Депрессия, роботы и один велосипед - Павел Николаевич Губарев Страница 32

Анна представила себе, как стоит в пустом коридоре и мимо неё проносится тёплое, пахнущее чистящим средством и глаженым бельём дыхание отеля. Ей стало немного не по себе.

Совсем недавно, подумала она, на всех мониторах наблюдения этого здания появилась и исчезла моя фотография. Та самая, где я в плаще возле кофейни, держу стаканчики и улыбаюсь какому-то бывшему. А ещё сошедший с ума отель показал малайцам, что согласно системе бронирования я заехала разом в сорок номеров.

Анна вежливо дослушала горничную и вынула ноги из воды, потому что ей стало зябко, несмотря на вечную жару архипелага Лангкави.

– Дыхание, говорите?

Сокращённо Кей улыбнулся. Они сидели в ресторанчике на веранде. Когда Кей пригласил её поужинать, Анна решила, что он будет выспрашивать у неё версии произошедшего. Но Кей попросил её рассказывать что угодно. Нужное он выберет сам. Поэтому она рассказала про призрака, который бродит по отелю и переключает телевизоры в холлах на одну и ту же программу. И про то, как вентиляция отеля делает его похожим на мерно дышащего гиганта.

– Я не понимаю, – сказала она. – Во-первых, почему никто не вызовет сисадмина? Компьютеры, управляющие зданием, явно неисправны. Во-вторых, почему полиция не обыщет отель, если уж появилась связь между этим зданием и преступлением?

– Увы, в Азии не всё так просто. Обыск отеля – это шумиха. Владельцам это не нужно. А поскольку они влиятельные люди, то даже если в отеле найдут труп, они сделают так, что его найдут тихо. Труп встанет, поклонится, сложив руки лодочкой у груди, попятится к выходу и переляжет в другое место. К тому же все здесь стараются сохранить лицо. Если вы остановитесь на шоссе и будете спрашивать дорогу у местного, он никогда не скажет вам, что не знает дороги. Будет мямлить что-нибудь путаное, улыбаться во весь рот, но никогда не сознается.

– Это ещё почему?

– Потому что иначе он потеряет лицо. Такая национальная черта.

– Как странно.

– Более того, рассердиться – это тоже потерять лицо. Кричишь – тебя никто не уважает. Улыбаешься – значит, держишь себя в руках.

– То есть, если мне улыбаются…

– То это ещё ничего не означает.

– И быть может, на самом деле хотят ограбить?

– Не исключено. Впрочем, они довольно мирные.

– Но похищают людей.

– Не думаю, что это были местные.

– А что же вы думаете?

– По поводу похищения? Ничего не думаю. Моё дело – найти похищенную, а не выяснять, кто организовал.

– Ну и как успехи?

– Негусто. Но я узнал одну интересную деталь: музыку на этой веранде меняет центральный компьютер. Берет треки из интернета, подбирает по какому-то – бог его знает какому – алгоритму и включает по всей веранде. Так, видимо, чтобы людям было приятнее…. поливать рыбу соком лимона, накладывать на тарелку кусочки арбуза и горсточки риса…

Кей перечислил то, что только что сделала Анна.

– Что вы хотите сказать?

Ей было неуютно.

– Вам неуютно.

– Ещё бы. Вы намекаете на что-то. Как будто у меня в голове секрет. А вы его хотите достать оттуда хирургическим инструментом. Изогнутым, жутковатым таким, с зубчиками по бокам. Только учтите, юноша, это вы позволяете совать себе в мозги всякие железяки, а я не из тех, кто…

– Нет. Вам стало неуютно гораздо раньше. Три песни назад. Я это замечаю по зрачкам и мелкой моторике.

– Допустим. И что это за песни?

– Этого я не знаю. Но для вас они что-то значат.

Он перечислил названия.

Анна пожала плечами.

– Обычные песни. В любом ресторане такие включают.

– Да, но здесь и сейчас они служат сообщением.

– От кого? От призрака?

Кей не среагировал на шпильку. Только погрустнел.

– Люди склонны забывать плохое. Есть ряд безобидных лекарств – противотревожных, антидепрессантов и прочих. Они усиливают этот процесс. Трироксетин, велбутирокс, пентозодон. Не то чтобы люди напрочь забывают прошлое. Просто воспоминания не доходят до сознания. Вот вы отреагировали на второе название лекарства, но не факт, что вспомните, как и когда принимали эти таблетки.

– Возможно, когда-то давно.

– Возможно, когда-то давно у вас было что-то связано с этими песнями.

– Так. Вы опять поднесли к моему глазу блестящую острую штуку и начали примериваться. Учтите, я буду визжать на весь отель.

– Есть вещества, которые мягко помогут пробудить память.

– Об этом мы не договаривались. Давайте справляйтесь без них. Я надеюсь, вы мне в сок ничего не подмешали?

– Нет. Вообще я думаю обойтись без фармакологии. Я достаточно хорошо читаю ваше поведение.

Анна ему поверила. Эти ребята – у которых под немытыми волосами прятался бугорок черепа, где стоял чип – чувствовали окружающих людей пугающе тонко. Знаменитое материнское чутьё – та же интуиция – бледно выглядело на таком фоне. Анна обычно не волновалась по этому поводу, потому что речь шла всего лишь о бизнесе. Но сейчас в первый раз киборг натравил интуицию на неё. Она почувствовала себя как под светом софита и поёжилась.

Вставлять чипы в мозг было запрещено. Официальная причина – слишком большой процент неудачных операций. Люди сходили с ума, впадали в маниакальное или депрессивное состояние, а то и попросту получали устойчивый очаг инфекции на месте имплантата. Сейчас Анна подумала, что быть может, на самом деле власти просто их боялись.

– Не надо меня бояться, – угадал её мысли Сокращённо Кей, чем ещё больше напугал. – Вы ведь ничего от меня не скрываете. Вы просто что-то забыли. Я тоже честен с вами. Это моя политика работы с коллегами. Я очень открыт им. А они платят мне тем же. К сожалению, они не всегда платят тем же себе.

– Вы хотите сказать, я не честна с собой?

– Не обижайтесь. Я же говорю: вы просто что-то забыли.

– Быть может, потому что я хотела это забыть? – взвинтилась Анна.

– Ваше право. Только смотрите, что получается. Кто-то – и быть может, даже не человек, а компьютер – включает три песни подряд. У вас учащается сердцебиение, расширяются зрачки, пересыхает рот. Пропадает аппетит. Но вы не можете объяснить, что это значит. Ни мне, ни себе. Вами манипулируют. Я лишь довожу это до вашего сознания.

Анна скрестила руки.

– Ну допустим. И что с того?

– Представьте себе плотину. Река – это ваши воспоминания. Плотина отгородила память от сознания. Каждый тонкий ручеёк, который прорывается меж брёвен – это деталь воспоминания. Надо сделать так, чтобы ручейков было ещё и ещё