Елизавета Иващук - Последний штрих Страница 21

***

Я не искала сближения, но наступил момент, когда мы случайно разговорились. В беседе, когда все собирались расходиться, одна из девушек упомянула, что в Англии будто бы верят - карие глаза несут счастье, и заставляют голубооких детей смотреть на ветви, чтобы цвет сменился. Кто-то заметил - тебе и мне не видать счастья, не нужно было в детстве смотреть на солнце и небо... Я ведь синеглазая. Ты только улыбнулась, кто-то спросил - что думают по этому поводу в Голландии. Твое имя определенно не было французским. В ответ ты рассказала, что отец назвал тебя так в честь матери Рембрандта, но в Голландии ты не бывала. Я заговорила о живописи - она в то время интересовала меня. Ты ответила удивительно понимающе, даже для дочери художника, и наша беседа продолжалась, когда прочие девушки уже разбежались. После этого случая я начала испытывать к тебе большую симпатию, чем раньше. Но настоящих чувств не было.

***

Вскоре ты снова отдала мне роль, на этот раз причиной стало твое собственное недомогание, и от меня не требовалась плата. Ты выглядела едва живой,  даже удивительные глаза стали мутно-желтыми, тусклыми... Я сама захотела заплатить тебе за услугу, и мне это удалось. Сопротивляться ты даже не пыталась - судя по лицу, не могла. Я справилась с ролью, конечно, не гениально, как это удалось бы тебе, но хорошо, и это снова заметили.  Жизнь была почти замечательна, а ты вскоре полностью выздоровела, и твои глаза, как прежде, заставляли вспоминать о солнце.

Еще некоторое время прошло без перемен, ты еще несколько  раз помогла мне, но я не удивлялась - уже знала, что тебе приходилось поддерживать и других, впрочем, реже, ведь они справлялись лучше меня. На твоем месте мне и в голову не пришло бы поступать иначе. Я считала желание помочь наиболее способным и не обидеть слабейших естественным для таких, как мы.

Случилось так, что ты пришла чуть обеспокоенной, и на следующий день это повторилось.  Я отвела тебя в сторону и спросила, в чем дело - ты нравилась мне, а твой талант было нужно беречь. Чуть смутившись и поблагодарив за беспокойство, ты рассказала, что теряешь жилье и не можешь найти новое. Я пригласила тебя за символическую плату пожить у меня дома. Ты рассыпалась в благодарностях, и через несколько дней переехала в мою квартиру. 

***

Ты оказалась хорошей соседкой. Не беспокоила меня, не обременяла, никогда не отказывала в помощи. Помню, как ты много раз помогала мне справиться с платьем и волосами, а сама, чуть краснея, отказывалась от моих услуг. Я не настаивала, не хотелось смущать тебя. Именно тогда мне стало ясно, насколько ты красива на самом деле. Я поняла, что тебе не приходилось улучшать свою внешность, чем грешили почти все девушки. Даже спящая ты была так же хороша, как на сцене. Все это удивило меня, но я относилась к тебе по прежнему - тепло, но без интереса. Красивое тело скрывало душу, слишком похожую на мою - так мне казалось. Интересоваться улучшенной версией себя я не могла.

В памяти осталось множество картин, достойных кисти лучших художников. Ты, разбирающая свои чудесные русые волосы - распущенными они падали почти до колен. Слишком длинные, но я не знаю никого, способного обрезать такую роскошь.

Спящая, с невозможно нежным лицом, обхватившая себя за плечи изящными руками. Поправляющая перед зеркалом простое платье - никогда не видела у тебя действительно дорогих вещей, ты была бережлива. В конце концов, твою красоту не портили дешевые наряды. Ты была как героиня романа, но жила в реальном мире, и еще в тебе не чувствовалось фальши большинства книжных дев.

***

Своим продвижением я была обязана только тебе. Мне не хотелось шагать по головам, превосходство в таланте над остальными оказалось слишком  незначительным. Отданные роли, сказанные нужным людям доброжелательные слова.  Конкуренция затрагивала всех, даже ты иногда страдала от нее, хотя редко у девушек поднималась рука причинить зло тебе. Не знаю, благодаря чему, но тебя по-своему ценили почти все. Даже соперницы не могли не испытывать симпатии -  ты как будто зачаровывала людей. Не сразу, но нескольких месяцев хватало.

Бывало, тебе причиняли обычное в опере мелкое зло, но ты ни разу не обиделась, не пыталась найти виновницу. Несколько минут сожалела, потом улыбалась, и жила, будто ничего не произошло... Веди себя так другая, девушки наверняка невзлюбили бы ее. Но ты была собой.

Я относилась к тебе хорошо, но хуже многих - мои чувства были слишком слабы.

Пытаюсь понять, почему ты очаровывала всех. Знаю, что находила подход к каждому, никому не вредила, была самой одаренной и самой красивой... Но это не позволяет понять. У такой девушки тоже могут быть враги. Ты имела только почти беззлобных завистниц. Природный дар?

