Айрон vs Мейрона - Влада Николаевна Gallery_Holik Страница 21

– Нет.

– Эрик Шелдон, я же всё прекрасно вижу, – Эрик легонько отодвинул его руку от лица, вытирая холодными подушечками пальцев снова поступившие дорожки слёз.

– Просто слегка порезал руку, – парень медленно пододвинул свою по-прежнему хрупкую ладонь к лицу парня, на которой красовался небольшой свежий порез, – я снова чинил эти механизмы и случайно зацепился об один из углов. Скоро всё пройдёт, не беспокойся. Ты же знаешь, что всё это сущие мелочи.

– Вставай. Тебе определённо нужно обработать его, к тому же ты жутко замёрз, смотри, – Эрик ловко растрепал волосы друга и медленно указал на целый рой мурашек на его коже, – а ещё врёшь, что тебе тепло.

– Эрик…

– Я не хочу даже слушать, – парень шуточно закрыл уши руками, заливисто смеясь над глупым выражением лица Алана.

– Ты просто невыносим.

~Конец флэщбека~

***

Многочисленные трубки обрамляли до безобразия худое тело парня, словно маленькие источники жизни, мраморная кожа на запястьях и лице были покрыты пугающим количеством проколов и ссадин, а кислородная маска с каждым выдохом покрывалась небольшим паром, скрывая от глаз искусанные губы. Алан не выходил из комы уже больше трёх суток, не давая врачам ни единого шанса поставить окончательное решение о его состоянии, лишь Эрик не находил покоя, мечась раненной зверюгой из стороны в сторону. Возможно, эти стены и равномерно тикающий прибор кардиограммы постепенно сводили его с ума, проверяя его сознание на прочность. Тик-так, тик-так. Они отсчитывали и возвращали его в прошлое. Невозможно сказать точно, вспомнит ли сейчас Эрик лица родителей Алана, когда они были маленькие, он всегда осторожно перевязывал тому ручки, приговаривая в мягкую макушку о том, что всё будет хорошо и они справятся со всем, ведь они дали друг другу обещание о том, что никогда не оставят. Двое мальчишек, оставленных на верную смерть от рук обезумевших взрослых, неопытные, пугающиеся всего на свете, даже несмотря на фальшивую смелость. Было трудно оставаться в здравом уме и стараться жить сквозь боль от бесконечных ссадин и страх. Эрик, как и Алан, жил только с одним условием – защитить друг друга и отомстить вопреки тому, что они стали бы ничем не лучше тех людей, которые убили их родителей. Но о чём же они ещё могли думать, дрожа от холода и переплетая руки, надеясь, хоть чуточку согреться. Тогда они впервые плакали в унисон, срывая голоса до хрипа. Взяв тонкую руку в свою, Майер аккуратно прижал её к своей щеке, вздрагивая от неприятного соприкосновения холодной кожи с тёплой. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы всё это оказалось очередным его кошмаром, проснувшись после которого он снова увидел недовольное лицо Алан, собирающего очередные модели. Но с каждой секундой все эти надежды разбивались вдребезги, надеясь окончательно добить парня. Ведь Алан просто не может жить без робототехники, верно идя к своей мечте и веря, что им будут гордиться.

– Мистер Майер, не уделите мне минуту? – врач устало потёр переносицу и поднял на парня безжизненный взгляд, тихонько закрывая за собой дверь.

– Как бы мне ни было тяжело это говорить, но анализы вашего друга слишком плохие, чтобы давать положительные гарантии о том, выйдет ли он из комы или нет. Для такого слабого организма раны слишком серьёзные, боюсь огорчить вас, но ваш друг больше никогда не сможет ходить.

Говорят, что в мире всё неизбежно, подвластно нашим решениям и силе воли. Мы все имеем возможность обрести свободу и изменить свою судьбу, выбрав другие обходные пути, попытаться избежать своей участи всеми возможными дорогами, но мало кому известно, что это навсегда. Можно сколько угодно кружиться вокруг конечной точки, обойти её, выбрать другую тропу, но в конечном итоге всё равно финал один, как бы ты ни пытался. Zugzwang отсчитывает часы до исходного кода, выгравированного тонкими узорами на запястьях небесными чернилами. Ведь каждый шаг – потеря одной из девяти жизней. Возможно ли, что это и был тот самый исходный код для Алана? Но ни один из ребят просто не хотел об этом говорить, доверяя тому, что видел. Наверное, это просто боязнь поверить в то, что это может оказаться правдой. Эрик предпочитал на время отключать свои мысли и не загружать свою голову посторонними вещами, стараясь унять дрожь в руках от пустых глаз напротив. Отвлекался на настенные часы, слушая приглушённое тиканье, чтобы вновь не наблюдать бледное лицо друга. Алан вышел из комы почти пять дней назад, до сих пор не проронив ни слова после того, как просто элементарно не смог ничего начертить на листе, руки не слушались, дрожа и роняя карандаш на белые простыни. Врач говорил, что возможен такой побочный эффект от лекарств, но рисование и механизмы были для Алана всем. Вам словно перекрыли кислород и заставили задыхаться, как чёртову рыбу, слушая надоедливый голос своих мучеников. Алан предпочёл бы просто никогда не просыпаться, делая вид, что не слышит ночные рыдания Эрика.

– Я жалок, верно? – хриплым от долгого молчания голосом сказал Алан, присев на кровати, и осторожно поднял глаза на друга, надеясь отыскать там ответы на терзающие душу мысли, но наткнулся лишь на улыбку. Искусанные губы складывались в единый и ровный ряд крольчих зубов, которые так любил старший. В последнее время он так редко видел его улыбку. – Почему ты улыбаешься?

Эрик лишь машинально приподнялся на локтях с кресла, подошёл к парню, вручая ему альбом и карандаш, и присел сзади, обхватив его со спины наподобие кольца. Тёплые ладони Эрика тут же зафиксировали дрожащие руки друга и поднесли к альбому, нанося на белый лист яркие краски, кривой контур механизмов, под чётким руководством Алана. Тот лишь вжался и старался спрятать поступившие слёзы под густой чёлкой, но горячее дыхание и тёплое: «не говори, просто смотри» не давали отстранится, наблюдая, как с чужой помощью руки парня переставали трястись, выводя на бумаге его любимые ровные линии. Он так свыкся с мыслью, что больше никогда не сможет рисовать, станет беспомощным, обузой для ребят. Ведь он слышал о том, что больше никогда не сможет почувствовать росу под ногами, бегать за ночными звёздами, управлять роботом, просто стал кучкой ненужного хлама, который так часто видел