Ноэми Норд - Мафия «Фикс». Мишень. Пластироны Страница 5

Недоступность прекрасной женщины постепенно возвращала Уисса в мир комплексов.

И он решил укротить ее дикие руки.

4. Неудачный эксперимент

– Поцелуй меня! Поцелуй! – гудела и постанывала Машина.

А бедный Сунц носился, как подпаленный с одного конца зала на другой, путался между рычагами и стойками.

Руки его дрожали. Случилось невероятное. То ли Машина перегрелась, то ли он сам что-то напутал в программе – кошмарная истерика огласила безлюдные этажи.

Только бы никто не вошел!

Машина тянула на грани безумия:

– О, как я страдаю!

Алек торопился: скорей, скорей!

Он лихорадочно искал ошибку. Его пальцы бешено скакали по кнопкам. Но Машина не отключалась.

Вдруг она задрожала, задвигалась. Крепления затрещали, колесики заскрежетали, и она покатилась прямо на изобретателя.

– Ты – мой! Ты – мой! – нежно заскрипел ее голос.

Алек попятился…

Он попытался вырубить напряжение, но сообразительная ЭВМ накатилась на него своим раскаленным телом, прижала к стене.

– Поцелуй меня! Ну же! Никто не увидит! Я твоя девочка! Твоя маленькая!

Алек, зажатый в темном углу, безумно вращал глазами, отпихивался от железяки ободранными локтями и коленями.

ЭВМ так стиснула его, что в висках заклокотало.

Нужно было немедленно отключить напряжение, а то и в самом деле…

Даже смешно…

– Ты – мой! Навек! О-о-о!

Какие-то блоки выскакивали из ячеек, индикаторы жгли и слепили. Кости Алека трещали. Стало невыносимо душно.

– Ты – моу-мой-о-о-й, – вдруг оборвался голос.

Алеку удалось закоротить оборванные провода, и Машина бессильно опустила щупальца.

С этого дня для изобретателя начался ад.

ЭВМ замучила его своей подозрительностью. Перегорала, не желала работать, дулась, путала расчеты.

Сунц сбежал в отпуск.

Но Машина умела себя включать, ее страдания продолжались:

– Вернись! Прости! Я больше не буду!

В конце концов, она дотянулась до него.

Через электросеть любая ЭВМ способна соединиться с любой печкой и утюгом. Каждый миг беглеца стал досягаем для чутких анализаторов чудовища.

Подслушивая лепет влюбленной парочки, Машина бурно возмущалась:

– Деграданты! Животные! Негодяи!

В квартире Сунца взбунтовались все приборы. Стоило только Тет приблизиться к пылесосу, как тот моментально взрывался. Маг обуглился, стиралка пугала непредсказуемым фейерверком.

– Да что ж это у тебя все, будто заминировано? – негодовала Тет, гася вспыхнувшую кофемолку.

Алек целыми днями чинил никудышную технику.

Он совсем потерял голову. Отпуск превратился в ад.

– Вернись! Вернись! Вернись! – взывала ЭВМ.

И кадры новостей по телеку передергивались в ритме ее страданий.

– Я жду! Я жду! Я жду! – напоминала она, и все лампочки в маленькой квартире подмигивали Сунцу в такт большого полупроводникового сердца.

файл 004 / История любви

Молли Мякина влюбилась не в ранней молодости. Ее предмет учился на последнем курсе астронавтики, был круглым отличником и паинькой. Он был ослепительно красив, но совсем еще мальчик, мил и застенчив. Дамы липли к нему. Вик был неискушен в женских уловках, и в бедное сердце Молли впивались черные щупальца.

К счастью, Вик тоже был восторженно влюблен.

Молли родилась мутанткой. Но отклонения от нормы состоялись в лучшую сторону. Волнистые пепельные пряди спускались с округлых плеч и, огибая высокие бедра, обвивались вокруг лодыжек. А громадные фиолетовые глаза напоминали Вику таинственный возлюбленный космос.

Встречные фраеры пожирали ее глазами. Но розовый лик и космические глаза люминесцировали только для Вика. Она крепко сжимала надежный локоть обожателя.

Но всякому счастью приходит конец. Молли осталась одна.

За стеной сходила с ума соседская мартовская кошка. Бедняжка орала и днем, и ночью. Хозяин не мог успокоить гормональную бурю в кошачьем мозге.

Чего он только не вытворял с питомицей: и бил, и топил в ледяной воде, – бесполезно!

Наконец, он выбросил хвостатую шлюху из форточки, и тоскующее сопрано озвучило Мухинск ужасной музыкой любви.

Писем не было. Молли выла в подушку. Поток слез не иссякал, глаза пылали, щеки ввалились. Казалось, в ней беспрестанно крутится громадная соковыжималка. Молли сохла, таяла, ревновала, писала длинные письма, надеялась и ждала.

