Евгения Белякова - Трава на бетоне Страница 18

Макс загасил окурок, потянулся, закрыв глаза, и раздраженно мотнул головой, отгоняя всплывшую перед внутренним взглядом картинку — мягкое кружево лиловых ресниц, влажные, приоткрытые красивые губы, ласкающие твердый изгиб чужих губ.

Легкое прикосновение кончиков пальцев к стального цвета коротким волосам.

Вот дерьмо-то… Я даже слышу, как наяву, такое знакомое, теплое, прерывистое дыхание, вижу, как настойчиво тянет он на себя сильное тело, сжимая коленями твердые бедра. Арин всегда был нетерпелив, он всегда первым шел навстречу, зная, что отказаться от него невозможно, и пользуясь этим, заставляя выкладываться полностью, умея контролировать движения, превращая секс в бесконечную борьбу, долгий, выматывающий, сладостный путь к завершению.

Я сам столько раз проходил с ним этот путь, и каждый раз терялся в вихре его желаний, внутренне сгорал от смысла отрывочных коротких слов, которые он говорил, улыбаясь, кусая губы. Он не боится ничего, он сводит с ума откровенностью, граничащей с самым острым ощущением развратности, которую воспринимаешь, как должное, потому что он — это он. Его не заставишь теперь лгать или подчиняться, он скажет все, что думает, и скажет, что хочет. А еще он скажет, что и как он чувствует. И говорит он это так, что сжимается все внутри, перехватывает дыхание, и понимаешь, что ни с кем такого не будет, никто не сможет быть таким.

Несколько сказанных слов, захлестнувшая волна оргазма и близко-близко побледневшее красивое лицо — глаза закрыты, чуть вздрагивают улыбающиеся губы, и снова его слова, и новый круг, новая борьба за эту улыбку и дрожь изогнувшегося в руках, тела. Новый путь. Заново.

Утешает одно: если этот хренов убийца полицейских сразу же добрался до истины, превратив Арина в питомца, значит, всей томящей сладости этого пути он не испытал. Он всего лишь поиграл с питомцем, он не слышал голоса Арина, он не видел его улыбки, он не был оглушен его сексуальностью, и Арин не повел его своим излюбленным путем побед и поражений, заканчивающимся тающим во тьме стоном и прерывистым шепотом рваных, жгучих слов. Он не был с ним самим собой. Это утешает. Но что будет дальше? Что случится дальше…

Путаница, сплошная путаница, тупик, "2Fast4You". Черт с тобой… Только помоги ему выжить, дай ему шанс пережить эту ночь. Мы еще встретимся. И кто знает, может, в следующий раз я нажму на курок, потому что ты опасен, потому что ты не понимаешь, чего пытаешься меня лишить. Потому что, если бы не Арин, я бы давно собрал бы самолет и закончил тот полет так, как он должен был закончиться. Но меня держит Арин, и я не тороплюсь. Мой полет… Если я выжил тогда, то только для того, чтобы встретить Тейсо, чтобы помочь ему, для того, чтобы полюбить Арина. И только поэтому я просто задумчиво часами смотрю на приборную доску самолета, вспоминая кинувшуюся в лицо пустоту и адскую боль от удара о вздыбившуюся землю. Чип военного образца, сорокатысячный код, выученный мной наизусть. Я должен был тогда воспроизвести его, и позволить сработавшей микросхемке разнести мне голову. А я побоялся, я хотел жить. Я нарушил приказ.

Просто судьбе было угодно, чтобы я встретил его.

Макс поднялся, провел руками по залитому камуфляжной сетью лицу, дотянулся до пульта управления освещением, выключил свет и лег на кожаные сидения, стоящие у стены. Лег, закрыл глаза и заснул моментально, так, как засыпают люди, знающие, что отдых важнее бесполезных поисков выхода из ситуации, на которую ты все равно пока что не можешь повлиять.

Третья доза стимулятора и почти никаких улучшений, редкие проблески сознания, несколько осмысленно сказанных слов, глоток водки и снова тяжелое, лихорадочное забытье.

Пылающая кожа, растрескавшиеся от жара губы, тяжелое судорожное дыхание, бессвязный поток отрывочных предложений.

Скай начинал опасаться, что до утра Арин не доживет, поэтому внимательно слушал все, сказанное им в бреду, надеясь на то, что удастся узнать хоть что-то, что может привести его к искомому. К четырем часам утра, придавленный усталостью, измученный ожиданием, с шумящей от выпитого спиртного, головой, Скай не выдержал, повернувшись, прилег, опустив голову на подушку рядом с Арином, надеясь на пятнадцать-двадцать минут сна.

