Крис Сэкнуссемм - Зейнсвилл Страница 46

— Ну же! — подстегнул голос с отдышкой. — Я ждала тебя. О…

Загорелась еще одна лампочка. Женщина, если так ее можно было назвать, была гигантской, раздутой. Ее туша свисала на цепях с гидравлического подъемника. На шее у нее болтался контейнер, который в зависимости от того, как падал свет, казался то прозрачным, то стальным. Сама туша была обернута то ли газом, то ли марлей, но большая ее часть все равно оставалась на виду, красуясь чудовищными растяжками, блестящими пролежнями и шелушащимися шрамами. Чем дольше он осмеливался смотреть, тем больше ему казалось, что не столько у нее есть груди, сколько она сама и есть единая грудь, состоящая из бесконечных рядов сосков. Он не мог сосредоточиться, стремясь освоиться с представшей перед ним картиной: женщина кормила десятки людей. Извиваясь и пихаясь, как новорожденные щенки, под ней лежали взрослые мужчины.

Женщина встряхнулась, как морской слон, жировые складки затряслись так сильно, что порвалось несколько сосудиков. Поддерживающие ее витые тросы загудели от напряжения. С тявканьем, хрюканьем и проклятиями кормящиеся откатились в сторону и один за другим покинули палату. Женщина дернула за рычаг, чтобы лебедка вернула ее в вертикальное положение. Чистотец постарался смотреть ей в глаза. В иной жизни ее лицо, возможно, было красивым, теперь же превратилось в безобразную мясистую маску, местами растянутую, местами сморщенную.

— Поэтому тебя называют Кормилицей? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Я податель пропитания и источник зависимости, вот почему они боготворят меня и проклинают одновременно.

В раскатистом женском голосе звучало отчаяние, с каким высасываешь из акваланга последние молекулы кислорода.

— Разве… я не понимаю, — пробормотал Чистотец. — Разве ты не… не слишком стара… разве они?

— Со мной так обошлись в «ЖизнеСиле», это подразделение «Эфрам-Зев». Во всяком случае, их врачи инициировали процесс. В моем молоке содержится особый энзим, который стимулирует вырабатывание антител. Я — источник толики того скудного здоровья, какое у них есть, или они, во всяком случае, в это верят. Всех ведь нас питает вера, правда? Пока мое молоко не иссякнет, они нуждаются во мне.

— Откуда взялись эти люди?

— Дорин, Джад и их приемная дочь Ланетт, та, что со сросшимися ногами, уже были здесь, когда я вернулась. Ее обвинили в покушении на безопасность общества, судили и приговорили к хирургической операции. Родители жили с ней в прогнившем трейлере, пока ван Броклин не привел их вниз, как Дейвина, того типа в палатке. Он обнаружил, как управлять станцией Феникс.

— Так это не ты ее создала?

— Нет, — ответила Кормилица. — Сооружение было ветхим и заброшенным, но все системы работали.

Оно было замаскировано, догадался Чистотец. Но почему?

— А ван Броклин?

— Не знаю, как он сюда попал. Этот правды никогда не скажет. Но они с Чабби не пускают сюда безбрачников и прочих паразитов.

— Кто такой Чабби?

— С ним тебе встречаться не захочется.

— А дети…

— Они такие из-за гормонов и химикатов в пище. У всех мальчиков аутизм или синдром тасманского дьявола. Прозрачные шары — для того, чтобы не дать им причинять вред самим себе и другим. Маршрут, по которому они катятся, мы называем Регенератором случайностей. Он хоть как-то их занимает.

— Они… Они твои?

— Нет. Это дети, выброшенные безбрачниками и исследовательскими лабораториями. Ван Броклин их спас.

«Господи милосердный!» — подумалось Чистотцу.

— А при чем тут ветер?

— Они ему поклоняются. А еще больше — ураганам. Они надеются на новые Дары. На священные предметы, которые приносят ураганы.

— Какие предметы? — не удержался Чистотец.

— Хочешь посмотреть на них, любовь моя? О…

— Что?

— Я позову Гога и Магога. Их тоже принес сюда ураган.

