Сен ВЕСТО - ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших Страница 17

– И ничего смешного тут нет. Именно филиал. На кооперативных началах, если угодно.

Адвокат продолжал смотреть на меня строго и непредвзято. Вынув палец из-за ворота, он внезапно подался вперед, похлопал меня по руке и размягченным голосом попросил:

– А сказки будете рассказывать дома – своей бабушке. Это, – он, не глядя, приподнял мои тезисы за ушко и подержал несколько времени, – оставьте у себя и больше никому не показывайте. Теперь коснемся судьбы вашего будущего. Воспринимайте меня не более чем и.о. судебного логографа. Вам, несомненно, известно, что такое есть в сложившихся обстоятельствах и.о. судебного логографа? Вот и воспринимайте. В мыслях я буду с вами, защищаться будете, разумеется, один – как у древних греков, тут это любят: с помпой, с чтением стихов, распитием напитков, симпосием и прочим сопутствующим безобразием. Когда предусмотрительно судят не столько за то, что совершено, как я уже имел случай вам пояснить выше, но скорее за то, что с высокой степенью вероятности готово произойти и потому, понятно, может уже с полным правом считаться, так сказать, фактом де-юре. Ибо ни один проступок, ни одно преступление не должно остаться без трезвого и непредвзятого внимания. Если вы недоуменно спросите: да, но причем здесь я? – я вам ничего не отвечу. Очевидно, в том проявляется некая природная закономерность, вы меня понимаете? Снимайте носки.

Глаза собеседника лучились доброжелательностью.

Я провернул в голове серию из возможных вопросов и ответов и начал стягивать правый носок, собеседник оказал мне внимание, немедленно нависнув над столом, упираясь в мои тезисы кулаком с зажатым карандашом, двумя пальцами другой руки придерживая очки за массивную роговую оправу, чуть-чуть приподнимая и отводя в сторону мизинчик.

– Что вам доступно?

Отведя одну дужку и совершив головой незаконченное вращательное движение, он снял очки.

– Что вы видите?

Я некоторое время помигивал, разглядывая, смутно уставясь на побледневший свод ступни, тихонько сгибая и разгибая пальцы и не чувствуя ничего, кроме приступа нового раздражения. Какое-то издевательство. Вместо ожидаемой припухлости на пятке оказалось едва заметное, оскорбительно невзрачное покраснение, которое довольно ощутимо жгло и за которое было неловко перед самим собой.

– А что нужно видеть?

– Лично мне видно на вашей пятке мозолистое уплотнение в процессе формирования и предвосхищенный заусенец. Согласны? – Он легким профессорским жестом коснулся моей пятки кончиком дужки. – Взгляните внимательнее, вот тут…

Он вновь повалился в свое кресло и принялся рыться в бумагах. Следовало, приглядевшись, согласиться, что некоторый заусенец, я бы даже сказал, некоторое воспоминание о будущем заусенце, безусловно, имело место.

– Да, да, да, – сказал я, чтобы что-то сказать. – И какого Черта он здесь делает?

– Дело не только и не столько в особенностях вашей пятки, для наглядности можно было взять все, что угодно. – Он с шумом перетряхивал на столе книги и бумагу. – Скажем, заусенец на пальце вашей руки… – На крепкой спортивной шее Адвоката проступила багровая пульсирующая жилка. Приосанясь и уйдя глубже, он покачался в мягком сиденье, выполнил ряд новых поступательных перемещений корпусом и, стиснув зубы, с грохотом извлек из каменных недр ящик. – Вы следите за моей мыслью?

– Да, – сказал я. – Очень.

– Что – очень? – не понял Адвокат. Его озабоченный глянцевый глаз выглядывал из-за края стола.

– В смысле, согласен, – сказал я. – Вы там уже смотрели.

Он снова скрылся из виду, пробормотав: «Разве?» – и какое-то время его было не слышно и не видно. Из камина прижаривало уже ощутимо. За портьерой что-то очень негромко шуршало, несло ночной свежестью, словно было распахнуто окно и стояла ночь. Ко мне в гости вскоре пришло, сладко жмурясь, принюхиваясь и шевеля длинными серебристыми усами, странное пухлощекое создание с помятым со сна личиком, пушистое, кошачье и пронзительно глазастое, мы сразу понравились друг другу, и енот решил вскоре перебраться спать в мое кресло. В коридоре забегали сильнее. Там уже наблюдался просто какой-то всеобщий ажиотаж, повсеместный подъем и воодушевление на момент внезапного взрывоопасного положения.

