Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл Страница 45

— Кто это, черт побери?

Слова тип произнес в радиомикрофон, а разлились они из динамика, встроенного в пасть чучела пекари на стене. Остальные разом повернулись к голове свиньи — в точности как смотрели до того на судна, когда старик пытался что-то сказать. Лишь Носатый обращался к ним напрямую.

— Ткнис Дейвин, — пробурчал он и махнул «саважем» на ободранное кресло, приказывая Чистотцу садиться. Затем он выудил из кармана шприц и воткнул себе в правую ягодицу. — Чше! — выдохнул он, посасывая распухшие костяшки пальцев, когда подействовало противовоспалительное.

Помещение напоминало просторный подвал. Стальная дверь была приотворена ровно настолько, что виднелся проход, уводящий в какие-то другие камеры — или в систему связанных между собой бомбоубежищ или бункеров защиты от радиации. Поглаживая в кармане белый шарик, Чистотец осторожно опустился в продавленное кресло, надеясь, что голоса тети Вивиан и дяди Уолдо помогут советом. Ужасные головные боли и вспышки похоти и отвращения унялись, во всяком случае — на время, и боль в ноге от падения тоже. А потому он невольно задумался, не вкатили ли ему опять какой-нибудь препарат. Теперь надо держат ухо востро. Едва ли эти типы из «Витессы», но, с другой стороны, ничего хорошего от этого клана троглодитов тоже ждать не приходится. Тип по имени Дейвин все затуманивал свою палаточку. Никто не открывал рта.

— Где моя подруга? — не выдержал Чистотец.

Он попытался мысленно нащупать присутствие Кокомо, но наткнулся на стену темноты и статики.

И снова испытал пронзительный укол головной боли и услышал поддразнивающий звук. Все взгляды устремились на панель управления, расположенную против пекари, даже не панель, а настоящий терминал с экраном вывода данных, под которым перемигивались огоньки сенсоров, а ниже свисали цепи с разнообразными колокольчиками на концах. Несколько огоньков замигали, и самые маленькие колокольчики дрогнули.

— Ветер поднялся, — заметила красотка в шезлонге. Рядом с ней старые судна завращались, как параболические антенны.

Чистотец мельком увидел на экране водоворот снимков с метеоспутника и потоки бегущих символов.

— Что все это значит? — спросил он. — Что вам от меня надо?

Русалка издала невнятный звук, а за ней — пекари, или, точнее, человек по имени Дейвин.

— А тебе что надо от нас? Это вопрос получше. Не мы ошивались возле твоего дома. Зачем ты здесь?

Тут Чистотец сообразил: что бы он ни сказал, все равно прозвучит бессмысленно. Он не знает, где жил раньше. Он не знает, что тут делает. Потому-то и приехал.

— Я ван Броклин, — представился Носатый, положив на колени обрез и потирая кончики пальцев (раздался треск, словно в синовиальной жидкости распадались артритные хрящи).

— Он у нас Трубкозуб! — хохотнула ведьма с большими губами. Услышав прозвище «Трубкозуб», все захихикали и заухали.

— Тнитесь! — рявкнул ван Броклин и прицелился из обреза в голову пекари, которую затем снес со стены одним выстрелом.

Звук оказался оглушительный. Пуля разворотила голову трофея, которая в конечном итоге упала на пол, но динамик размером с шар для гольфа угодил в судно. Сорвав судно с перекладины, ван Броклин повесил его на крюк, который мгновение назад занимала голова свинки.

Дейвин попытался что-то сказать, но, отразившись от эмалированной поверхности судна, его голос взвизгнул на почти невыносимой частоте, поэтому он предпочел снова гулькать и дышать на полиэтилен. Ван Броклин пососал костяшки пальцев. Опять дрогнув, зазвякали колокольчики.

— Не знаю, кем вы меня считаете, но я никому не желаю зла, — сказал Чистотец.

— Он шпион! — выкрикнула Русалка.

— И на кого же я шпионю?

— На безбрачников, конечно, и на других тоже. На тех, кто ползает в ночи.

Колокольчики снова зазвенели — на сей раз громче и настоятельней. Ван Броклин вышел, прихватив с собой обрез. Отсутствовал он несколько минут, и за это время никто не произнес ни слова, хотя все украдкой поглядывали на Чистотца; последнего это встревожило. Вернувшись, ван Броклин отер с рук и груди пот и натянул застиранную футболку с надписью «ВОНЮЧКА ЮЛА: Тур по оцепеневшей Америке». При виде этого имени Чистотец вздрогнул. Ван Броклин прислонил обрез к роботизованному креслу с суднами и достал откуда-то гладкую серебристую шкатулку с закругленными краями, которую показал Чистотцу. Внутри оказался набор вставных челюстей из акриловой резины. С явной гордостью их осмотрев, он сунул парочку в щель рта.