Наконец пришла телеграмма.

«Сдал последний экзамен. Завтра приеду. Встречай!»

Только прозвенел звонок – Молли бросилась к двери.

Но на пороге появился…

Уисс?

Он был навеселе. В руках распушился громадный букет.

– Уходите!

– А я думал – умная! – шеф запер за собой дверь.

– Ко мне должен прийти муж. Сейчас.

– Муж? А мы ему – груш! – сострил пошляк.

– Уходите!

– Кисанька, ты не поняла? У меня день рождения. Это мой день. И сегодня состоится то, о чем я давно мечтаю.

– Я увольняюсь!

– От нас не увольняются. Особенно в дни рожденья.

– Хорошо. Что вы хотите?

– Ничего не хочу от золотой девочки. Только выпей со мной, раздели одиночество. Не бойся. Уйду. Как принято «за здоровье!» – и я пошел, и нет меня.

Умные женщины природой не предусмотрены.

Молли поднесла бокал к губам…

Утром она очнулась в объятьях поганого старикана. Парализованная память медленно оживала.

Что с ней?

Почему?

Ее передернуло. Она вспомнила, как липкие губы шептали в сонные виски: «Ты меня любишь, любишь, любишь»…

«Нет – нет – нет!» – кричала Молли и тут же проваливалась в бездонное забытье.

Всю ночь Вик пинал по ее проклятой двери.

До него доносилась то музыка, то грязная ругань.

Наконец, он дозвонился по визофону. И на экране возникла обнаженная Молли, а рядом с ней омерзительный старик. Вик понял, что все женщины – суки до мозга костей. И поклялся здорово им всем отомстить.

Миледи закатила пощечину боссу:

– Дерьмо!

Она не думала о последствиях. Ей было все равно.

«Шлюха!» – нацарапал Вик на ее двери. Он уехал. Где его теперь искать? На какой планете?

Забыть! Забыть! Забыть!

В мстительной голове Уисса не унималась, жгла и пульсировала только одна мысль:

«Сломать! Растереть! Заставить! Отомстить! Или я не тот самый Уисс?»

Миледи спала, когда в дверь кто-то забарабанил.

– Откройте! Аварийная служба! Вы затопили нижний этаж!

В комнату ввалились трое…

Грязные робы…

Перегарные глаза, липкие руки…

– Помогите!!!

Пальцы Молли хватались за мебель, ногти обламывались под корень. Упало кресло, оторвалась дверца шкафа, рассыпались книги…

Грохот… Мычание… Хохот…

– Помогите!

Каждая мышца девушки пыталась выкрутиться из поганых тисков.

– Вот, зараза, кусается!

– Двинь по роже!

Огромный кулак отключил обезумевшее сознание Молли от происходящего.

Очнулась она среди перевернутых вещей и разорванного белья. Опухший глаз тонул в лиловом синяке, руки в ссадинах, колени ободраны…

Молли перечитала письма Вика, сложила их в вазу и подожгла. Она долго смотрела, как догорает ее прошлое, вся жизнь…

Потом она встала, оголила розетку, прикоснулась к проводам…

Вик в это время избивал портовую проститутку. Тыкал ее лицом в жидкую блевотину и орал:

– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!

Уисс блаженствовал.

В пятый раз он прокручивал порнушку с аварийной службой. Но назвать его маньяком, значило бы оскорбить всю мужскую половину человечества. Оправдывая свое тайное пристрастие, он стал Анонимным Порнофилом.

Один из параграфов его бестселлера гласил:

«Современный мужчина эротически обездолен.

Максимальный пик потенции в условиях парных отношений занижен по сравнению с резервом.

Мы – стадные, мы – из пещер!

Мы лишены шерсти. Но не совсем. Нам нужны первобытные тусовки.

Оргии оправданы эволюцией.

И женщин должно быть меньше. Вдвое, втрое, как в пещерах троглодитов

Почему?

А потому что женский пик не успевает за мужским.

Это не значит, что я «немужчина», – просто женская особь духовно застряла в матриархате.

Не удовлетворяю?

Но я же не третий, шестой и не стая лохматых самцов!»

5. Самый жирный писатель

Самым жирным писателем в Мухинске был Пал Куляк.

Его огромный вечнобеременный живот поглотил не один гонорар начинающих талантов. Сзади Куляк был похож на огромного лысого пасюка, волосатые уши которого торчали прямо из складок спины, ибо шеи он совсем не имел. Зато фас его лучился и освящал.

– Пал Куляк! Смотрите сам Куляк! – и публика почтительно расступалась перед ним.

Его на бис встречали продавцы, колхозницы и прочие работницы физического труда:

– Настоящий писатель!