Из всего, сказанного Арином в бреду, можно было уяснить только одно: с владельцем мастерской, Максом, его связывают непростые и близкие отношения — задыхаясь в беспамятстве, Арин часто повторял его имя, пытаясь что-то попросить, спрашивая про какие-то выходы. Настойчиво возвращался он к теме смысла их отношений, говоря иногда такое, что Скай отворачивался и брался за очередную сигарету, пытаясь подавить вспыхивающие в мозгу воспоминания о мятно-прохладном вкусе его кожи и теплой линии у обнаженного бедра.

Когда вновь начинала течь кровь, и ему становилось хуже, связность его речи исчезала, и слова теряли всякий смысл. Арин монотонно, будто автоматически, говорил что-то о боге, о рисунках, о траве.

Это уже переходило всякие границы. Потому что ни первого, ни второго, ни третьего в мире не существовало.

Трава исчезла давным-давно, бог покончил с собой, увидев, до чего докатились его дети, и рисовать бы уже никому не пришло в голову.

Скай устал и все-таки позволил себе расслабиться, полулежа рядом с раненым подростком, он закрыл глаза, и понял, что его медленно затаскивает в тяжелую, зыбкую, болезненную дрему, не приносящую облегчения. Заснуть нормально мешала неудобная поза, запах крови и звук тихого голоса совсем рядом.

Нельзя делать все, что просят. Понимаешь? Ты можешь просить и думать, что тебе это надо, а на самом деле это будет пыткой для тебя… Поэтому я не сделаю так.

Если бы ты меня помнил… Ты же меня рисовал? Я понял сейчас. А зачем? Если ты бог, помоги мне…

Скай плюнул на принципы, рассудив, что имеет право поспать хотя бы полчаса, вытянул из-под себя вымокшее в крови покрывало, откинул его в угол комнаты, развернулся, лег поудобней, коснулся рукой горячего лба Арина:

Успокойся уже… Если доживешь до утра, обещаю, найду тебе биопластик… По хер, сколько бы он ни стоил. Только заткнись и дай мне заснуть.

Неожиданно Арин повернул голову и взглянул в упор прояснившимися, осмысленными глазами:

Я умираю?

Да, — помедлив, ответил Скай, — скорее всего, да. Я не медик и ничем пока не могу помочь. Постарайся дотянуть до утра. И не бойся. Разница невелика, сейчас ли, несколькими месяцами позже. Сам знаешь, о чем я.

Да, — бесцветным голосом проговорил Арин, — разницы почти нет, но… Я не хотел бы здесь умереть. Мне нужно…

Что? — насторожился Скай, — давай, скажи, может, я смогу помочь.

Он долго смотрел сквозь тьму на четкий, тонкий профиль, на дрожащие лиловые пушистые ресницы, дожидаясь ответа.

Наконец, Арин приоткрыл губы, заговорил срывающимся, севшим голосом:

Мне просто нужно объяснить ему, почему я ничего не даю взамен. Не знаю, что дает мне он… может, и ничего. Но я должен объяснить, что нельзя делать то, что кто-то просит. Это может быть страшной ошибкой.

Кому объяснить?

Наверное, это неважно. Я не уверен, что он помнит меня. Часто он называет меня разными именами и видит кого-то другого. Ему это может быть не нужно. Какая ему разница, что я люблю его и пообещал ему быть рядом еще четыре года назад. Я тогда не понимал, как он может жить без хозяина. Я не знал, что он предназначен для других целей. А потом они его увезли и разорвали вдоль, сцепив рану хирургическими клепками, сделав так, чтобы она никогда не заживала. Зачем… Ты не знаешь, зачем?

Нет, — коротко сказал Скай, боясь сбить его с мысли.

И я не знаю. Только ему больно всегда, и он сошел с ума. Поэтому, наверное, мои слова не будут иметь для него никакого смысла. Он не верит словам, он хочет меня, хочет, чтобы я молчал… Молчал и только делал. А я не хочу этого. Если ты бог, то помоги же мне… Ты столько раз говорил мне, что ты бог, что я почти поверил в это. Помоги мне сейчас… Хоть кто-нибудь… Макс, брось ты свой чертов самолет… Я не хочу умирать один. Мне не страшно, но я не хочу умирать один.

Скай, обдумывающий услышанное, забывший о сне, отвлекся, услышав его последние слова, ощутил что-то похожее на сочувствие. Парень явно напуган, ему хватило сил прийти в сознание на несколько минут, а теперь он весь — сплошное страдание умирающего одиночества. Сказанное им сейчас — бесценная информация, я знаю, в какую сторону раскручивать расследование, и я помню, что слышал раньше что-то о методе незаживающих ран. Это стоит проверить, таких экспериментов было проведено немного. И все они были нацелены на…

Скай не успел додумать, поняв, что не слышит больше тяжелого дыхания рядом с собой. Тишина внезапно стала невыносимо-звенящей, парализующей. Страшной.

Да что за херня, — в отчаянии проговорил он, поднимаясь, сжимая пальцами ледяные запястья Арина, — дыши же, придурок! Дыши!