Депрессия, роботы и один велосипед - Павел Николаевич Губарев Страница 43

Вот только легче от этого не было. В том конце коридора была опустошённая база. Стадо строительной техники различной степени сообразительности. Груды материалов, включая взрывчатку. Стройка, работающая на полуавтомате. И гора трупов. Рано или поздно что-то должно было бахнуть. Я так и видел, как сидящее в кресле тело бунтовщика медленно клонится, а потом падает лицом вперёд на пульт, стрела крана разворачивается и бьёт по стойке. Стойка рушится, палеты падают на грунт, взрыв, и всю базу разносит к чертям собачьим. Собачьи черти, подпалив хвосты, носятся по планете, добегают до электростанции, а там…

– Как цветасто вы рассказываете, – сказала женщина, сидящая справа от меня. – А кем вы работали до того, как?..

– До того, как убил? – холодно уточнил Фред.

– Извините, – сказала женщина.

– У нас мало времени, – сказал Карлос. – Через сорок минут помещение займёт другая группа.

– Я работал болтуном, – сказал Фред. – Бесполезным прыщом на жопе индустрии развлечений. У меня был хорошо подвешенный язык, которым я к тому же отлично умел вылизывать задницы. В тюрьме, кстати, полезное умение. Если только база не собирается взлететь на воздух. Итак: мы могли уничтожать роботов. Они нас – нет. Отличная ситуация, сказали бы вы. Неплохо, согласились бы мы. Мы вооружились резаками, кусачками и пассатижами. Мы надели экзоскелеты. Мы вошли в коридор. Роботы накинулись на нас, отрывая и отрезая наши орудия. Мы рвали, резали и прожигали их.

Бойню пришлось прекратить. Глава инженерной службы заорал на трёх языках одновременно, что по стенам идут трубы и провода, которые мы не хотим повредить, если у нас есть хоть капля серого вещества.

– В роботов палите, arschlöcher! В роботов, а не в коммуникации, verdammt!

– Да как их отличить?

Я не знаю, слышали ли роботы этот разговор. А если слышали – поняли ли. Но стратегию они уловили. Роботы попытались смешаться с техническим барахлом на стенах. Мы попытались бить только туда, где робот, а не где груда техники.

Упрощало задачу то, что нам не нужно было разрушать роботов целиком. Достаточно было лишить их зрения, то есть разбить камеры.

Тут началось странное.

Один из наших стоял, всматриваясь в стену, с резаком наготове. В груде проводов и механизмов он увидел объектив камеры. И в этот момент его что-то огрело по голове – как потом выяснилось, робот резко распахнул дверь щитка.

– Клянусь, – сказал парень, держась за висок, – я не успел даже занести резак. Я только подумал: «вот оно».

Мы проверили. Потом проверили ещё раз. Так и было. Роботы прятались, но как только их узнавали – они давали бой. Как они это могли понять? У нас была только одна версия. Они натащили в коридор медицинские сканеры и просвечивали наши мозги.

Версия косвенно подтверждалась тем, что человек, который пытался закрыть голову шлемом или жестянкой, сразу попадал под атаку. Других не трогали, если они не пытались продвинуться слишком далеко по коридору. Им даже позволяли вглядываться в стены – ровно до той секунды, в которую человек узнавал деталь робота и испытывал по этому поводу возбуждение. Меж тем на стройке начала сходить с ума тяжёлая техника. Одичавший бульдозер въехал в стену базы и разворотил шлюз. Один из секторов остался без воздуха – к счастью не наш.

Фред замолчал. Карлос посмотрел на нас с хитрецой.

– В чём разница между объективом камеры и объективом камеры робота, который мешает вам выжить? – спросил он.

– Мы по-разному к ним относимся.

– Именно. На самом деле мы по-разному относимся ко многим, ко всем вещам. Я люблю рулетки. Измерительную ленту можно вытянуть с тихим шуршанием, а потом разжать пальцы и она сделает приятный «Щёлк!». Но мои чувства к рулетке будут куда богаче и сложнее, если рулеткой владел Джон Кеннеди.

Учёные говорят, что мы относимся неравнодушно ко всему. Учёные… при всём уважении, есть в них что-то настораживающее. С ними трудно спорить: у них любое слово подкрепляется экспериментом. Картинки лебедей вызывают у испытуемых положительные чувства. Картинки жуков и змей – негативные. Кто бы сомневался. Но учёные также выяснили, что всё – всё! – вызывает у нас реакцию. Либо позитивную, либо негативную. Цветок, таракан, синий цвет, нота «ми», буква Q, тыквы, зубные щётки, конверты, цепи, вёдра. И так далее. Всё.

– Кроме случая, когда мы смотрим на предмет и не понимаем, что это, – сказал Фред. – Именно этот факт подтолкнул нас к решению.

– Вы научились смотреть на предметы и не реагировать на них?

– Не научились, – сказал Фред, – медик сделал укол мне в артерию. По кровотоку побежала колония нанороботов, которая стала уничтожать нейроны в отделе мозга, который называется верхняя височная борозда. Один за одним – до тех пор, пока у меня не началось то, что он назвал социально-эмоциональной агнозией. А буддисты называют словом санкхара-упекха-ньяна. Впрочем, оба названия могут быть мимо.

– Господи, – сказал кто-то из группы, – неужели нельзя было найти менее жестокий способ?

– У нас было мало времени, – сказал Фред. – И потом, я уже говорил: я ненавидел себя. Всем другим было на меня плевать. Тюремный медик… воздержусь его описывать, но я бы на вашем месте не подошёл к нему даже с вывихом.

Группа затихла. Карлос поглаживал усы, но замер: так и остался сидеть, закрывая ладонью рот и нос.

– Я вижу перед собой людей, – сказал Фред. – Высокого человека в очках. Персону с длинными волосами и накрашенным ртом. Подростка в изодранной кожаной куртке и булавкой в ноздре. Никто не производит на меня впечатление умного или глупого, обаятельного или отвратительного. До того, как я побывал в тюрьме, я бы, может, сказал, что это приятный мужчина, а эта женщина имеет глуповатый вид. Этот подросток непонятного пола и вовсе чучело. Сейчас я этого не чувствую.

Группа смотрела на него во все глаза. Джессика, которая считала себя плохой матерью. Кевин, который потратил жизнь на героин. Молоденькая Ши, которая не могла найти свой гендер. Мария, страдающая глубокой депрессией, которая разрушила её карьеру. Алекс, который был насильником, и которого насиловали в детстве.

И в ответ на их незаданный вопрос Фред сказал:

– И я не ненавижу себя. Я смотрю на себя в зеркало. Я всё чувствую, я всё осознаю. Но ненависть не захлёстывает. Я в мире с самим собой.

– Здесь уже прозвучало слово «буддизм», – сказал Карлос. – Буддисты знают это состояние не понаслышке. И, конечно, буддисты обходятся без нанороботов, поедающих мозги. Но достигают такого отношения к миру длительной медитацией. Когда вы слышите, что буддист говорит, будто