Зато я и сейчас хорошо понимаю, почему мне не удалось в этом уподобиться тебе. Мои принципы не давали творить любое зло ради себя, а мой характер не позволял искренне интересоваться большинством.  Я, не желая, лгать, не скрывала своей холодности, и многие недолюбливали меня. Тогда это было правильно.

Я не жила по-настоящему, как зачарованная принцесса в высокой башне. Одно пение давало увидеть настоящий мир... Все остальное казалось мутным сном, без истинных чувств и желаний. Освобождение пришло, и моя жизнь изменилась, но не в тот период, который я вспоминаю сейчас.

Почему-то всплыло в памяти то, что тебя часто не принимали за француженку. Имя и красота стали причиной таких бесед. Ты и эти слухи сумела обернуть к благу, загадка привлекала людей. Я видела тебя ангелом, но практичным. Ты была одновременно девушкой не от мира сего и твердо стоящей на ногах особой.

Я, как и все,  почти не замечала странности этого сочетания, ведь все в тебе выглядело естественным.

Перечитала.... Мне не быть писательницей, при чтении этих слов представляешь не тебя, а насквозь фальшивую даму из дурного романа. Да, ты в конце концов оказалась иной, но в те годы я видела только чистого ангела.

***

Ты была красавицей, Нелтье, но не это казалось мне главным, и не твой дивный голос, несмотря на то, что я могла бы слушать его часами. Причина перемены моего отношения крылась не в силе, а в слабости. Я любила и люблю за то, что здоровые люди в лучшем случае прощают.

Когда же я впервые увидела в тебе то, что могла полюбить? Мне хочется понять.

Когда  увидела тебя, читающей "Собор Парижской Богоматери"? Помню, как твои тонкие пальцы бережно касались страниц, длинные опущенные ресницы скрывали желтые глаза, а спокойное лицо могло принадлежать ангелу или святой. Я не хотела разрушать хрупкую красоту этой картины, и замерла. Ты не заметила меня. Книга была почти прочитана, до конца оставалось лишь несколько десятков страниц, и я решила подождать, пока чтение не прервется. А ты внезапно улыбнулась, как ребенок, только что ударивший бездомного щенка.

Потом - неожиданно подняла глаза, и странное выражение исчезло, осталась обычная спокойная доброжелательность. Ты поздоровалась, и посетовала на то, что не можешь сосредоточиться на чтении, мешают воспоминания о детстве. Я села в кресло, завязалась обычная беседа...

***

После той сцены я начала уделять тебе больше внимания. Не следила всюду, это было недопустимо для меня, особенно когда мотив был слабым. Просто пыталась увидеть то, о чем мечтала. Я не могла поверить, что правильно поняла ту мимолетную улыбку и твои слова. И все же во мне жила тусклая, холодная, но настоящая надежда. Она не оправдывалась слишком долго, почти исчезла, но потом был всего один взгляд, вернувшийся ее. Всего несколько секунд заняло появление и пропажа болезненной пустоты в обычно сияющих глазах, когда ты закончила изучение возможной роли и собиралась лечь спать. Мне пришлось пчтил подкрадываться к тебе, чтобы увидеть хотя бы это.

Жизнь на несколько секунд стала настоящей, не похожей на сон, сердце судорожно вздрогнуло. Потом тусклый покой вернулся, но не полностью.

Несколько секунд, давшие мне новые силы. А вскоре появилось еще одно подтверждение. Тебе дали роль, небольшую, не обещавшую никакой выгоды, но для любого человека, мыслящего как я, прекрасную. А ты предложила продать ее мне. Говорила о дружбе... Но теперь я почти не сомневалась в своей правоте. Впервые мне пришлось испытывать чувства, достаточно сильные для того, чтобы их требовалось скрывать. Счастье, и страх за него, ведь я могла ошибаться, и другие, назвать которые я тогда еще не могла. Это была не любовь, но ее зарождение. Впрочем, нет, не так; надежда на то, что рядом создание, которому я могу отдать сердце, и вырваться из оков тусклой дремы.

Мне нужно было подтверждение. Безусловное подтверждение. Я много думала, искала верный вариант, опираясь на то, чем ты казалась, и чем, возможно была. И нашла.

Взгляд и движения я часами репетировала перед зеркалом, когда точно знала, что тебя нет. Нужно было заставить тебя поверить хотя бы в мою запретную любовь, и в то, что это чувство безопасно и никогда не проявится открыто. Я надеялась, что ты сможешь увидеть и больше, не поняв обмана, но хватило бы и этого. В моих чувствах тогда и потом не было ничего плотского, ничего собственнического, и все же я сумела это сыграть. Моя лучшая роль. Ты поверила. Несколько будто бы скрываемых взглядов, робкие попытки лишить тебя необходимости платить за жилье, ночью - легкие, бережные прикосновения... Ложь растянулась на несколько месяцев, иначе она стала бы неестественной, но в конце концов ты согласилась не платить за квартиру, перестала отказываться от помощи, в остальном не меняя поведения. Та, которой ты казалась, не использовала бы замеченную  страсть, даже и неспособную проявиться. Попыталась бы помочь, переехала - несколько путей... Но не использовала бы.