Андрей Баженов - 2k66 Страница 2

Когда строительная компания «Савин и Кольт» возвела это шестидесятиэтажное здание, оно стало одним из самых высоких в Востоке. Впрочем, как и сейчас. За семнадцать лет облик города остался примерно тем же. За это время ничего не поменялось не только здесь, но и во всем Всеобщем Государстве.

– И все же, Сань, ты уверен, что тебе необходимо выступать? Можно же и отказаться. Они легко найдут замену.

Поднявшись на ноги, я приблизился к окну и посмотрел на партнера в профиль. Я никогда не был уверен, что Дэвид в чем-то сильно превосходит большинство окружающих людей. Заурядные способности, обычный ум. Где бы он был, если бы не компания отца? Как бы он мыслил, если бы не общение со мной? Люди, которые принимают мою сторону в результате поглощения моих же идей, отличаются от противников только податливостью ума. Дэвид скучен.

– А что ты предлагаешь?

– Смириться. Пусть говорят.

– Смирюсь с малой бедой – смогу смириться с большой. Именно в этом и наша проблема. Однажды отдавшийся течению человек потерян навсегда, потому что бездействовать легко и затягивающее.

– Протестуй молча. Тебе ничто не мешает заниматься обычными делами…

– Пока не мешает. Ты не хуже моего знаешь, что происходило в тридцатые с теми, кто отказывался сотрудничать с Народной партией.

– Это не аргумент в твою пользу, Санек.

В чем-то он прав.

– Бездействие несостоятельно. Нельзя противопоставлять себя кому-то и ничего не предпринимать.

– Забастовка разума? – с умным видом спросил Дэвид.

– Забастовка? – усмехнулся я. – Я что, пенсионер? Мне нужен результат, а не забастовка.

– Я тебя не понимаю.

Я в курсе.

Мне двадцать семь лет, и я еще до рождения должен был стать одним из богатейших людей Всеобщего Государства. Моя роль определяется не мной, но вот судьба… Судьба принадлежит мне. Партийцы и смотрители Всеобщего Верования скажут, что судьбой распоряжается Господь, но я не хочу в это верить.

Мне двадцать семь лет, и я здоров только из-за родительского состояния. Оно обеспечило мне сытую жизнь, теплый дом, какое-никакое образование и крепкие зубы. Что-что, а ровная улыбка в наше время ценится. Не каждому она доступна.

Что бы я ни сказал по ящику, меня попытаются выставить зазнавшимся богатеем, подтверждающим правило, что человек – его прошлое. Все телеканалы скажут, что Александр Савин – копия своего отца. Ну, нет. Нет, нет, нет. Я им еще покажу. Я не мое прошлое, и я не мой отец. Я – это мои будущие свершения.

С этой мыслью я глядел в окно. В ноябре солнце заходило рано, и сегодня, четырнадцатого числа, оно уже почти скрылось за горизонтом, освещая желтым лишь те строения, что располагались у берега или на возвышении. Верхние этажи нашего здания тоже были залиты теплым светом, но не из-за удачного местоположения, а из-за большой высоты над уровнем моря. Синее холодное поле простилалось от набережной и до противоположного берега. Другой берег залива находился километрах в пятнадцати от меня, и его скалы казались нарисованными с помощью трафарета. Монотонная линия разграничивала море и небо, полное темных облаков. Из-за них проглядывало садящееся солнце, лучи которого с каким-то трудом прорезались меж краев туч.

Обделив вниманием пустующую набережную, я перевел взгляд на параллельную ей широкую улицу, частично проходившую под главным проспектом Востока. Возле въезда в тоннель, где они и пересекались, дорога была полностью разрушена. Тяжелые бетонные плиты осыпались вниз, лишенные основания. Протянувшаяся через центр Города Востока, улица не ремонтировалась со времен Третьей войны.

Мой родной город был четвертым по размерам в стране в довоенные времена. Тогда он бурно развивался и в тридцать четвертом году представлял собой плотные ряды небоскребов, вышедших прямо из моря, которое омывало его со всех сторон. Спустя три десятилетия большинству зданий было суждено опустеть, стать железобетонными коробками без света и жильцов. Люди буквально упали на землю, оставив будущее наверху.

Абсолютное большинство многоэтажных строений рассыпались на глазах. Какие-то из них навсегда остались незаконченными, другие же не выдержали пожаров или многолетнего воздействия окружающей среды. Внизу ситуация была немногим лучше: грязные улицы давно стали нормой, разбитые витрины – обыденностью, а целые дороги виделись людям чем-то невероятным. Меня бесило это. Я подумал, что Столица должна быть в лучшем состоянии, и мои мысли вновь вернулись к предстоящему выступлению на ток-шоу.

