Саймон Логан - i-o Страница 19

Лидия заметалась внутри, но места для маневра не хватало, к тому же тело ее все еще было покрыто синяками и ссадинами, оставшимися после последней попытки вырваться наружу.

О, если бы мне только удалось объяснить ей, в какой безопасности она находится внутри барокамеры и как бы легко ей жилось, если бы она смирилась с нежными объятиями ее толстых стенок! Прошло не так много времени с того дня, когда я вырвал ее из лап Верхнего Ужаса и поместил в наше убежище, поэтому всего, что могло бы отравить чистоту среды ее обитания, следовало избегать во что бы то ни стало. К сожалению, я не мог позволить себе приоткрыть крышку барокамеры даже на то короткое время, которое требовалось, чтобы утешить и приласкать Лидию.

Вместо этого мне приходилось наблюдать со стороны, как паника охватывает все ее существо и пламя безумия загорается в ее ямных глазах. Это несправедливо, что она вынуждена претерпевать все эти муки, притом что я отчетливо осознавал необходимость принятых нами мер.

Наконец, чтобы показать ей, что не она одна страдает, я извлек маленькую канистру с грязной водой, которую собрал по каплям из трещинки в стенке проходившей в земле трубы, и выбрал три камня из кучи, лежавшей под дном барокамеры. Обычно я выбирал камни самой неправильной формы и клал их один за другим себе на язык. А затем заглатывал их, запивая водой, чтобы облегчить себе задачу.

Они скользили вниз по моему пищеводу, словно злобные зверушки, разрезая мягкую плоть и обдирая слизистую, так что я начинал захлебываться жгучим потоком собственной крови. Мое тело отозвалось судорогой на вторжение чужеродных элементов, кровь и флегма хлынули у меня изо рта, и я рухнул в беспамятстве на пол.

Я чувствовал, как камни завалили мой желудок, забили кишечник и остановили ток крови в моих жилах. Но я был благодарен им за то, что они помогли продемонстрировать Лидии мою преданность, мое единение с ней. Мы делили с ней на двоих всю боль, страдание, радость и любовь, каждый вздох.

С трудом я поднялся на ноги, чувствуя непривычную тяжесть внутри, и оперся всем весом на гудящую и вибрирующую барокамеру.

Лидия к тому времени перестала биться о стенки. Запотевшее окно снова обрело прозрачность, и я увидел, что она лежит, закопавшись в подушки, и плачет, вцепившись в них пальцами. Маленькие капли розоватой крови поблескивали на ее коже там, где она поранилась.

О, как мне хотелось прикоснуться к ней!

Но ей было лучше оставаться там, где она была, там, где ничто не могло повредить ей…

Я улегся возле опор барокамеры — четырех бетонных столбов, густо смазанных твердой смазкой, чтобы ни одно существо не смогло взобраться по ним наверх, — и обвил один из них руками. Я представил себе, что обнимаю Лидию, и задремал под звуки ее приглушенных рыданий.

Когда Тот, Кто Прячется, засыпает, они начинают подбираться все ближе и ближе за слоем сетки, которым изнутри выложены стены. Они уже давно следят за ним через тонкий слой грязи, привлеченные, словно феромонами, исходящим от него запахом страха. Их глаза вращаются во мраке, всасывая в себя малейший лучик света. Верхний Ужас послал сюда их, маленьких черных послов, чтобы те передали ему, что прятаться бесполезно. Они найдут его везде.

Первыми придут те, у кого большие крепкие зубы и острые длинные когти; ими они разорвут в клочья стальную сетку, чтобы проложить путь второй и третьей волне и тем, у кого очень слишком ног и кто передвигается быстрым, легким, как перышко, вихляющим шагом.

Они спрыгнут с потолка и просочатся через щели в камнях, а затем в гнетущей, абсолютной тишине направятся к устройству. Они облепят его со всех сторон, а затем одна из этих тварей — жирная, похожая на личинку — прижмет свое липкое тело к смотровому окошечку и начнет прокладывать себе путь внутрь.

Мои глаза резко открылись от звука, похожего на шорох ветра пустыни в глазницах высохшего бычьего черепа. Я перевалился набок; камни внутри меня громыхали и больно бились о ребра.

Вокруг царило спокойствие, лампа, которую я регулярно заправлял маслом, вытекавшим из цилиндров барокамеры, ровно горела. Но я чувствовал близость хищников, их следящие за мной взгляды, полные жгучей ненависти.

Почему они не оставляют нас в покое?

Пневматическое сопение барокамеры слегка уняло мой учащенный пульс, и я встал, внимательно вглядываясь в каждую крошечную тень на стене, надеясь, что кто-нибудь из них отважится выбраться на свет. Выхватив из-за пояса рыжий от ржавчины гвоздодер, с которым я никогда не расставался, я угрожающе замахнулся им.