Глава 4

Святые дары

Обращаясь в микрофон размером с ладонь, Кормилица вызвала Гога и Магога. Оба оказались микроцефалами или, как их когда-то называли, «булавочными головками», и на обоих — ни волоска. Осмотически поблескивала голая кожа, похожая на тритонью. Выпрямившись (а они вечно горбились), они были бы футов пяти росту — и это при обхвате и коренастости борцов сумо. К несчастью, любая подобная борьба для них исключалась, поскольку некто, обладающий внушительными познаниями в ортопедии, микрохирургии и иммунологии, сыграл с ними злую шутку, вывернув им суставы наоборот — точь-в-точь как у игрушек из мягкого пластика. У каждого была одна человеческая рука, одна медвежья лапа, и одна нога много короче другой. В результате двигались они в унисон, пытаясь скоординировать свои четыре ноги как единое целое. На обоих были старые шорты и грязные футболки с надписью «МИСТЕРИЯ СТРАСТЕЙ ГОСПОДНИХ В БЛЭК-ХИЛЛС — РЫБА-ПАРУСНИК, ЮЖНАЯ ДАКОТА». У каждого один глаз был как у долгопята, а второй — такой, что Чистотцу невольно пришла на ум пума. Уши у них были длинные и мясистые, как у бассетов, но чувствительные и влажные, как, впрочем, и вообще вся видимая глазу кожа. Уродливый рот подчеркивали второй подбородок или зоб, как у тропических ящериц, — такой способен раздуться вдруг оранжевым великолепием, служа средством общения. Едва завидев Чистотца, они возбужденно забулькали и стали делать руками знаки, которые почему-то напомнили Чистотцу хариджана на автовокзале в Питтсбурге.

— Он хочет увидеть Дары, — сказала Кормилица. — Покажите ему, а затем приведите назад.

Существа в унисон раздули зобы. Тот, что стоял ближе, протянул к Чистотцу медвежью лапу, и Чистотец подавил в себе желание отпрянуть. Гог и Магог повели его к двери в противоположной стене. За ней тянулся туннель, где за стеклом высилось несколько грандиозных муравейников. В местах их соединений светились комья какого-то вещества, Чистотец счел его химическими секрециями муравьев и вспомнил слова Печеньица о пси-поле, которое создают огненные муравьи.

Так называемые дары были разложены в облицованной плиткой комнатке на столе из нержавеющей стали под яркой флуоресцентной лампой. Судя по движению зобов, Гогу и Магогу они внушали то ли благоговение, то ли ужас, и братья поспешили оставить Чистотца одного. Он же начал осматривать разрозненные предметы. Старинный кольт сорок пятого калибра с выгравированными на рукояти словами «Седьмой кавалерийский полк»[60]. И серебряная памятная ложка в честь Всеамериканской Выставки в Буффало в 1901 году, в точности такая же, какую он помнил.

При виде ее он испытал шок, и ему понадобилось несколько минут, прежде чем перейти к старому рундуку. На крышке красовался значок тачки с языками пламени, какой он уже видел в Индианаполисе, но поцарапанный и растрескавшийся, и надпись на латыни «Nitimur in vetitum…»[61].

Подняв крышку, он обнаружил беспорядочно сваленные предметы, явно ожидающие дешевой распродажи. Египетский папирус, скрипка Страдивари, первое издание пьес Шекспира ин-фолио, медный секстант с табличкой, которая гласила «КЕА Индевор». Рядом с чемоданом стоял сейф. Внутри оказались переплетенный в телячью кожу и замазанный чернилами томик «Мошенника» с автографом автора и первоиздание «Многообразия религиозного опыта» Уильяма Джеймса, подписанное с многочисленными росчерками и завитушками. Из этого томика вывалились три пожелтевшие открытки. На одной была изображена барочного вида карусель, работающая от парового котла, на другой между ног гигантского Дяди Сэма прогуливались дамы под зонтиками от солнца, на третьей фигура в костюме флейтиста-крысолова разводила полы рубашки, открывая сложный часовой механизм. Еще тут лежали пожелтевшие поздравительные телеграммы от Перси Фоссета, Артура Конан Дойля, Алистера Кроули и Сары Бернар. К ним прилагалась стопка технических диаграмм тела певицы Дженнис Джоплин в сочетании с компьютерными распечатками ее ДНК и содержания токсинов в организме на момент смерти в октябре 1970 года. Довершала странную коллекцию шкатулка из какого-то неизвестного металла, опять-таки с голограммой пылающей тачки. Внутри оказались очки с зелеными линзами-кристаллами, очень легкие.

— Примерь, — произнес из темноты голос.

Чистотец резко обернулся, ожидая увидеть обвиняющий оскал ван Броклина. Но за спиной у него никого не было.

— У меня тут установлены камеры и микрофон, — пояснил голос, и на сей раз Чистотец узнал астматические хрипы Дейвина. — У меня много где линки есть. Их Боргер перед смертью проложил. Но никому больше не говори.

— Ладно, — пожал плечами Чистотец.

Положив шкатулку, он взял очки. Стоило ему их надеть, как глаза обожгло ментолово-зеленым огнем, и он тут же понял, что смотрит через долгопятов глаз Гога или Магога, а ведь оба находились за стеной. Когда его глаза привыкли к жжению, он — через другую стену — заглянул в садок для грызунов, где его ожидала истинная бойня: мужчина и женщина забивали и свежевали мелких млекопитающих.