— В сауну с пластмассовыми зубами не походишь, — пояснил он.

Колокольчики снова звякнули.

— Кто-то идет? — спросил Чистотец. — «Витесса»?

Оглянувшись на монитор, он увидел светящиеся голубые и зеленые спирали и мелкие иконки, в которых распознал флюгеры на крыше метеостанции Феникс. Постоянное мигание этих иконок заставило его задуматься, а что еще покрывает крышу у них над головой? Что, если под видом заброшенного универмага здесь скрывается метеостанция? Неужели это племя на такое способно?

— Так вот, — веско сказал ван Броклин. — Кормилица хочет тебя видеть.

— Какая еще Кормилица? — спросил Чистотец. — И где моя подруга?

Почему он не чувствует Кокомо?

Снова зазвякали колокольчики сигнализации.

Глава 3

Кормилица

Повел его ревматоидный ван Броклин, по всей видимости, игравший роль телохранителя при неведомой Кормилице. К подземному помещению, куда они попали сначала, примыкали вентиляционная шахта с выходом на поверхность и система подачи воды, питавшая череду чахлых грядок. И снова Чистотец усомнился, что калеки, с которыми он только что познакомился, способны такое придумать.

Ван Броклин толкнул обитую резиной дверь, которая вела в следующее помещение. Там Чистотец к немалому своему удивлению увидел Кокомо. Дочка Лепестка Ликорицы лежала на полу в окружении пятнадцати или около того девочек — все младше десяти лет. Они распластались на куске грязного берберского ковра, обнимая каких-то существ, которых он поначалу принял за домашних зверьков или анимокукол, но, присмотревшись, понял, что это живые младенцы. Одни были размером с белку, другие и впрямь могли быть белками, учитывая пальчики-коготки. Третьи удлиненными головами и телами напоминали крупных глистов в памперсах.

Еще в комнате были мальчики того же возраста, нагишом заключенные в прозрачные шары из устойчивого к запотеванию полимера со множеством дырочек для дыхания. Пара таких шаров каталась по комнате или ударялась о стены. Несколько мальчиков, освоивших навыки управления, то есть научившихся выгибаться в разные стороны, сумели извилистым курсом меж высоких детских стульчиков и гигантских горшков попасть в бетонный загончик, обустроенный как поле для пейнтбола. Здесь им приходилось мастерски преодолевать различные барьеры из сетей и веревок, листов гофрированного железа или тюков вонючей соломы. Имелись также неглубокие ямы, в которых можно было застрять. Одна располагалась прямо под роботизованной черпалкой, которая быстро опускалась, захватывала любой попавший к ней шар и поднималась к самому потолку, чтобы там его отпустить.

Происходящее поразило Чистотца, но еще более удивительным показалось, как легко управляется Кокомо с маленькими девочками и их сюрреальным потомством. И поняв, что вопреки опасениям она тут не узница, он позволил ван Броклину увести себя.

Наконец они попали в тупичок, где путь им преградил черный маскировочный холст из шелка-сырца. Ван Броклин громко шмыгнул носом.

— Входите, — произнес сиплый женский голос.

Протянув руку, Чистотец развел полы занавеса. Волоски у него на руке шевельнулись от статического электричества, когда он переступил порог помещения, тускло освещенного органической батареей и напоминавшего одновременно большой виварий и больничную палату. В ноздри ему ударил тошнотворно-сладкий запах молочной кислоты, а еще, слабее, — сальная вонь вазелина и пота.

— Сюда, — произнес голос.

Раздался шорох — очевидно, где-то шевельнулось крупное тело. Тело заливал янтарный свет от солнечной батареи, и Чистотцу невольно вспомнился светящийся кокон, в котором якобы обитал в Питтсбурге калека Эйнсли.

— Ну же! — подстегнул голос с отдышкой. — Я ждала тебя. О…

Загорелась еще одна лампочка. Женщина, если так ее можно было назвать, была гигантской, раздутой. Ее туша свисала на цепях с гидравлического подъемника. На шее у нее болтался контейнер, который в зависимости от того, как падал свет, казался то прозрачным, то стальным. Сама туша была обернута то ли газом, то ли марлей, но большая ее часть все равно оставалась на виду, красуясь чудовищными растяжками, блестящими пролежнями и шелушащимися шрамами. Чем дольше он осмеливался смотреть, тем больше ему казалось, что не столько у нее есть груди, сколько она сама и есть единая грудь, состоящая из бесконечных рядов сосков. Он не мог сосредоточиться, стремясь освоиться с представшей перед ним картиной: женщина кормила десятки людей. Извиваясь и пихаясь, как новорожденные щенки, под ней лежали взрослые мужчины.