Виктор Смольников - Котов Страница 23

— Доброе утро, — поприветствовал Андрея Игорь Николаевич.

Андрей не ответил на приветствие и уставился в пол. “Пусть почувствует свою вину передо мной: чем я больше буду молчать, тем лучше!” — думал пациент.

— Ну, не хотите говорить, молчите, — дружелюбно сказал врач.

— Вы не имеете права держать меня в тюрьме! — не выдержал больной.

— Это не тюрьма, а больница.

“Да, — подумал врач, — на самом деле первое впечатление от нашей богадельни именно такое и может сложиться. Я сам, когда впервые сюда приехал, первым делом подумал, что заведение на тюрьму сильно смахивает. Почти что все больные так и воспринимают больницу. Объяснить обостренным пациентам, что их привозят сюда для лечения, а не отбывания срока, практически невозможно”.

В этот момент Андрей посмотрел на лампочку, стоявшую на столе, и увидел в ее свете обветренное, мужественное лицо командора. Рыцарь протягивал руку, в ответ больной стал протягивать свою.

— Вы хотите обменяться со мной рукопожатиями? — спросил Игорь Николаевич.

Рыцарь исчез, и раздосадованный больной ответил врачу: “Нет!”

— Вы кого-нибудь видите еще в комнате? — спросил начавший что-то быстро писать Игорь Николаевич.

— Нет.

“Так, у пациента наверняка зрительные галлюцинации, думаю, и “голоса” еще есть. При этом скрытность бреда, такое сплошь и рядом случается на начальном этапе болезни. Завтра надо собрать комиссию для освидетельствования, но диагноз уже ясен, шизофрения”, — думал врач.

— Скажите, могу я съездить домой? — тихо спросил больной.

— Нет, пока нет.

— А позвонить близким я хотя бы могу?

— Я сам позвоню вашим родственникам, скажите, по какому телефону.

Пациент назвал номер. На этом первая беседа закончилась. Врач вызвал санитара Мишу, и тот повел Андрея в наблюдательную палату. По пути в отделение больной попытался рвануться к выходу, но опытный санитар быстро выкрутил пациенту руку и сказал:

— Будешь так прыгать, из больницы не выйдешь!

— Вы не имеете права! — закричал Андрей, но санитар еще подвернул больному руку, и пациент застонал от боли.

8

В палате Андрея впервые в жизни привязали к койке. Наказание одно из самых обычных в психиатрической больнице, но абсолютно дикое для того, кто попадает сюда впервые. Когда конечности пациента стали обвивать лямками, больной попытался сопротивляться. На помощь санитару пришел Ухо. Предатель держал Андрея за руки, в то время как санитар накидывал на голову новичка наволочку. Придушив сопротивлявшегося, Миша уселся на больного и прочно привязал Андрея к металлической кровати.

— Будешь трое суток лежать, — запыхавшись от борьбы с пациентом, сказал санитар, — по смене передам, чтобы тебя не отвязывали. А тебе, Ухо, за помощь на, держи, — с этими словами Миша вытащил папиросу из пачки. Ухо схватил беломорину и сразу засунул ее куда-то в штаны.

Тугие матерчатые вязки врезались в ноги и руки проштрафившегося; в таком состоянии не то что приподняться, даже головой и то подвигать было большой проблемой.

— Ну что, попался? — с сочувствием спросил Карась.

— Какое право они имеют меня бить и привязывать? — негодующе произнес Андрей.

— Они здесь все права имеют, а ты для них овца бессловесная, букашка. Тебя и привязать могут, и лекарствами заколоть до растительного состояния имеют право.

— Я пожалуюсь на них!

— Кому?

— В милицию!

— Ха-ха-ха. Помнишь песню покойничка Высоцкого про Канатчикову дачу: “Если вы не разберетесь, мы напишем в спортлото!”

— У меня еще есть кому словечко замолвить!

— Кому?

— Иногда ко мне приходит командор, рыцарь ордена тамплиеров, он за меня заступится!

— А, теперь понятно, не зря тебя сюда привезли!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да галюны у тебя, вот что. Галоперидолом тебя, наверное, лечить будут, “галушкой” по-нашему!

— А что такое “галушка”?

— Нейролептик, вот что. Сначала тебя сковывать будет, потом медленно все делать будешь, будешь как робот, заторможенным. Да что говорить, посмотри вон на других: у них вся дорога — до туалета и обратно. И так до тех пор, пока ты сам не скажешь врачам, что твои мысли об этих, как ты их назвал, “тарплиерах”, — бред, и что ты сам считаешь, что болеешь.

— Я не болею, храмовники живы!