– Так вот, – сказал Адвокат. Показалось его потемневшее от прилива крови лицо. – Он был запрограммирован самим образом вашего поведения. Еще раньше оно было запрограммировано вашими генами, воспитанием, влиянием окружения и прочее, которые в свою очередь предрешались безобразным состоянием заданной формы технологической цивилизации на отдельный промежуток времени, которая была предрешена уже задолго до своего возникновения, когда первые млекопитающие еще соседствовали с насекомыми под пятой диплодоков, – впрочем, они и сейчас соседствуют. Надо же, диплодоков давно уже не видно – а они всё соседствуют… Да. В общем, чей конец был в свою очередь предопределен логикой космогонии, задан в силу внешних, космических обстоятельств со своей, строго закономерной, исторической подоплекой, которые, как и все остальное, намертво сцементированы необычайно прочным материалом – случаем, тем же самым роковым образом имеющим свою программность, проистекающую из самой логики событий…

– Вы «состояние» пропустили, – сказал я.

– Какое состояние? – после небольшой заминки спросил Адвокат.

– Состояние формообразования, по-моему, – ответил я.

– Так, – сказал Адвокат. – Он был настроен очень серьезно. – Формы чего? Я что-то начинаю терять нить…

Я подумал.

– Знаете, там было что-то от пяты диплодоков и космических обстоятельств, творящихся на определенный промежуток времени с удручающе безобразным положением чего-то еще, – во всяком случае, за «состояние» я ручаюсь.

– Ну, – кивнул Адвокат. – А я что сказал?

– Вы успели сказать, чем предопределяется форма, а про ее состояние не сказали.

– Так, – сказал Адвокат. – А вы не помните, что там у нас было до того?

Я добросовестно порылся в памяти, но кроме больших умытых персиков в ней ничего не было.

– До того у нас была теория Большого взрыва, – сказал я, твердо глядя в лицо собеседнику. – Но это задолго до того. Вы еще говорили про его историческое значение.

– Ага… ну, все равно. – Адвокат помолчал. Казалось, его воображение было чем-то неприятно поражено. – То есть какой из всего этого можно сделать вывод?

– Что мой заусенец на мозоли был запрограммирован на стадии зарождения Большого взрыва что-то около полутора десятка миллиардов лет назад.

Адвокат снова задумчиво подергал за ручку ящика стола.

– Я в таких случаях утешаю себя мыслью, что чем глубже ищешь, тем лучше находишь.

– Детерминизм фатализма, – пробормотал я первое, что пришло в голову.

– Бросьте, – строго сказал Адвокат, – диалектика материализма, экзистенциализм там всякий или иррационализм – тоже не более чем ступеньки на тропе неутоленного любопытства, которые уже с грехом пополам перешагнули. Все гораздо сложнее. Статистические законы вытекают из случайных событий, это давным-давно известно из теории вероятностей. Здесь также работают с принципом пренебрежения достаточно малыми вероятностями. Если кирпич с хорошим ускорением опускается на покоящийся на подоконнике хрупкий стакан-первач, на минуту оставленный без присмотра, то ожидаемое событие можно считать практически состоявшимся, достоверным, можно не принимать во внимание вероятность того, что землетрясение нарушит первоначальные планы кирпича, изменив результативность траектории, и предмет вместо встречи с посудой вылетит обратно в окно. Хотя да, конечно, такие случаи тоже известны. Вы здесь тот же самый кирпич, чтобы не сказать жестче. Если существует возможность события – возьмем к примеру преступление, на которое вы можете при определенных обстоятельствах пойти – с вероятностью, если не стремящейся к единице, но достаточно высокой, то тут это событие рассматривается как практически достоверное.

– А тут и с теорией вероятностей знакомы?

– Нет, но тут много над ней думали. – Адвокат с вытянувшимся лицом взирал на поверхность стола. – Погодите, я сейчас чего-то ценного вам хотел сказать, а вы меня сбили… вы все время меня сбиваете… У нас в практике в таких случаях предусматривается исторический экскурс. Хитрый Лаплас со своей предопределенностью мало льстил человеку, и потому его быстро признали нерентабельным. Идеализм противоречил себе на каждом шагу, вконец заврался, и чтобы не попадать в неловкое положение, здесь никто его никогда всерьез не воспринимал. А так льстящий самолюбию человека материализм со своей свободой – сплошная хроническая недостаточность информации. Разновидность веры то есть. Но сами-то они так, конечно, не считали, напротив. По доброй традиции исходили из того, что течение истории не может быть предопределено в силу привходящих случайностей. Что же делать, если «случайности» предрешены уже самой логикой событий и материальными законами? Возможностей, в смысле, много и они будто бы как-то зависят от сознательного выбора мотивов и целей. Исход, положим, и стохастичен, но механизм вероятности умеет работать исключительно на результат. Эта возможность так же зависит от способности выбирать, как ваш заусенец – от вашей манеры ходить.