморщившись, глядел в стол.

— Да как–то… Как–то они… Не знаю даже, как это они мимо меня просочились со своими порывами…

— Совсем ничего не знал? — мне даже забавно стало. Наверно, это потому что после страха.

— Нет, ну теперь–то, от Туза… Это Оркан и Хант замутили. Оркан, он с мехмата, а Хантер на физфаке. У них с пространственным мышлением хорошо. Решили, что смогут составить план. Прикинули, что им для этого надо. Объяснили каждому, что надо записывать и повороты, и боковые проходы, и сколько шагов между каждым проходом… Целую систему разработали…