За одним из стальных прутьев у меня лежал свернутый в рулон отрезок металлической сетки, и я решил натянуть его поверх уже прикрепленных к стене слоев. Кроме того, я подумал, не пришло ли время заколотить проход и во второе крыло. Чем больше места у нас будет, тем больше у них шансов подобраться к нам.

Словно легкое дыхание — барокамера шикнула на меня, и я улыбнулся, коснувшись ее прохладного покрытия. Правда, улыбка улетучилась, стоило мне увидеть прозрачную жидкость, размазанную по стеклу, и окровавленные подушки, разбросанные по пустой камере. Мои шок и ужас были столь же оглушительно остры и безжалостны, как и стальной болт, который, подкравшись сзади, вонзила в мое плечо Лидия.

Мое тело выплеснуло горячую-горячую кровь, и, падая, я успел заметить, как вокруг меня сгущаются грузные темные тени, исходящие из стенок, и увидеть, как жалкая изуродованная фигурка Лидии склонилась надо мной, и взгляд ее был полон безумия.

Барокамера вокруг меня уютно жужжала, заскорузлые подушки хрустели при малейшем движении, легкие хлопья Лидиной крови порхали как перышки. От моего дыхания стекла запотевают, но лишь на мгновение. Она спокойно наблюдает за мной из другого конца помещения, ее череп просвечивает в тех местах, где она вырвала клочья волос. Кажется, что ее глубокие зеленые глаза совсем провалились вглубь, к затылку, оставив вместо себя пустые, черные дыры. Губы ее потрескались и распухли, вокруг ноздрей — спекшаяся кровь. Она шепчет ужасные слова, которые я изо всех сил стараюсь понять по губам, но в этом нет нужды. Злоба так и сквозит во всей ее повадке; о, если бы она осознала, что наделала!

Они доберутся до нее. Да, они освободили ее, но теперь, когда цель достигнута, они доберутся до нее. И я кричу и кричу в вонючем безвоздушном гробу, куда она меня бросила, ибо я знаю — они здесь, рядом со мной, в самых венах барокамеры, в ее трещинках и зазубринах, и скоро они придумают, как проникнуть в мои. Я не могу шевельнуть ни руками, ни ногами — места нет. Я едва могу дышать. Камни лежат тяжелым грузом в моей окровавленной груди. Они здесь, со мной.

Нет, мы с Лидией никогда не будем в полной безопасности.

Вроде насекомых

Сидя в уголке клуба, я гадала, выслеживают ли другие девицы из «Инициативы Электрической Дивы» ту же добычу, что и я. В первый же вечер, когда они приняли меня в свою тусовку, я сразу же опознала некоторых из них, хотя не могла точно вспомнить, где же я их видела — в городе столько клубов, закоулков, храмов и закулисных Зазеркалий, что быстро перестаешь различать.

Так же как и кумиров, ради которых, собственно говоря, я сюда и заявилась. Я тащилась от РеДМеТаЛа уже несколько недель; стандартное для меня время разминки. Я побывала на всех его выступлениях, вычислила, где он живет, чем занимается вне сцены, разузнала все про его прошлое (ничего интересного) и про его сексуальные привычки. Несколько последних вечеров я занималась тем, что (в знак особенной близости к предмету моего обожания) вырезала его имя ножом на коже чуть-чуть повыше грудей.

Мою кожу испещряло множество шрамов от других имен. Часть из них уже изрядно поблекла от времени.

Клуб находился в перестроенном бомбоубежище, состоявшем из четырех комнат и четырех коридоров; если на все сооружение можно было бы посмотреть сверху, то получилось бы что-то вроде свастики. В клубе не было сцены: РеДМеТаЛ скрывался где-то поблизости вместе со всей своей аппаратурой, а исполняемая им музыка транслировалась из динамиков прямо в помещения. Под ее звуки все выглядели в полумраке словно полуразложившиеся трупы, а сама музыка казалась кровью, вытекающей из вен РеДМеТаЛа.

Я видела орды поклонниц (не профессионалок, вроде меня, а так, балующихся в свободное от работы время), тусующихся вперемешку с настоящими фанатами — теми, кому и вправду не до балды РеДМеТаЛа и его музона, а не с теми, что просто западают на любое новое имя.

— Правда, круто? — спросил кто-то рядом со мной. — Он точно гений!

Этот кто-то оказался парнем, видок у которого был такой, словно чья-то умелая рука взяла кусок проволоки и сложила из нее человечка. Неподвижные, как у ящерицы, глаза парня запали на самое дно его черепа-сразу было видно, что он только и успевал затягиваться из ходивших по кругу кальянов со шмалью.