Я отвернулся от окна и обвел скучающим взглядом комнату. Серые стены, ужасный темный паркет. Захотел заменить его на что-нибудь более светлое, но отбросил эту идею. Было и более важное дело. Я увидел на столике у кресла брошюру, на которой огромными жирными буквами было выведено:

О НАСТУПЛЕНИИ АНТИУТОПИИ В ГАЗЕТАХ НЕ НАПИШУТ

– Длинноватое название, не считаешь? – спросил я, указав рукой на проспект. – Опять что-то про загрязнение атмосферы?

– Если бы, – ответил Дэвид. – Сам взгляни.

Пробежавшись по первым строчкам текста, я понял, что брошюра посвящена отнюдь не пагубному воздействию человека на окружающий его мир. Автор не только резко критиковал уклад жизни Всеобщего Государства, но и порицал всех его граждан за то, что они «осмелились свыкнуться» с этим укладом. Мне понравилось.

– Откуда это? – Я положил проспект обратно на столик.

– Автор раздавал их на следующий день после того, как стало известно, что ты выступишь на телевидении. А еще через два дня он погиб.

– Как погиб?

– Слышал, он поскользнулся на льду и расшиб голову.

Простая и глупая история. Она показывала, что сегодня никто даже особо не пытается скрыть правду. Второсортное объяснение-оправдание, которое люди должны принимать за чистую монету.

Еще раз взглянув на брошюру, я даже успел пожалеть, что решил ее прочитать. Не внеся никакой ясности в ситуацию, она только усугубила мое незавидное положение. Совершенно обессиленный, я свалился в кресло, а затем обратился к Дэвиду по поводу смерти ее автора:

– И ты в это веришь?

– Нет.

Ну, хотя бы что-то он понимает.

***

Ты зауряден. Разумеется, всегда таким был.

Нет, нет. Конечно, ты любил свою работу. И жизнь. Несомненно, у тебя никогда не было оснований для недовольства. Ты должен быть счастлив. Но почему тебе так не хотелось добираться ранним утром в центр Столицы? В том ли дело, что тебе противно твое положение в обществе? Вряд ли. В вагоне метро с тобой ехали еще пять человек, и их присутствие означало, что ты не один такой. Ты как все. Ты должен помнить, что люди равны по своей природе. Здесь не на что жаловаться. Может быть, тогда дело в том, что тебе неприятна ситуация во Всеобщем Государстве, а не твое в нем положение? Давай предположим, – лишь на мгновение! – что нет необходимости вставать так рано ради выполнения бесполезной работы, что твоя квартира не пропитана насквозь дизелем (центральное энергоснабжение ведь не функционирует!), что ты не должен терпеть издевательства соседа на тот счет, что работаешь с компьютерами. Если бы условия твоей жизни изменились, ты бы стал счастлив? Или дело не в этом? Возможно, ты не так прост, каким хочешь себя видеть? Вдруг ты… Ладно, сейчас нет на это времени. Как скажешь. Потом. А пока продолжай любить работу. У тебя и выбора-то нет.

Ты оттянул рукав старого свитера на левой руке, чтобы узнать температуру в вагоне метро. Электронный термометр на часах утверждал, что в девять утра пятьдесят восемь минут температура составляла семь градусов выше нуля. Как это работает? Неужели под этим маленьким окошком с зелеными цифрами спрятана ртуть? Или на то градусник и электронный, что ртуть в нем не нужна? Может быть, он спиртовой? К сожалению, сегодня уже никто тебе не даст ответа на этот вопрос.

Двадцать четвертого ноября 2066 года тебе не было суждено вовремя прибыть на работу из-за опоздания на поезд. Ошибка влечет за собой ошибку. Опоздание за опозданием.

Едя на метро в центральном Автономном городском секторе, ты по звуку понимал, что состав движется быстро, хоть запотевшие окна подтверждения этому и не давали. Лишь в дыру в одном из стекол стремительно залетал снег с улицы. Сорокалетней мужчина напротив тебя усердно чесал оспенный рубец у ключицы, а ты только и делал, что сдерживал желание пересесть в другой конец вагона. Если демонстративно это сделать, можно обидеть человека. Он же не виноват. От инфекции никто не застрахован, и с этим ничего не поделаешь. Сегодня болезни лечат молитвами – вот тебе и вся медицина. В вагоне шесть человек, и это значит, что у одного из них, скорее всего, рак. Быть может, даже у этого обладателя оспы. Быть может, даже у тебя. Кто знает?