Сергей Лифанов - Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1] Страница 5

На сцене Наора замедлила шаги, остановилась, повернулась к освещенному серебристым светом залу. Разумеется, зал был пуст; в партере стояли кресла, расставленные редко, с широкими проходами между рядами.

Наора прикрыла на несколько мгновений глаза, спрашивая у памяти, как выглядел этот зал в день премьеры. Тогда светило солнце, зал был хорошо освещен его лучами, косо падающими сверху, в креслах сидели хорошо укутанные зрители: господа в широких медвежьих и бобровых шубах, дамы в пушистых мехах, с огромными муфтами на коленях. Рядом с каждым семейством — так называемый дорожный столик, на самом деле поставец с запасом вин и закусок; здесь же на низенькой табуреточке слуга, всегда готовый подать господам требуемое. Каждое семейство ездит в театр годами; упаси Небеса кого–либо без спросу занять чужое, давно насиженное место! Во время спектакля в зале всегда особый шум — не похожий, утверждают бывалые актеры, на шум любого другого зала Империи. Шум явственный, но приглушенный: театр здесь любят, и даже громкоголосые буяны говорят шепотом, чтобы не наживать себе врагов. Зритель тоже особый: громких оваций после эффектной сцены здесь не услышишь, зато и актера неудачника никто гнилыми яблоками не забросает; все — и похвала, и неодобрение — будет после спектакля, когда зрители, засидевшиеся за три–четыре часа, оживляются, и в зал к ним по давнему обычаю сходят со сцены актеры, чтобы получить (или не получить) благодарность публики: нехитрое угощение, глоток вина или, если повезет, немного денег. Играть, не чувствуя сиюминутной отдачи, трудно, но старые актеры, которые играли во многих театрах Империи, говорят, что, научившись угождать публике здесь, можно уже играть с успехом где угодно.

И Наора с тоской подумала, что до сих пор все ее роли не давали возможности зрителям понять, что она что–то стоит. Самая большая ее роль состояла из двадцати шести слов, девятью из них было слово «сударыня», половина их приходилась на второй акт, где Наора вставляла их в монолог Теоны: «В самом деле, сударыня?», «Как так, сударыня?», «Ах, сударыня!», «Да, сударыня!»; в остальных двух актах положение было таким же.

Сейчас, правда, репетировали другую пьесу, и у Наоры там было целых тридцать четыре слова, а самая лучшая роль, разумеется, снова принадлежала Теоне.

Но право, Наора могла бы сыграть не хуже!

Наора обвела зал медленным, поверх зрительских голов, взглядом, сделала три шага к авансцене. И ясным, четким, перебивающим любой шумок воображаемых зрителей голосом, без трагического надрыва, каким любила щеголять Теона, но очень искренне стала говорить печальный монолог из «Изгнанной принцессы»:

Вы верите наветам злой молвы,Вам кажется, что я пуста и лжива,Мою любовь — о, как несправедливо! —Готовы счесть игрой нечестной вы.И, моего не уважая слова,Решили вы, что я люблю другого,Что я коварство низкое таю,Что нравственных устоев не имею, —Но и самой враждебностью своеюВы жажду распаляете мою.Единственная цель подруги вашей -Служить вам, угождать и подчиняться,Вас обожать, пред вами поклоняться,И, презирая все несчастья впредь,Свой видеть высший долг в повиновенье,Чтобы отдать вам каждое мгновенье,Под вашей властью жить и умереть…

Произнося последние строки, Наора с жестом отчаяния протянула вперед руку и замерла, будто ожидая ответной реплики. Пауза затянулась — реплику подавать было некому. И Наора, грустно усмехнувшись, опустила руку.

В этот момент раздались аплодисменты. Одинокий зритель в зале захлопал в ладоши. «Дядя Сергус», — смущенно подумала Наора и, освободив взгляд от воображаемого многолюдья зала, посмотрела в партер.

В проходе между креслами стоял незнакомый человек в серебрящемся на лунном свету плаще. Наоре он показался привидением.

Она помимо воли бросила встревоженный взгляд в сторону кулис, откуда вышла; мелькнула мысль: надо закричать — дядюшка Сергус услышит…

Когда мгновение спустя она снова посмотрела в зал, человека уже не было. Он исчез совершенно беззвучно.

Тут она испугалась по–настоящему и бросилась обратно в сторожку.

При виде ее дядюшка Сергус чуть не поперхнулся прозрачной жидкостью, которую цедил из стеклянного стакана, но доцедил, смущенно вытер рот рукавом и только после этого выдохнул, спросил чуть придушенно:

— Ф–ф–х-уу! Или опять что, Наора?

