Депрессия, роботы и один велосипед - Павел Николаевич Губарев Страница 44

– Стойте-стойте, – сказала Джессика, – так чем закончилась история? Вы побороли роботов?

– У меня сперва будет вопрос, – вмешался Карлос. – Как вы относитесь к Фреду?

Группа замешкалась.

– Вы крутой, – сказала Фреду маленькая Ши. – Но какой-то чужой. Я не знаю.

– Вы выглядите измученным, но твёрдым внутри, – сказала Джессика, и у меня было чувство, что она придержала пару слов.

– Вы излучаете странное нехорошее спокойствие, – сказал Алекс.

И так далее.

Я сказал:

– Меня что-то в вас раздражает. Но вообще… моё вам уважение.

Я говорил искренне.

– А как вы относитесь ко мне? – спросил Карлос.

– Что это вдруг за вопрос? – удивилась группа. – Это имеет отношение к эссенциализму?

– Именно, – сказал Карлос. Что-то в его голосе заставило нас подумать и подумать как следует, а потом и высказаться.

Карлоса, любили. И я тоже. Прости, Карлос. Я внимательно слушал, что группа говорила ведущему, а потом и сам сказал ему несколько добрых слов. Карлос коротко кивал и сразу переводил взгляд на другого говорящего. Потом снял очки и потёр переносицу.

– Что ж, Фред, – сказал он.

Они одновременно оголили свои руки. Фред потянул ткань водолазки, а Карлос закатал рукав своего белого свитера.

На руке Карлоса оказалась татуировка: штрих-код заключённого. На руке Фреда ничего не было.

– Что это значит? – спросила Ши. – Всё это происходило с вами, Карлос, а не с вами, Фред?

– Не обязательно, – сказал Карлос. – Я мог сидеть по другому поводу. А Фред мог свести татуировку.

– Так всё было или ничего этого не было?

Вместо ответа Карлос достал рулетку, висевшую всё это время у него на поясе под свитером и показал нам. Вытянул линейку и отпустил. Рулетка приятно шлёпнула.

Он положил её на стол.

– Принадлежала ли эта рулетка президенту Кеннеди?

– Вряд ли, – сказал Кевин. Его явно раздражало происходящее. Он был простым рабочим и с трудом выносил абстрактные разговоры.

– А драка с роботами, сканирующими мозги? Она вероятна?

– Так что вы хотите сказать? – спросила Ши.

– Посмотрите на нас, – сказал Карлос. – На себя. Друг на друга. Снова на себя. Смотрите, но не оценивайте. Не вкладывайте ничего. Вы не знаете истории этого человека. Его внешность ничего не говорит вам. Быть может вас что-то привлекает, а что-то отталкивает. Но это ваши реакции, а не суть человека. Помните это и когда думаете о себе.

И так далее. Он говорил ещё что-что. Группа переспрашивала. Благодарила за сеанс. Фред ушёл, уклонившись от вопросов. Я тоже вежливо попрощался.

Придя домой, я не стал снимать ботинки – зачем?

Когда-то Карлос попросил нас вести дневники. Это будет последняя запись в моём. Или предсмертная записка – кто как назовёт. В реальности это буквы на экране, не более. Я набрал этот текст на компьютере. Свой голос мне не хотелось слышать, поэтому я стучал по старым добрым клавишам. Перечитал. Потом изменил текст так, чтобы было правдивее. Вместо «я подумал» везде написал «мне подумалось». И так далее. Если реакции мозга непроизвольны, то при чём тут я?

Но ненависть всё равно ощущалась.

И задуманное оставалось задуманным.

Я встал из-за стола, посмотрел в зеркало. Заглянул себе в глаза. Зрачки – это всего лишь кружки.

Шприц с наркотиком – это всего лишь пластиковый цилиндр, наполненный жидкостью.

Эпилог: 2015 Дядя Женя

Каждое утро одно и то же. Солнце косыми, прилипающими к земле, лучами ощупывает наш с дядь Женей дом, пытаясь проникнуть внутрь. Бесполезно: с вечера все двери и окна плотно заперты, решётки проверены, засовы задвинуты. Гекконы, выползая из растущих неподалёку от дома кустов, тут же прячутся, словно не выдерживают пристального взгляда камер наблюдения.

Солнце всё же проталкивает узкий луч в щель между занавесками, и он ложится на пол неровным, дрожащим квадратиком. Квадратик медленно крепнет и отползает к двери дядь Жениной спальни. И где-то к семи утра в него наступает дядь Женина нога: бледная подошва и неровный край грубого загара.

Я не поворачиваюсь к нему: сижу на диване и смотрю на выключенный телевизор. Каждый раз дядя Женя здоровается со мной, но я не отвечаю. Тогда он в своём облаке утреннего отвращения бредёт в ванную, чтобы дать начало привычной череде звуков: вот слабая старческая дядь Женина струя разбивается об унитаз, потом сильная молодая струя шипящей воды из крана ударяет в умывальник. Потом дядь Женя наклоняется, чтобы умыться, и каждый раз мобильник, висящий у него на шее, бьётся о край умывальника. Дядь Женя чертыхается, сопит, но мобильник не снимает. Иногда так и выходит из ванной, вытирая на ходу морщинистое, коричнево-красное от солнца лицо, – с мобильником закинутым на шею.

Я жду, когда он наконец включит телевизор.

И только когда Том и Джерри начинают носиться по экрану, размахивая дубинками, я удостаиваю дядь Женю взглядом. Он садится на диван рядом и гладит меня по голове.

– Любишь мультики, да, Тоша?

«Мне, блин, девять лет. Естественно, я люблю мультики!» – думаю я, но не отвечаю. Толку-то с ним разговаривать? Дядя Женя идёт на кухню шипеть кофемашиной. Я отворачиваюсь к телевизору.

С ним разговаривает только его дочь. Он в последнее время общается тоже только с ней. Им обоим эта процедура не нравится. Но каждый день они пытают друг друга с тем же упорством и регулярностью, с каким солнце встаёт по утрам, чтобы пролезть в наш полутёмный дом. В дядь жениной спальне света больше от монитора, чем от тропического солнца, раскаляющего Таиланд там – за тёмно-жёлтыми шторами. По монитору лениво ползают окошки новостных сайтов, и в назначенное время появлятся лицо немолодой женщины в окаймлении обесцвеченных кудрей, которые веб-камера превращает в неопрятную рыжую подушку. Из динамиков шуршит.

«Что у тебя? – спрашивает дядь Женю женщина с подушкой на голове. – Как Тоша? Что ты ел? Ты не обгорел?»

В ответ Дядя Женя говорит грубость.

«Ты опять пил?» – говорит женщина.

«Мне и здесь хорошо», – говорит дядя Женя.

«Когда приедешь? Витя купил для тебя новый диван», – говорит женщина.

«Острая пища полезна. Уж лучше, чем замороженная дрянь из московских супермаркетов», – говорит дядя Женя.

«Оля и Таня записались на танцы», – говорит женщина.

«Не надо делать вид, что вы меня ждёте», – говорит дядя Женя.

Один раз я видел, как она начала плакать. Один раз она сюда прилетала, и её волосы под местным солнцем вовсе не казались похожи на рыжую подушку – больше на сахарную вату. Но она тут же уехала. Пятнадцать часов в самолёте сюда, пятнадцать