— Да, надолго ты здесь.

В это время на соседней кровати двое больных вытряхивали из собранных в мусорном ведре чинариков крупинки табака. Один из них, долговязый Славик Кирпичников по кличке Кирпич, беседовал с бедолагой Вовой Сухоплюевым, у которого по причине сложной фамилии было два погоняла: Сухарь и Плевок.

— Ты у новенького-то суп за обедом попроси, а я попрошу второе! — обращался к Плевку Славик. — Я видел, он сегодня от завтрака отказался, так Олег Фикса все сожрал.

— А вдруг он сам есть будет?

— Не, он же вольняшка, ему передачку скоро привезут, вот увидишь.

Новичку стало муторно от этих разговоров. Кроме того, в голове начало гудеть, сказывалось действие нейролептиков. Андрей попытался заснуть, но вместо этого впал в полузабытье и, казалось, грезил наяву. Больной опять увидел брата-рыцаря, который вел свой отряд, состоявший из воинов Храма и пилигримов, долгой дорогой от Антиохии к Иерусалиму для поклонения Гробу Господню.

9

Разномастные паломники со всей Европы наводнили Геную. С той поры как Папа Урбан Второй провозгласил первый крестовый поход, вся Европа ринулась в поддерживаемое истовыми молитвами паломничество на Святую землю. Много разговоров было и о братстве рыцарей Храма, которое не только боролось с неверными, но также помогало всем паломникам передвигаться к Святой земле. Французы и фламандцы, венгры и немцы, итальянцы и англичане — вся христианская Европа хотела посетить святые места. Из порта Генуи с помощью расторопных местных купцов и судовладельцев, не без помощи тамплиеров начинался долгий путь пилигримов. Сначала морем до одного из ближневосточных портов, затем по суше, по узкой полосе вдоль Средиземного моря до Иерусалима.

Собирая с паломников звонкое золото, отчеканенное по всей Европе, судовладельцы окупали свои расходы на транспортировку верующих к Святой земле в три-четыре раза. Дукаты и флорины, экю и ливры лились полноводной рекой в карманы тех, кто организовывал путешествие на Святую землю и защиту христиан от иноверцев. Банковские конторы рыцарей Храма, расположенные в каждом более или менее крупном населенном пункте по пути к Иерусалиму, позволяли легко осуществлять конвертацию чеков, которые тамплиеры выдавали в обмен на наличные, обратно в деньги. Авторитет ордена и военная сила, которой обладали храмовники, делали путь к Святой земле менее опасным и более предсказуемым.

Корабль, везший одну из таких групп пилигримов, после двухмесячного плавания по Средиземному морю бросил якорь вблизи Антиохии. Многоязычная, разношерстно одетая толпа паломников высадилась в порту, который был морскими воротами христианского княжества, подчиненного Иерусалимскому Королевству. Среди пилигримов были не только мужчины, но также набожные монахини и монахи, а также несколько симпатичных молодых христианок, присутствие которых в составе группы сильно смущало рыцарей, хозяев города.

Трудная монашеская жизнь с множеством ограничений не включала в себя такой жизненный аспект, как общение с прекрасным полом. Но рыцари оставались мужчинами и, подчиняясь своей земной природе, заглядывались на приезжих красавиц. “Интересно, как будет выглядеть та белокурая нормандка, которая сейчас пьет из кувшина, когда она ложится спать”, — мелькнула нехорошая мысль в голове Роллана Мондидье, брата-рыцаря ордена, которому выпал жребий руководить отрядом воинов для охраны христиан от набегов сарацин и защиты от произвола разбойников. Сверхусилием воли рыцарь попытался изгнать из своего сознания обольстительную христианку. “Это ты, враг рода человеческого, искушаешь меня, навевая греховные помыслы! — сердился на лукавого Роллан. — Придется исповедоваться сегодня в греховных мыслях капеллану”.

Среди паломников было два десятка французов, соотечественников командора. С обычной для своих соотечественников живостью пилигримы интересовались у рыцаря подробностями предстоящего пути. Родная речь была для командора как бальзам на раны. За двадцать лет своего пребывания на святых местах Мондидье выучил несколько европейских языков, мог объясняться даже с пленными сарацинами, прекрасно знал латынь, язык богослужений, но каждый раз, встречая своих соотечественников, радовался, особенно когда говорили на его, шампанском, наречии.

В группе пилигримов выделялся высокий худой юноша с горящим взором, постоянно читающий про себя молитвы. Во время путешествия по Средиземному морю он ни с кем не разговаривал, постоянно стоял на носу корабля и лишь иногда спрашивал у рулевого:

— Ну, когда же?