«Не чай он тут пьет», — подумала Наора не к месту и сказала испуганно:

— Там… Там привидение, дядя Сергус!

2

В гостиницу Наора возвращалась ничуть не успокоенная.

Дядюшка Сергус, само собой, уверил ее, что одиночных привидений в театре нет, и рассказал историю Огненной премьеры. Наора уже слышала этот рассказ о пожаре в театре, при котором от здания остался лишь каменный остов и где погибло множество народа — и зрителей, и актеров. «В иную ночь, — говорил Сергус, — из зала доносится приглушенный шумок, будто там собрались как на премьеру, и если заглянуть в такую ночь в зал, то можно увидеть не только тени зрителей в креслах, но и призраки актеров на сцене…» А вот единственный зритель да еще в серебристом плаще — этого дядюшка Сергус не знал, ничего подобного за столько лет ночной службы не видывал. Или Наоре просто почудилось. Да он был просто в этом уверен. Незнакомец никак не мог быть призраком — и уж конечно вряд ли живым человеком; уж дядюшка–то Сергус уверен был, что никто не мог проникнуть незамеченным в охраняемый им театр.

Успокаивая девушку, сторож проводил ее до гримерной Теоны, освещая путь фонарем. Они взяли лисий плащ для Наоры и вернулись в дежурку. Потом они попили чаю, и Наора соглашалась со стариком: да, наверняка ей почудилось. Или, соглашался и старый Сергус, вновь вытирая губы.

Полная сомнений, Наора вышла в проулок.

— Может, проводить тебя до гостиницы? — спросил Сергус, выглядывая вслед из приоткрытой двери.

— Да нет, не стоит, — отвечала Наора.

В самом деле, идти она не боялась — до гостиницы всего ничего, буквально два шага, а Берстар — городок тихий, здесь даже пьяницы были не буйными и вели себя на удивление учтиво.

Впрочем, исключения всегда возможны.

— Сударыня! — остановил ее негромкий голос снизу, едва она поднялась по ступенькам и взялась за ручку гостиничной двери.

Наора вздрогнула, хотя голос был не угрожающим. Даже, пожалуй, наоборот.

— Прошу прощения, сударыня, — прошелестел голос. — Вас зовут Наора?

Девушка не отвечала. Она попробовала скосить глаза, но внизу было темно.

— Наора, актриса местного театра? — уточнил невидимый.

Наора продолжала молчать.

— Пожалуйста, пройдите во второй номер, с вами хотят поговорить.

— Нет! — вырвалось у Наоры само собой — она вспомнила запертого ею в номере типа. Дверь распахнулась со скрипом, и ей в лицо ударил неяркий свет коридора.

— Дверь при разговоре вы можете держать открытой! — донеслось ей вдогонку. Говоривший торопился докончить предложение: — Вне зависимости от результата разговора вы получите десять империалов!

Дверь захлопнулась, и Наора оказалась в коридорчике; портье за стойкой не обратил ни малейшего внимания на ее кивок, и она стала подниматься на второй этаж.

Десять империалов. Новые башмаки, новые туфли, новое белье… На новое платье, конечно, уже не хватит, но можно набрать ткани для юбки… Зато останется на новые чулки, на несколько пар новых чулок… И все это только за то, чтобы выслушать кого–то.

Самый вкусный сыр бывает только в мышеловке, напомнила себе Наора, но раз уж сегодня такой странный вечер, отчего бы и нет? Ведь дверь можно не закрывать…

Вцепившись в перила, она стояла в полумраке на площадке между этажами и думала: «Что я делаю?». Десять империалов — и она сразу же купит себе самые хорошие чулки! Да, молодой девушке не пристало ходить ночью в номера к посторонним мужчинам, ну и что? Раз ее отца так мало заботит честь дочери, что он может дать ключ от своего номера первому попавшемуся собутыльнику, почему она не может сама решать свою судьбу и совершать безрассудные поступки?

Наора оглянулась вниз. С лестницы хорошо был виден коридор бельэтажа. Все свечи в настенных бра или уже догорели или были растащены по номерам предприимчивыми постояльцами верхнего этажа; оставалась всего одна свеча.

Она горела напротив приотворенной двери второго номера.

Наора осторожно спустилась, прошла по коридору — хвала Небесам, идти пришлось не мимо конторки портье — и нерешительно заглянула в темную щель.

Ничего. Только можно было догадаться, что в комнате горит камин, хотя его и не видно от двери.